«Скорая». Приезжаем в больницу. Дежурная медсестра, подняв голову над заполняемой карточкой: «У меня весы сломались. Сколько вы при-бли-зи-тельно весите?» И ляпнула. Приблизительное. В угаре страха совсем забыв и о птичьих порциях за последние три дня, и об исчезнувших щечках, и об осунувшемся личике – обо всем том, что отличает больного ребенка от здорового.
Нам назначают капельницу, с учетом этого – приблизительного – веса. В манипуляционной вливают в ребенка четыре пятых от назначенного… «Остальное (у медсестры новоприбывшие) докапаете в палате». – «Давайте не будем больше! Температура вроде спала…». – «Ну, как хотите…»
Как хотите!..
А дело ведь было совсем не в «хотите»… Могла ли я чего-то хотеть или не хотеть, когда дипломированный врач, специалист с опытом работы… и т. д., и т. д. Просто что-то во мне услышало это: «хватит». Тихое, но твердое «хватит», посланное Богом через ангела-хранителя.
Утром вернулись домой. Дочка какая-то вялая и бледная, ручки и личико прохладные. Но как-то всё мимо сознания… Главное, оказали помощь, главное, сбили температуру, теперь пойдет на поправку… В двенадцать дня легла и тут же уснула. Час, два, три. Спит – не добудишься. Четыре, пять. На все попытки поднять ее, предложения покушать, поиграть, почитать: «Мама, не мешай, я спать хочу». Меряю температуру, предварительно сбив ртутный столбик до 36 градусов. Ни малейшей сдвижки. Ни на деление. Сбивать ниже – уже просто страшно! А вдруг нет и тридцати шести? Звоню в больницу: «Что с ребенком? Температура…» – «Не волнуйтесь, мамаша, само пройдет. У моего сына тоже такое было».
Очень меня этот ответ успокоил. Руки трясутся, бросила трубку, начала растирать ручки и ножки. «Мама, дай поспать». Кинулась листать «Бабушку». Но что там найдешь, когда вообще не понимаешь, что творится с ребенком…
Молилась я тогда или нет – не помню. Но, возможно, моя материнская беда, лихорадочные поиски – как быть? что делать? – были той первой неумелой, но искренней молитвой, которую Спаситель не мог не услышать.
Сделала крепкий чай. По ложечке, с трудом, через «не хочу» влила в полусонную. Затем оделась – и на базар. За печенкой. Почему именно за печенкой, не смогла бы и сказать тогда. После печенки дочь слегка ожила. Температура начала постепенно подниматься. Появился слабенький аппетит.
Это потом уже я все разложила по полочкам. Или связала узор из разных причин и следствий. Физраствор, назначенный по завышенному весу, разжижил донельзя кровь. А говяжья печенка ее сгустила. Но тогда я действовала по наитию. И наитием этим была та самая помощь свыше…
Были и другие случаи, когда Господь стучал в двери. Эти стуки я слышу сейчас. И я благодарю Его за вчерашний день, совсем не умея различить в сумбуре нынешнего дня стук сегодняшний, с предложением сегодняшней помощи в решении какой-либо проблемы, может, не столь животрепещущей, как болезнь ребенка, но по-своему актуальной.
Подобные истории Вышней заботы были и случаются у каждого. Чуткое сердце осознает сразу, откуда пришла помощь; сердце, занятое собой или обуреваемое страстями – приходит к этому спустя время, а иное – без конца рубит мощный, зеленеющий сук догадки, упрямо врастающий в его окаменевшую аорту.
Но даже осознав эту помощь, даже ощутив краешком сердца благодарность за спасение, мы не спешим отозваться на зов. И пойти навстречу, ибо это «навстречу» ко многому обязывает. Наш мир – интересов, чаяний, упований, который каждый из нас детским мелком когда-то самоуверенно очертил вокруг себя, – мы давно уже переросли, в нем тесно и безотрадно. Новая покупка, новые впечатления от зрелища, перспективная работа с вожделенно растущей ставкой, бесконечная вереница вкусностей, которую мы можем теперь себе позволить, заморские берега, куда мы теперь могём прошвырнуться, амбициозно выпятив грудь… и такая общенародная, такая неисключительная, такая серенькая и беспросветная старость, через мутные оконца которой так страшно выглядывать во вчерашний день, в котором мы, полные сил, энергии, жизни, разбазарили, раздарили себя по кусочкам, по мелочам материальному вещественному миру, и ничего достойного нашей молодости, свежести, силы не получили взамен.
Бог стучит в наши двери. Но мы спим, и всякий тусклый, но привычный сон нам лучше неизвестной яви.
Ступенька за ступенькой, без печали, шагать вперед, идти от дали к дали…
Тяжелы на подъем были израильтяне, ведомые Моисеем в Землю обетованную, без конца жалеющие о покинутом египетском рабстве, несмотря на поразительные чудеса, то и дело совершаемые в течение их долгого, утомительного странствия.
Так, жена Лота, по велению Божиему бегущая с мужем из Содома, оглянулась назад – туда, где оставила мир своих неизжитых привычек, жизнь, которой по-своему дорожила, – и превратилась в назидательный соляной столб.
