Алиса смеялась.
Гоша выбирал для рассказа шутки, точно подходящие ей по вкусу.
Алиса переместилась с кухни в ванную. Собрала волосы резинкой в пучок на самой макушке. Умыла лицо гелем, нанесла маску, смыла маску, нанесла крем на лицо и вокруг глаз. Приняла душ. Надела пижаму.
Гоша подошел к Алисе, поцеловал ее в плечо.
А после Гоша с Алисой вместе чистили зубы электрическими щетками и смотрели друг на друга. Смеялись.
Вика сидела за столом и неторопливо ела, то и дело отвлекаясь на экран телефона.
Алиса поела быстро и теперь пила латте с мятным сиропом, шумела вытяжка над плитой.
Гоша провел весь день на работе, а сейчас отдыхал.
Алиса провела весь день дома, навела порядок, приготовила ужин, а сейчас отдыхала, наблюдая за Викой.
Вика ела неторопливо, но громко стучала вилкой, смеялась над смешными скетчами стендаперов, ставила видео на паузу и пересказывала Алисе шутки.
Алиса смеялась, хоть и не все шутки ей были по душе.
Гоша подошел к Вике, потормошил ее по плечу, ненадолго задержался взглядом на видео, выбранном дочерью, а после приступил к мытью посуды.
Алиса переместилась с кухни в ванную. Собрала волосы резинкой в пучок на самой макушке. Приняла душ. Умылась, нанесла крем на лицо и вокруг глаз. Надела пижаму.
Вика залетела в ванную, чтобы почистить зубы, не дожидаясь, пока Алиса из нее выйдет.
Гоша долго ждал, когда ванная освободится, не дождался и пошел спать.
Федя сидел за столом и неторопливо ел, то и дело отвлекаясь на экран телефона.
Вика поела быстро и теперь пила черный кофе, курила в вытяжку над плитой, пока родителей не было дома, отвлекалась на Федю.
Алиса провела весь день на работе, а сейчас неторопливо возвращалась домой, слушая аудиокнигу в наушниках.
Гоша провел весь день неизвестно где, прогулял работу, а сейчас как ни в чем не бывало возвращался домой с полными сумками продуктов. Зашел и на несколько секунд отвлекся на Федю.
Федя ел неторопливо, но громко стучал вилкой, смеялся над смешными скетчами стендаперов, ставил телефон на паузу и пересказывал Вике шутки.
Вика смеялась.
Федя выбирал для рассказа шутки, точно подходящие ей по вкусу.
Алиса вернулась домой, когда Гоша мыл посуду.
Гоша отвлекся на хлопнувшую дверь, но решил поздороваться с Алисой чуть позже.
Алиса не стала выходить на кухню, а сразу пошла в ванную. Собрала волосы резинкой в пучок на самой макушке, умылась и надела пижаму.
А после Гоша с Алисой вместе чистили зубы электрическими щетками и смотрели друг на друга в отражениях зеркала.
Вика с Федей в это время долго прощались на лестничной клетке.
Константин Кожухин. Объяснительная
Всего бы не случилось, если б я знал, но я не знал, и в тот вечер, когда пообещал директору работу выполнить, ее и выполнил и только потом узнал, что не должен был. То есть должен был, потому что обещал, но не мог, потому что работать после семи вечера не положено, но я не знал, что не положено, потому работу выполнил, но нарушил. Примерно так мне поведали на проходной, а проходная для завода – орган главнейший. И сотрудники, и машины, и питание на обед, и руководство, и кошки, и алюминиевые заготовки, и медная проволока, и туалетная бумага для туалетов, и чертежная бумага для чертежей, и собаки, и заказчики проникают на завод через проходную. Поэтому, когда тем поздним вечером сказали мне – подпиши протокол о нарушении и не бойся, ничего не будет – сказали добрые профессионалы проходной, возбужденные и пахнущие водкой, кому знать, как не им, – я подписал, успокоился и больше не боялся. И тут началось.
Из службы безопасности пришло требование объяснить нарушение. Служба безопасности – наверное, второй по значимости орган завода после проходной. Не понравится чего, и вылетишь с завода – может, просто, а то и с волчьим билетом. Бедный начальник побледнел. Он же не виноват, что я работаю, обещаю и выполняю, хотя не должен, потому что не положено. Но, оказывается, виноват. Должен был проследить, что не положено, и пресечь любые попытки работать. И теперь, во избежание, ему следует объяснить все службе безопасности и принять меры по предотвращению попыток ответственной работы по вечерам в дальнейшем.
Я попробовал оправдать нарушение правдой. Выходило, что директор утром проводил важное совещание, и ему потребовались расчеты, и он попросил меня. И по поручению директора я сделал расчеты, и задержался, потому что нужны они были вечером. Директор звонил мне в тот вечер, и громко волновался, и писал в почту, и в подтверждение есть переписка. Но все это никуда не годилось. Я нарушил правило службы безопасности, а по всему выходило, что я герой. А так как кого-то за нарушение наказать надо, а героев не наказывают, то наказать полагалось моего начальника за то, что не пресек, а это вообще уже никуда не годилось. Правда не работала.
Там, где не работает правда, нужна сила, решили мы с начальником, и пошли к директору. Директор решил, что работу надо было сделать, и я ее сделал, и это правильно. С другой стороны, есть правило, оно нарушено, и кого-то надо наказать, и это тоже правильно. Меня наказывать нельзя, потому что герой. Начальника нельзя, потому что не знал, и даже если б знал, не пресек бы, потому что работу надо было сделать. Директор не виноват в соответствии с занимаемой должностью. Проблема.
