— Чуть не две недели убила на такую ерунду! И главное — где: на мебельной фабрике! Там же простак на простаке сидит и простаком погоняет…
Он явно злился, и Марина отлично понимала, почему.
Странные отношения сложились у Марины с начальником. С одной стороны, Марина многому у него научилась. Сама же она, со своей огромной работоспособностью и добросовестностью, освобождала его от множества мелких дел. Но, с другой стороны, у них вечно происходили столкновения. Кривить душой Марина не умела. И один на один, и на производственных совещаниях она критиковала «самодержавность» и «хитрую школу» начальника отдела. Ковшов хмурился, мрачнел, а потом брал слово и разделывал Марину так, что на нее жалко было смотреть. Ведь и у нее были недостатки. Ковшов умел беспощадно обнажать их и выставлять в таком свете, что они заслоняли собой все ее достоинства.
Ковшов поручал Марине самые разнообразные дела. К одному только участку работы не допускал он ее: к снабжению завода химическим сырьем.
Химикаты были святая святых отдела снабжения. Стулья, электролампочки, даже спецодежда — все это не шло ни в какое сравнение с химикатами. Нет стульев — можно и постоять. А перебои в получении химикатов грозили остановкой всего завода. Вот почему Ковшов, никому не доверяя, полностью держал этот участок в своих руках. Начальник группы химикатов Пасечник, вялый, малоподвижный человек с унылым лицом и тихим голосом, по сути дела, только носил бумажки на подпись Ковшову и заказывал для него междугородные телефонные разговоры с заводами-поставщиками.
В конце лета у Ковшова стало пошаливать сердце. Стоило ему немного поволноваться, как он сразу же начинал часто и тяжело дышать, хватая воздух открытым ртом.
— Лечиться нужно, Степан Сергеевич, — говорили ему в заводоуправлении.
— Ничего, меня никакая хвороба не возьмет. А потом, как оставить отдел? С купоросным маслом еще не закончено. А они будут тут лодыря гонять.
Но все же недуг оказался сильнее его. Однажды, вернувшись от директора завода, Ковшов позвал к себе Пасечника и Марину.
— Путевка, — он показал глазами на розовую бумагу, лежавшую на столе. — Заставляют ехать лечиться. Кисловодск или как его там. Завтра вылетаю. Черт знает что такое — никогда в жизни на курорте не был, а вот довели все-таки.
— Совсем неплохо, — в голосе Пасечника слышалась зависть. — Отдохнете, погуляете. Опять же нарзанные ванны…
— Будет! — хмуро оборвал Ковшов. — Не тебе гулять!.. За меня останется заместитель директора. А ты, Пасечник, смотри в оба. Хоть каплю кислоты заводу недодашь — шкуру с тебя спущу. В помощники тебе Марина.
Ковшов уехал. И надо же так случиться: вскоре после его отъезда произошла неприятность.
На завод ежедневно, без единого перебоя, поступали две цистерны купоросного масла. Обе они тотчас же шли в дело. Ковшов давно бился, чтобы создать запас, но не так-то просто было раздобыть нужной емкости и прочности тару. Незадолго до отпуска ему наконец прислали откуда-то более или менее подходящие баки, выцарапанные для него каким-то предприимчивым дружком. Но пока их приспосабливали, пока испытывали, он уехал на курорт, так и не осуществив своей задумки насчет резерва купоросного масла. И вот теперь одна из цистерн не пришла. В пути загорелась ось, и цистерну поставили на ремонт на каком-то полустанке. Ремонт пустяковый, масло должно было прибыть к ночи. Но если произойдет какая-нибудь случайность и цистерна задержится на лишний час, станет под угрозу беспрерывное прядение.
Пасечник побоялся доложить о случившемся директору. Вместо этого он побежал к врачу за освобождением от работы. Марина подняла на ноги весь отдел снабжения. В результате удалось насобирать некоторое количество купоросного масла на соседних предприятиях. Доставали по крохам, вымаливали каждый килограмм. Так и не знали: хватит или не хватит? Поминутно звонили на кислотную станцию; сообщений оттуда ждали, как сводку с фронта. К концу дня стало ясно: не хватит! К счастью, отставшая цистерна прибыла раньше, чем ожидалось.
Начальник отдела железной дороги, разагитированный Мариной, приказал прицепить цистерну к хвосту пассажирского поезда.
Масло доставили на завод вовремя. Прядение не прекратилось ни на минуту. А если цистерна поспела бы часа на три позже?
Марина тоже пришла к выводу: запас купоросного масла нужно создавать немедленно, сейчас же. Пусть небольшой: на один-два дня работы. Но он необходим. Особенно теперь. Вот-вот начнется уборка урожая. Пойдут эшелоны с хлебом, и вполне возможно, что цистерны задержат на какой-нибудь станции дольше обычного.
— Надо позвонить поставщику, — обратилась Марина к Пасечнику, который на следующий день, узнав, что опасность миновала, вышел на работу с повязкой на голове. — Пусть они завтра отгрузят нам четыре цистерны вместо двух.
Тот поднял на нее круглые, как у птицы, глаза.
— Бесполезно. Не отгрузят. У них вся продукция распределена заранее.
— Тогда посылайте меня к ним в командировку.