Жена Лотова, оглянувшаяся назад, – это образ души, вступившей на путь покаяния и заповедей Господних, но не идущей по этому пути решительным шагом. Бойся, христианин, пристрастными желаниями возвращаться к миру, от которого с его соблазнами и искушениями ты решился было удалиться если не телом, то духовно; больше и больше укрепляй себя в этой святой решимости, дальше и дальше беги от всего того в мире, что может задержать тебя на пути в Царство Небесное. (Епископ Виссарион (Нечаев)).
И сказочной, но очень жизненной (и жизнеутверждающей!) антитезой настойчиво просится прорасти волшебный, цветущий сад из «Снежной королевы»… И Герда, открывшая двери в унылый, свирепствующий ноябрь, замедлившаяся на пороге на считаные, колеблющиеся секунды, тоже оглянувшаяся (но несколько по-иному) на то упорядоченное, цветущее самозабытье, которое она покидала: «А стоит ли?..», «А найду ли?..», «А не лучше ли?..» В маленькой самоотверженной груди уже созрела решимость – ив этом оглядывании, как мне кажется, в этом сличении настолько разнородного и не сопоставляемого (благоденствие – и нужда, уют – и бесприютство, уверенность в завтрашнем дне – и полная неопределенность, а наступит ли это «завтра» вообще) она окончательно, напоследок утвердилась в своем уже принятом выборе.
Пристанищ не искать, не приживаться.
Ступенька за ступенькой, без печали,
Шагать вперед, идти от дали к дали.
Все шире быть, все выше подниматься!
Засасывает круг привычек милых,
Уют покоя полон искушенья.
Но только тот, кто с места сняться в силах,
Спасет свой дух живой от разложенья.
(Герман Гессе, «Игра в бисер») [5] Мне кажется, что все, выбравшие это «не лучше», рискнувшие окончательно закрыть за собой двери в прошлое (каким бы иллюзорно безоблачным ни казалось это прошлое в сравнении с ожидаемыми тяготами), ступившие в сырой и тоскливый ноябрь собственных стихий и страстей пусть не столь решительно, но бесповоротно, будут приняты и обласканы. Будут… Просто будут. Не прейдут в Жизни Вечной.
Борющиеся будут спасены, Господь не презрит их трудов и усилий… Люди же плотские, вовсе не думающие о спасении души своей, погибнут, если, конечно, перед смертью не принесут покаяния. О, если бы нас всех Господь сподобил улучить рай небесный! Впрочем, нужно надеяться на это: отчаиваться – смертный грех… Различны устроения людей, различную славу унаследуют они и в Жизни Будущей. Апостол Павел пишет: «Ина слава солнцу… ина слава звездам» (1 Кор. 15:41) и т. д. Даже ангелы Божии не в одинаковой славе у Бога. Ближе всех к престолу Божию пламенные серафимы – затем херувимы – потом престолы – господствия – силы – власти – начала – архангелы – ангелы (все девять чинов ангельских)… Разные есть степени блаженства, смотря по заслугам каждого: иные будут с херувимами, другие с серафимами и так далее, а нам бы только быть в числе спасающихся. Такие великие подвижники, как преподобный Серафим (Саровский), были серафимами по духу и теперь унаследовали их славу. Конечно, не все могут достигнуть такой святости. Покойный батюшка отец Макарий говорил: «Такие светила, как преподобные Антоний Великий, Макарий Египетский и прочие, были у Господа генералами, они и заняли генеральские места, мы же солдатики, и благо нам будет, если хоть самое последнее место займем среди спасающихся ». (Преподобный Варсонофий Оптинский).
Но вот дверь закрыта, и вроде бы знаешь, что как бы то ни было, но жить как жила уже не захочешь, не сможешь – но, Господи, помоги! – какие потемки… что делать?., как узнать, как учуять ту узкую тропинку среди все расширяющейся автострады путей мирских, по которой можно дойти к Тебе? Хватаешься сразу за всё, где-либо вычитанное или почерпнутое, начинаешь капитальную чистку всех своих заплесневевших залежей, энергия бьет ключом, а потом этот ключ иссякает, чувствуешь упадок сил, погружаешься в темноту, и настигшее уныние повергает тебя в отчаяние или беспросветную хандру. У святых отцов есть много емких и действенных советов на все случаи, могущие встретиться как у новоначального, так и у зрелого воина Христова, давно ведущего непримиримую брань со своей греховной природой и с бесовскими кознями.
Порядок, в каком надобно бороться с врагами своими и поборать свои злые пожелания и страсти, есть следующий: войди вниманием в сердце свое и исследуй тщательно, какими помыслами, какими расположениями и пристрастиями оно особенно занято и какая страсть наиболее господствует над ним и тиранствует в нем, потом против этой страсти, прежде всего, и поднимай оружие, и ее поборать старайся… На этом и сосредоточь всё внимание и заботу, с одним только исключением, что когда подымется между тем другая какая страсть случайно, то ею следует тебе тотчас заняться и ее прогнать и потом опять обращать оружие против главной своей страсти, которая непрестанно высказывает свое присутствие и впасть. (Преподобный Никодим Святогорец, «Невидимая брань»).
В мысленной брани должно действовать так, как действуют на войне. Во-первых, потребно внимание; во-вторых, когда заметим , что браг