придвинул помысл, должно прогнать его с гневом в сердце; в-третьих, надобно помолиться против него, призывая в сердце Иисуса Христа , дабы демонский призрак тотчас исчез, чтобы ум не пошел за мечтаниему как дитя, прельщаемое каким-нибудь искусником. (Преподобный Исихий, пресвитер Иерусалимский).
Как бы не смотрел, так не соблазнился бы…
Очень много сора, иной раз по макушку захламляющего нашу память и подсознание, оказывающего решающее влияние на эмоции, мысли и действия, заносится к нам через наши телесные двери и окна – глаза и уши, органы обоняния и осязания. Строгий контроль за всем, что зрительно ли, слуховым ли, обонятельным образом постоянно питает наше мирское любопытство или горячий интерес, отцы церкви называли внутренним постом, особенно важным в дни постов внешних.
Так, борешься, например, против собственной плотской страсти, от которой уже натерпелась с лихвой, которая давно уже командует парадом в твоей голове и сердце, отравляет жизнь, внося полынный привкус во все будничные отправления и заботы: ходишь на богослужения, читаешь 90-й псалом Давидов «Живый в помощи Вышняго», молитвы святой мученице Божией Фомаиде Египетской, святителю, чудотворцу Евфимию Новгородскому и др. Но любой постельный эпизод, даже случайно выхваченный глазом при «листании» каналов, сводит на нет множество упорных усилий.
Говорят: как бы не смотрел, так не соблазнился бы, как бы не услышал., так и сердце не болело бы, как бы не вкусил, так и не хотелось бы… Как же осторожно нужно смотреть, слушать, вкушать, обонять и осязать, или, лучше, как нужно беречь свое сердце, чтобы через чувства внешние, как через окно, не пробрался грех и сам виновник греха – диавол – не омрачил и не уязвил своими стрелами ядовитыми и смертоносными небесного птенца – нашей души. (Святой праведный Иоанн Кронштадтский).
Паче всего, брате мой, всеусильно держи в руках очи свои… и никак не позволяй им смотреть на нагие тела, не только чужие, но и на свое собственное. Ибо от такого любопытства и страстного смотрения удобно может зародиться в сердце сладострастная похоть блудная… Блюдись также всматриваться в хорошие яства и пития, припоминая праматерь нашу Еву, которая, посмотрев недобрыми очами на плод запрещенного дерева в раю, воспохотствовала его, сорвала и вкусила и подвергла смерти себя и весь род свой. Не смотри с вожделением на красивые одежды, ни на сребро и злато, ни на блестящие наряды мирские, чтоб чрез очи твои не вошла в душу твою страсть тщеславия или сребролюбия… И скажу обще: блюдись смотреть на пляски, пиры, пышности, споры, ссоры, пустоболтания и все другие неподобные и срамные дела, кои любит несмысленный мир и запрещает закон Божий… Надлежит тебе блюсти и уши свои. Не слушай срамных и сладострастных речей, песней и музыки, от которых блажью наполняется душа и разнеживается и сердце разгорается плотской похотью… Не слушай с услаждением пересудов, наговоров и клевет, какие иные распространяют о ближних своих, но или пресекай их, если можешь, или удаляйся, чтоб не слышать их… Блюдись вообще от слушания всяких слов и речей, могущих действовать на тебя душевредно, в числе которых не последнее место занимают лести и похвалы льстецов… (Преподобный Никодим Святогорец).
Сразу всплывает в памяти образ обезьянки, закрывшей глаза, уши и рот: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю», очень верно, хотя и в крайне сгущенном, утрированном варианте отражающий то, к чему нужно стремиться. Но в одночасье оградить себя от потока привычных впечатлений, выстроить за какую-то сказочную ночь внушительную таможню там, где ранее вход был свободный и беспрепятственный, – невозможно. Да и опасно. Ибо может надолго отбить охоту подвизаться на пути Христовом. Во всем нужна постепенность и естественность, особенно в христианских подвигах.
…с мудростию духовною человеческое мудрование в сравнение идти не может. Но вопрос всё еще остается нерешенным: так как же, можно читать иное что, кроме духовного? Сквозь зубы говорю Вам, чуть слышно: пожалуй, можно, – только немного и не без разбора. Положите такую примету: когда, находясь в добром духовном настроении, станете читать с человеческими мудростями книгу и то доброе настроение начнет отходить, бросайте ту книгу. Это всеобщий для Вас закон. (Святитель Феофан Затворник).
Многие зрелые христиане, живущие в миру, лишь спустя много лет решались выбросить на мусорку телевизоры и магнитофоны, сжигали кипы так называемой эзотерической и художественной литературы, не дающей глубинной сердечной вспашки, а лишь щекочущей поверхностный слой сознания своими дешевыми литературными трюками и эффектами. И предпринимались все эти гонения на мирское без особого насилия воли, легко и, более того, охотно, ибо ум, и сердце, и душу грели уже сокровища неземные: Новый Завет, утренние и вечерние молитвенные правила, посещения литургии. К этим сокровищам не в последнюю очередь можно отнести и книги преподобных и праведных: Аввы Дорофея, Феофана Затворника, Паисия Святогорца, Иоанна Златоуста, Антония Сурожского, Никодима Святогорца, Иоанна Лествичника, Тихона Задонского, Рафаила Карелина и многих других.
