После долгих раздумий, я прихожу к выводу, что теперь, в связи с новым графиком, у меня слишком много свободного времени, и берусь вести бухгалтерию еще в двух маленьких фирмах.
Там ничего сложного, можно работать удаленно, лишь изредка появляясь. А мне нужно переключиться на что-то другое, помимо Фрола, да и на ремонт деньги понадобятся.
Кстати, возможно, в моей профессии меня больше всего не устраивала не она сама, а именно график. Теперь, когда работа занимает всего пару часов в день, она вовсе не раздражает. И у меня остается достаточно времени на близких людей и любимое хобби.
А у моего брата хобби становится — мой предстоящий ремонт. И бригаду он уже подобрал, и материалы нашел дешевле, но хорошего качества.
— Когда ты все успеваешь? — удивляюсь я, слушая его подробный отчет.
— Все для тебя, Мелкая, — отмахивается он.
Только позже, когда он возвращается в город, а я его провожаю, беру его за руку, чтобы выразить свою признательность, сказать, что он молодец, и самый лучший на свете брат…
И с осторожностью, морщась от той боли, без которой точно не обошлось, прикасаюсь к красным костяшкам его пальцев, со следами удара…
— Ты… — выдыхаю, не в силах произнести это вслух.
— Ага, — улыбается он, — уволился.
Заметив мой встревоженный взгляд, он вздыхает, потом обхватывает мое лицо и медленно произносит, чтобы вовремя остановить поток слез.
— Он жив и сильно не пострадал. Ну, по крайней мере, он выглядел куда хуже до того, как я его навестил, а так тоже размялся… — брат осекается. — Я хороший специалист, так что работу легко найду. Впрочем, меня уже пригласил к себе Тихонов — это его прямой конкурент, так что… Все наладится, Мелкая! Все будет еще лучше, чем было! Хотя к конкуренту идти не особо хочу, все же это как-то… Не для Северских, в общем.
— Я так люблю тебя… — я все-таки всхлипываю, когда брат прижимает меня к себе.
И я правда его очень сильно люблю — за то, что он та половинка, которая от меня никогда не откажется. За то, что он отвечает взаимностью. И за то, что, зная о моих чувствах, не разошелся в мести, не заходил далеко, и идти на подлость не собирается.
— Все наладится, Мелкая, — опять повторяет он.
Я киваю.
Верю.
Нас разлепляет громкий писк вайбера. Илья тут же пользуется возможностью выскользнуть из моих объятий, потому что его ждет такси, а печальные, пусть и любимые девушки, не в его вкусе. Так что он приказывает мне срочно взбодриться и убегает. А я знаю, конечно, что ждать особо не стоит, а все равно открываю новое сообщение, жутко волнуясь.
Толик…
Ну да, кто еще?
Сообщает мне, что уже колесит по свободной Америке, сбрасывает новые снимки, заверяет, что счастлив, и что скучает по мне еще больше, чем несколько дней назад.
Да уж, одни отношения с мужчиной лучше других…
И я впервые пишу сообщение Толику.
Не смайлик, а сообщение, в котором выражаю радость, что ему все нравится, что поездка оказалась удачной и он всем доволен. После чего заверяю, что лучше получать удовольствие от того, что его окружает вместо того, чтобы скучать по тому, что уже не вернуть.
Я вижу, что он начинает что-то быстро печать и стимулирую его к тому, чтобы оборвать этот бесполезный канат.
Желаю удачи, новых незабываемых впечатлений и сообщаю, что у меня все хорошо. Настолько хорошо, что прошу его больше мне не писать.
Не знаю, зачем Толик хватается за то, чего нет, но он атакует меня новыми фотографиями и сбрасывает вопрос со множеством восклицательных знаков: «Что случилось?!!!»
И я пишу ему последнее сообщение, прежде чем заблокировать в вайбере: «Просто я счастлива».
Вру, конечно, но…
Может быть, проблема во мне, может быть, это карма такая, но если без меня мужчина счастливей, чем рядом со мной, я его отпускаю…
Глава № 39
От навязчивого желания оглянуться, вернуться в прошлое хотя бы мысленно, отвлекают предновогодние хлопоты. Вроде бы ничего особенного, и настроения что-либо праздновать нет, но я заражаюсь ожиданием чего-то светлого, чего-то хорошего, нового. Детская привычка, иначе и не назвать, потому что повода для того, чтобы моя жизнь стала лучше, чем раньше, вроде бы нет.
К тому же, я как-то умудряюсь сильно простыть, что вообще неожиданно ломает все мои планы. Я-то собиралась на Новый год уехать в горы вместе со всем коллективом, и до последнего надеялась, что вот чуть поправлюсь, навязчивый кашель пройдет, и уеду развеяться, но, увы.
Тридцатого декабря врач, к которому папе удается меня затянуть, сообщает, что у меня острый бронхит. Опять. И за что? Когда врач озвучивает мне эту новость, невольно мелькает обида — и ведь не ходила же в чулках и в одной только юбке, как кому-то хотелось, а все равно…
Тут же отгоняю от себя эти мысли и слушаю скверную информацию от врача, мол, пока еще трудно установить — вирусная это простуда или инфекционная, так что непонятно, может ли от меня заразиться кто-то еще. Вот через несколько дней уже будет понятно, и тогда можно будет скорректировать лечение.
