А может, потому еще, что излечиться от гордыни, которая метастазами заразила всю мирскую и душевную жизнь человека, можно лишь путем многотрудных и многолетних усилий, в непрестанном молитвенном обращении к Богу и кротком, через силу, через стиснутые зубы, через кипение и бурление восстающего самолюбия, претерпевании поношений, обид, оскорблений и пр. – всего, на что ныне щедра неоскудевающая рука современности.
В знаменитой «Лествице» преподобного Иоанна Синайского есть глава об Исидоре, о подвиге его длительного самоуничижения – покаянном раскрытии всем и вся (на протяжении семи лет!) самого злостного своего греха.
Некий Исидор, один из князей города Александрии, отрекшись от мира, решил удалиться в известную обитель. Пастырь обители заметил в пришельце нрав коварный, злой и гордый и велел ему стоять у ворот обители и всякому, кто входит или выходит из нее, кланяться до земли и говорить: «Помолись обо мне, отче, я одержим злым духом». Семь лет послушник провел в этом подвиге, пока наконец не сподобился кротости и смирения.Спросил я великого сего Исидора, когда он еще был в живых, какое во время пребывания его у ворот ум его имел делание? « Вначале, – говорил он, – я помышлял, что продал сам себя в рабство за свои грехи и потому со всякой горестью, самонасилием и кровавым понуждением делал поклоны. По прошествии же года сердце мое уже не ощущало скорби, ожидая от Самого Господа награды за терпение. Когда минул еще один год, я уже в чувстве сердца стал считать себя недостойным и пребывания в обители, и видения отцов, и зрения на лица их, и причащения Святых Таин и, поникши очами долу, а мыслию еще ниже, уже искренно просил входящих и исходящих помолиться обо мне».
Святой праведный Иоанн Кронштадтский заповедовал молиться о ближнем, зараженном недугом гордыни: « Господи, научи раба Твоего, в диавольскую гордость впадшего, кротости и смирению, и отжени от сердца его мрак и бремя сатанинской гордыни!» Ибо, по уверениям святых отцов, «блудных исправляют люди, лукавых – ангелы, а гордых – один Бог».
Также молятся о гордых преподобному Алексию, человеку Божиему, и преподобному Сергию, игумену Радонежскому, всея России чудотворцу. Сам преподобный чудотворец, которому молятся о даровании смирения, был до удивительной степени наделен этим Божиим даром. По воспоминаниям его ученика и жизнеописателя Епифания Премудрого, случилось однажды, что в Сергиевом монастыре, ставшем впоследствии Лаврой, закончились и хлеб, и соль – единственная еда аскетичных иноков. Три дня игумен Сергий провел без пищи, а на рассвете четвертого, взяв топор, отправился к одному из братьев, желающему пристроить сени к своей келье, – с предложением плотничьих услуг. К позднему вечеру закончив пристройку, он попросил за «услугу» несколько кусков плесневелого хлеба.
Впрочем, молясь о сыне/муже/брате/подруге/ и т. д., ошибочно полагать, что сами не грешим этим чудищем о двенадцати головах. Просто гордость имеет разную степень, разные по обширности ареалы и крайне многообразна в своих проявлениях. Ведь дикая озлобленность на вся и всех, крайнее ожесточение, уродливое чванство, пускание мыльных пузырей из надменно надутых губ или жизнь «навыворот и наизнанку», когда, будучи непризнанной, заброшенной и нелюбимой, выказываешь уже самое червивое и худшее, что в тебе есть – свидетельствуют всего лишь о том, что слишком большая территория души поражена уже этой жуткой и гибельной проказой, что слишком глубоко, до самых корней, эта проказа проникла в человека.
Некий мудрый старец увещевал гордящегося брата, но тот ответил ему: «Прости меня, отче, я не горд». Мудрый старец возразил ему: «Чем же яснее ты мог доказать, что ты горд, как не этими словами».