Работайте Господу со страхом и радуйтесь Ему с трепетом
Помимо весомых советов и рекомендаций, помогающих растерявшемуся, оступившемуся, разуверившемуся вновь твердо установиться на выбранном пути, чтение православной литературы дает – и это, мне кажется, даже более важным – постоянную подпитку для решимости следовать заповедям Христовым, не повернуть вспять.
Ведь даже десятой доли этих советов с лихвой хватило бы вооружить себя до зубов теорией и в этом всеоружии ринуться исполнять почерпнутые призывы и рекомендации.
Как привел пример митрополит Антоний Сурожский о жизни, а вернее, становлении одного святого:
«Услышал святой одну фразу, она его ударила в душу так, что на этом он целую жизнь построил. Антоний Великий услышал, как и многие другие: «Оставь все, раздай нищим, уйди», – и ушел, тут же, из церкви; как будто, по рассказу его жития, даже до конца службы не достоял, потому что, услышав, что ему нужно от Бога, зачем же дальше стоять? Пошел!..
А мы все могли бы, вероятно, цитировать десятки мест, которые – о, да! – нас когда-нибудь взволновали. А потом мы успокоились – до следующего места. И мы ищем и хотели бы, чтобы Бог нам завтра еще что-то показал: вчерашнее я уже прочел, пережил, а теперь, сегодня – нового жду!
Бог говорит: да нет! Что ты сделал с прошлым? Вчера Я тебе сказал: сделай то-то, ну – примирись, ты не примирился, чего же Я тебе сегодня буду говорить: иди в пустыню, когда ты все равно не пойдешь.
И так Священное Писание делается тусклым и все более скучным, потому что оно оживает только от делания».
Вот так, мило, с юмором и насколько глубоко бороздит и взрыхляет пласты наших душ видение нас воином
Христовым, чей призыв для нас отринуть нашу ветхую природу и вырасти в полную меру Христа прорастает не на бесплодной умозрительной пустоши, а на почве разумения и признания слабостей человеческих, но также признания и возможности, с Божией помощью, эти слабости преодолеть.
А для преодоления – преодолевания! – этих слабостей, для поддержания неотступного желания следовать однажды выбранному пути главной движущей силой, по мнению всех отцов церкви, служит страх Божий.Однажды старец молился так: «Господи! Дай мне познать мучения грешников, чтобы мне от великих Твоих милостей ко мне, недостойнейшему, никогда не забыться, что я великий грешник». «Недолго спустя после таковой молитвы в один день, – говорит сам о себе старец Зосима, – вдруг я почувствовал неизъяснимое страдание во всем существе моем, в душевном, телесном и духовном; этого ужасного страдания невозможно выразить никакими словами: душа известилась, что это адское мучение грешников. Я не видел ничего и не слыхал, но только все во мне страдало и томилось непостижимо: душа, все тело, каждый, кажется, волос на голове страдал… И я в трепете упал на молитву пред Господом, но произнести ничего не мог, как только с крепким воплем воззвал: «Господи, помилуй!» И Он помиловал. И вдруг все миновалось, и слезы умиления и благодарения сами собой полились обильно». (Фудель С. И., «О страхе Божием»).
В советские времена этой сомнительной прерогативой испытывать заповеданный Библией страх Божий пользовались исключительно «дремучие бабки» – народ «темный и недалекий», которых наш цивилизованный гомо сапиенс держал от себя на расстоянии снисходительного скепсиса: «Что с них взять, убогих?»
А теперь весь мир опутан клубком – уже иных, гадючьих – страхов, по-современному называемых фобиями: боязнь закрытого/открытого пространства, боязнь темноты, высоты, боязнь заражения и пр. Сейчас чуть ли не каждый из нас уже носит в душе шизофренические зачатки: мании величия или мании преследования, а бесконечные страхи потерять: работу/кормильца/здоровье/денежные вклады/ др., успешно гонимые днем в многоразличных заботах, в калейдоскопе впечатлений, возвращаются к нам, наползают на нас в бессонные ночи и ускоряют до рекордных отметок панически забарабанивший пульс.
А когда родоначальник всех страхов – страх смерти – закованный, аки сказочный дракон, в темнице подсознания, вдруг дохнет на нас дымом кремационных труб… Страшно! И чем старше ты становишься, тем страшнее жить.От многих душ в мире тянутся к небу темные струйки копоти страстей – гордости, алчности, злобы, зависти, вожделения. Эта копоть ежедневного бытия сливается над землей в огромное черное облако. Оно распростерто над человеческой жизнью и историей. От него идет по земле тень страха. Этой тени не видят только бесчувственные люди, опьяненные собою, или люди, объятые Божественной любовью… Уничтожить в своих переживаниях всякий признак какого бы то ни было страха невозможно. Но можно возвысить свой страх. Творец излечивает людей страхом Своего Закона от страхов земли. Все омрачающееся и чего-то все время страшащееся на каждом шагу человечество может быть излечено от темного страха только новым страхом, высшим, светлым; уже не бессмысленным трепетанием перед ужасом жизни и рока, но страхом благоговения перед законом Творца и Его Духа… (Архиепископ Иоанн (Шаховской), «Агония одиночества»).