Я тут же прикрываю рот шарфиком и на обратном пути домой стараюсь не дышать в сторону папы. Все же в машине слишком мало пространства, и как прыгнут бактерии…
Папа только смеется, а потом, когда мы выходим у дома, обнимает меня, говоря, что ничего не боится, у него хороший иммунитет. На это же ссылается и мама, так что временная изоляция, которую я себе уже мысленно подготовила, отменяется. Даже Илья не боится приехать, чтобы отметить Новый год вместе с нами. Ну, бабуля — понятно, что тоже приедет.
Но, несмотря на такую компанию, все равно мне чуть грустно. Почему-то очень сильно хочется поехать в горы, несмотря на то, что там будет Танечка. Даже не знаю, почему туда тянет неимоверно, как будто кто-то дергает за ниточки. Но, к сожалению, эти ниточки слишком хрупкие по сравнению с простудой, которая берет меня в оборот.
Кашель измучивает, от головной боли чуть спасают лекарства, жутко хочется спать, но в таком состоянии это практически невозможно. И хожу по дому, пытаясь навязаться маме и что-то помочь, и не в силах этого делать — слабость неимоверная.
Только и могу, что бродить, сидеть или стоять у окошка, глядя на то, как кружится за стеклами белый снег. Радуя и опять напоминая о том, что я решила твердо забыть…
Ну ладно, отмахиваюсь от этих мыслей и позволю себе эту слабость — вот после Нового года…
А пока я болею, мне и без того так плохо, что хочется разбавить это чем-то иным, какими-то другими красками и ощущениями. Пусть даже это безнадега и грусть, которая сопровождает счастливые воспоминания прошлого.
Сегодня можно.
В последний раз — мысленно обращаюсь к Вселенной, как будто кроме меня, кто-то собирается мне что-либо запретить.
К девяти вечера в нашем доме начинает сбираться семья — приезжает Илья, один, как всегда. Бабушка почему-то задерживается, а потом звонит и сообщает, что приедет обязательно и чтобы без нее шампанское не вскрывали! А еще просит разрешения приехать не одна, а с еще одним гостем.
— Ладно, бабуль, — смеюсь я, потому что она звонит именно мне. — Приезжай с кем захочешь — все равно мы тебя не выгоним и не разлюбим.
— Надеюсь, — роняет она чуть смущенно, чем немного меня удивляет.
Моя бабушка и смущение? Нет, может быть, раньше, когда мы с ней даже знакомы не были, и когда с ней даже не был знаком мой папа…
— Ну что там бабуля? — интересуется мама, которая суетится на кухне.
— Скоро будет, просила без нее не пить, чтобы всех нас контролировать, — отчитываюсь я. — Ну и спрашивала разрешения приехать вместе с котом.
— Да? — удивляется мама. — А что, были шансы, что мы может кота не впустить?
— Были, — смеюсь я, — правда, до того, как с ним бабушка поработала. Вернее, на самом деле, мне кажется, до того, как котик поверил, что его любят и больше не выбросят.
Мама что-то ворчит по поводу тех, кто так безответственно относится к животным. Понятно же, что кот — не плюшевая игрушка, которая просто ходит по дому. Увы, это понятно не всем и не сразу.
Илья с папой живо обсуждают рыбалку, папа хвастается двумя рыбками, которые я поймала, а я тихонько смеюсь, невольно слушая их разговоры. Тихонько, потому что громко из-за кашля просто не в состоянии.
Ну вот, к одиннадцати приезжает и бабушка вместе с котом, так что можно садиться за стол. Правда, бабушка или хорошо дома перекусила, или просто не в настроении — за стол садится неохотно и немного дергается, как будто ожидает кого-то еще.
— Ба, — говорю я, заметив эти подозрительные движения, — ты что, Тимошку ищешь? Он тихо сидит в моей комнате. Ну, надеюсь, что просто сидит, потому что действительно тихо.
— За кота я спокойна, — отмахивается бабушка. — Просто… Оля, я ведь говорила, что к нам должен подъехать еще один гость, и вы разрешили, то есть, ты согласилась!
— Я думала, это кот, — я немного теряюсь. — А кто должен подъехать?
Бабуля крутит в руках салфетку, поглядывает на притихших маму и папу, бросает взгляд на Илью.
— Ну… — нерешительно начинает она.
И мы все чуть вздрагиваем, когда в этой тишине внезапно раздается звонок.
— Оля, — просит меня бабуля, — пожалуйста, открой дверь.
Я обвожу взглядом присутствующих — может, кто-нибудь из них выразит желание сделать это вместо меня? Я вообще-то болею! Я, может, хожу с трудом! Мне вообще двигаться сложно — разве не об этом должен был всем сказать мой новогодний наряд? Впервые за многие годы на мне не что-то приятное глазу, а домашние штаны, удобная майка и бабушкина старинная шаль.
А эти предатели сидят и умильно смотрят в ответ!
Нет, ну я понимаю маму: она устала, пока готовила праздничный ужин. Понимаю папу: он все-таки долго развлекал моего старшего брата. Но почему брат не спас меня от лишней прогулки к двери, понять не могу!
Иду еле-еле, тяну по полу тапочки, которые даже соскальзывают с меня! Ноль сочувствия, лишь один смешок на дорожку.