Пасечник возражать не стал. В глубине души он даже был доволен, что эта напористая, беспокойная девушка уедет на несколько дней. Без нее будет тише в отделе. А Пасечник больше всего на свете ценил спокойствие и тишину. Если раньше у него и были какие-то искорки энергии, то теперь, после школы Ковшова, они исчезли окончательно и бесповоротно.
…Марина отправилась в путь в ту же ночь.
Утром она была в соседнем городе, где находился поставщик.
Зная уже по опыту, что лучше всего важные вопросы решать с большим начальством, она обратилась прямо к директору завода. Ее долго не принимали — у директора шло совещание. Марина сидела в удобном кожаном кресле возле молоденькой секретарши и наблюдала, как та решает задачи из потрепанного учебника. «Тригонометрия», — прочитала Марина на обложке.
Все учатся, все кругом учатся. Она ведь тоже собиралась сдавать в институт. Вместе с подругами в энергетический, на заочное отделение. Но времени не хватило на подготовку. Дела, дела, дела…
Но ничего, на будущий год. Обязательно! Только теперь не в энергетический, а в планово-экономический. Быть ей теперь снабженцем — ничего не попишешь!
Директор принял Марину в двенадцатом часу дня. Выслушав внимательно, вызвал нескольких работников, посоветовался с ними. Потом сказал:
— Не можем. Мы и так кругом задолжали. Может, позднее что-нибудь получится.
— Это окончательно?
Он развел руками:
— Хочется вам помочь. Но…
Марина и без того видела, что директор участливо отнесся к ее просьбе.
Но это мало утешало. Ведь купоросного масла она так и не получила!
— Что же посоветуете?
— Даже не знаю. Если бы кто-нибудь уступил из своих фондов, тогда другое дело.
Марина тотчас же ухватилась за эту мысль:
— А кому вы поставляете купоросное масло в вашем городе?
— В больших количествах только одному заводу, — директор сказал его название. — Но они вам не дадут. Хозяин там сейчас в отъезде, а замещает его Марков. Не слышали? Тоже снабженец. У него зимой снега не выпросишь.
— А если все-таки попробовать?.. Позвоните ему, пожалуйста. Пусть он меня примет. Только не говорите, по какому делу. Скажите просто: очень важное дело.
Марков оказался маленьким худым человечком с седой головой, едва возвышавшейся над огромным письменным столом. Острый нос придавал его лицу хищное выражение, которое еще больше усиливалось очками в темной роговой оправе.
— Здравствуйте, — поздоровалась Марина.
— Здравствуй, детка, — тоненьким голоском пропищал Марков. — Это про тебя, что ли, звонил Кузьма Григорич?
— Да.
— Ого! Если у вас там такие детки, то какие у вас настоящие снабженцы?.. Садись, садись. Вот жаль, нет у меня для тебя конфетки… Ну, что там у тебя такое стряслось?
Марина, смущенная не совсем обычным приемом, изложила свое дело несколько длинно и путано.
— Значит, дать тебе купоросного масла? Из наших фондов?.. Э-э, детка, это ведь не игрушки. Знаешь, что такое купоросное масло? Серная кислота. Ею обжечься можно. И потом, как это дать? Просто взять и дать? Просто так?.. Вот скажи мне, детка, а если ты сегодня взяла на обед щи и гуляш и к тебе подошел человек и сказал: отдай мне! Что ты скажешь? Ты ведь скажешь: уходи отсюда. Правда?
— Во-первых, я сегодня вообще не успела поесть, — резко ответила Марина, уязвленная тоном этого странного человека: что он, в самом деле, за ребенка ее считает? — Во-вторых, если бы тот человек был голоден, я бы отдала ему свой обед, во всяком случае часть обеда. А в-третьих, речь идет не о каком-то там обеде, а о работе целого завода, о государственном предприятии. Я думала, вы поймете…
Сказала и испугалась. Но он вдруг заулыбался, как будто она ему сказала комплимент.
— О! — он поднял вверх указательный палец. — О! Уже совсем другой разговор. Ну, хорошо. Я снабженец. Допустим, что ты, детка, тоже снабженец. Поговорим теперь как снабженец со снабженцем. Предположим, что у меня есть купоросное масло. Примем это за основу. Хорошо?.. Так вот, тебе нужно купоросное масло. А у меня есть. Я не говорю, что есть, — только предположим. Так разве я тебе его дам, а? Я же должен получить что-то взамен.
— Но мы вам его отдадим.
— А за то, что выручил?
Человечек прищелкивал пальцами.
— Как? — растерялась Марина. — Ну, мы можем вам отпустить искусственное волокно, кордовую ткань. Брак, конечно, — тут же уточнила она.
Человечек рассмеялся мелким, дребезжащим смехом. Встал из-за стола и с палкой в руках, ковыляя, подошел к Марине.
— Эх, детка, зачем мне твой брак? Я не знаю, куда свой девать. И вообще мы же тут не какие-нибудь крепдешины и мулине выпускаем. Мы станки делаем. Вот такие… Один этаж. Два этажа. Три!.. Так что же мы получим за то, что выручим вас?
Марина замолчала. Да, этот помочь не собирается. Как же заставить его, как?
Но снабженец вдруг сам заговорил заинтересованно:
— Скажи, детка, как ты попала в снабжение?