Если правило нарушено и виновный должен понести наказание, но никто не виноват, нужно выпустить распоряжение, решили мы. И выпустили. Все на заводе: и сотрудники, и водители машин, и повара, и руководство, и закупщики туалетной и чертежной бумаги, и специалисты по алюминиевым заготовкам и медной проволоке, и добрые профессионалы на проходной, и даже служба безопасности – прочли (с обязательным ознакомлением под роспись) о том, что нельзя, потому что не положено, но был герой, который сделал, и исключение только подтверждает незыблемость правила. Справедливость была восстановлена.
После семи вечера важные и срочные поручения я больше не выполнял никогда.
Мария Карайчева. Илюша и камни
Иногда Илюша вырывается домой пораньше. Приветливо скрипит паркет, заливается детская, дымит прокуренная кухня. Значит, опять пришел Юра – Лидин бывший, и сын его, Степа, тоже здесь. Куртка его летит с крючка прямо в руки. В крохотном кабинете поджидают мятые, с отпечатанными кругами от кофейных чашек или изрисованные детьми листы драгоценной бумаги. Илюша замахивается и несется, плывет, летит по ним карандашом. Сквозняк в метро, запах бензина, смех Лиды, вкус микстуры от кашля, стон качелей за окном, тени на шторах – все врывается в рисунок. Кружатся линии, вспыхивает пастель, мерцают сюжеты, совсем как воздух на улице. Илюше нужно секунд тридцать, чтобы сложить пазл из календарных цифр и событий, отличить ранний ноябрь от позднего марта – установить, где именно он застрял и когда в последний раз было лето.
Летом умер папа. Ушел, оставив вместо себя Илью.
Отец возглавлял фонд имени Илюшиного деда – мультипликатора с исполосованной лагерем судьбой. Созданные почти сто лет назад, его мультфильмы на несколько десятилетий провалились в архивные ямы, и позже, заново открытые, изменили мультипликацию. Сам дед после реабилитации еще читал лекции, сочинял сюжеты. Но рисовать раздробленные пальцы уже не позволяли. Не так много сохранилось его работ, зато тонны пленки с работами учеников. Все девяностые папа Ильи собирал, что осталось, в нулевые находил и терял инвесторов, в десятые выстраивал фонд и, дойдя до вершины, сломался.
И вот спустя девять дней Илюша в черной водолазке стоит в отцовском кабинете. Разглядывает собственное детское фото, фото с Лидой и фото их дочерей. Вспышка – и в рамке под пыльным стеклом темнеет водолазка.
Руководитель фонда. Кругом бумага. Ледяной, недопитый отцом чай. Пиджак на стуле – увезли в морг прямо из офиса. Композиция.
Время идет. Вообще ничего не трогать, не менять – как будто это не навсегда, и он вернется и вытащит меня, потому что ну не могу, не могу же я в этих стенах, с этим видом из окна, с этими бумагами – они лезут в кабинет без стука, без перерыва, проползают в дверные щели, летят с потолка. Все, что остается от смельчаков и бунтарей, охраняют слепые, оглохшие трусы, предводимые бурей бумаги. Входящие, исходящие, подписи, печати – белеют, рябят буквами, шуршат и заворачивают в себя Илью. А хочется только одного – схватить, перевернуть на чистую сторону и рисовать-рисовать-рисовать! Как дед…
Рассказать бы Лиде, да никак не поговоришь: то галдят дети, то опять этот Юра – откуда он вообще взялся – невротически сыпет анекдотами. Хозяйничает, готовит, смахивает пыль, вместе с ней вытряхивает самого Илюшу. Укладывает девочек спать, да и Лиду убаюкивает, все о чем-то шепчутся, или кажется? А я должен отцу, деду, потому что мертвых никто не защитит и нужно беречь их, отстаивать интересы, стол, фотографии на нем, себя, замершего в пыльной рамке. Нужно ценить жизнь, которая остановилась.
Объяснить бы это Лиде.
Наконец, он застает Лиду одну. На кухне. Хватает бумажный пакет, разглаживает его в лист, очерчивает силуэт жены – высокой, длинноволосой. Растерянной? Как жаль, крадется линия по ее щеке, что мы так редко, уходит линия с шеи вниз через плечо, бываем вместе. А ты, кажется, ползет по бедру, округлилась, и тебе идет. Я, кажется, беремена, Илюша. Как здорово, как же хорошо. Илюшин карандаш обводит большущий улыбающийся шар живота и ныряет в кудри. И, кажется, отец не ты. Завиток. Раз-два-три. А кто же, хочется спросить, но что тут спрашивать, чему удивляться?.. Спадает локон. А вы же вроде и разошлись, потому что у вас вроде не получалось. Вроде не получалось.
А теперь вроде получилось. Заштриховать. Так что ты прости, но это вроде как все. Дальше, конечно, берется кувшин и поливаются цветы – не у одного Илюши рот полон сухой земли. Круг лица, разинут рот, в который льется вода. Раньше я не делал автопортретов. Потому что я – копия деда. Подсушенная, уменьшенная, будто написанная по памяти. Сказать вслух? Я тебя не прогоняю, хочешь – живи тут. Ты не помешаешь. Мы тебя почти не видим. Переедешь в кабинет.