А вот симптомы тщеславия, этой начальной стадии гордости, которые при малейшем самоанализе большинство людей в той или иной степени может обнаружить в себе: нетерпение упреков, жажда похвал, искание легких путей, непрерывное ориентирование на других – что они скажут? как это покажется? что подумают?.. Детская и юношеская застенчивость часто не что иное, как то же скрытое самолюбие и тщеславие. (Священник Александр Ельчанинов).
И даже «правомерные» обиды, «справедливые» упреки, рвущиеся с губ, или просто молчаливая горечь от косого взгляда или невнимания кого-либо к твоей собственной персоне – суть та же гордость, чей дальнейший рост, как рост баобабов, привидевшийся Маленькому Принцу, может разорвать хрупкую планету сердца на множество мелких, ни к чему не пригодных кусочков.Начинающий монах неустанно молился Господу: «Избави мя, Господи, от гордыни! Избави мя, Господи, от гордыни! Избави мя, Господи…» А выйдя из кельи, тут же уловил косой взгляд идущего навстречу брата и, вместо приветствия, услышал горький и обидный попрек. В злости кинулся он обратно в келью и приступил к выяснению отношений с Богом: «Я же просил Тебя: избави меня от гордыни, а Ты? Вместо того чтобы услышать меня, внять моим мольбам, напустил на меня этого озлобленного монаха, который оскорбил меня и разбудил во мне мою злосчастную гордость!» – «Я всего лишь дал тебе случай, который ты мог использовать для врачевания души своей, но ты упустил его». Бороться с гордостью очень и очень не просто. И это «не просто» очень и очень смягчено. Молить Бога: «Избави меня, Господи, от гордыни!» — равносильно призыву: «Пошли мне, Господи, оскорбление, унижение. Дай словесную пощечину устами невоздержанного человека. Дохни в трамвае махровым перегаром пьяного. Окати грязью из-под колес намеренно чиркнувшей по луже машины. Посади кляксу «Пикантного кетчупа» на праздничную блузу в самом начале корпоративной вечеринки. Зловредностью коллеги обвини привселюдно в каком-нибудь из грехов. Посей нездоровый слушок в почве любознательных соседских ушей. В общем, открой на меня сезон сурьезной охоты, устрой матерую травлю людьми и обстоятельствами – и приучи оставаться при этом образцово-показательной жертвой: мирной, незлобивой и благодарной за оказанное внимание».
«Кто аз есмь? Червь аз есмь» [6]
Вот, для примерной иллюстрации, смысл молитвы: «Избави мя от гордыни». Вариации будут разные, но проигрываемая тема останется та же: «Меня обижают – а я не успеваю благодарить!»
Примеряя подобный образ жизни, образец поведения, как приглянувшуюся обнову, на себя нынешнюю, сразу же чувствуешь: и тесно, и узко, да и фасончик явно устарел. Но что-то в этой «обнове», вновь повешенной на теоретические плечики, так настойчиво притягивает и зазывает, что поневоле уже начинаешь прикидывать: а собственно… если вот тут сбросить гонористый жирок, да там поубавить своенравные отложения, может и… А?
Впрочем, в борьбе с гордыней начинать нужно с малого, не хватаясь скоропалительно в бравой самоуверенности за непосильные подвиги. Ведь даже скромный, сантиметровый шажок вперед тут дается не без насилия над собой.
Человек избыточно гордый – точно ежик, умудрившийся обрасти иголками изнутри. Любое неосторожное прикосновение: словом, взглядом, жестом – и они дружно впиваются в горемыку, оставляя после себя долго не заживающие рубцы.
Такому человеку тяжело: чувствовать равнодушие к собственной персоне, не говоря уже о пренебрежении и насмешке; воспринимать даже заслуженный упрек и укор; не настаивать на своем и не видеть в собственном мнении окончательную, абсолютную и непреложную истину, которую другой обязан тут же самозабвенно принять, как единственно верную, без раздумий и колебаний. Критика, даже справедливая, даже незначительная, особенно высказанная неделикатно, в присутствии посторонних – очень болезненна и просыпается на душу, как соль на огромную раневую поверхность. Собственная же вина перед кем-либо не жжет, не болит, не мучит раскаянием. И если даже раскаяние и прорастает хилыми, нежизнеспособными побегами, они тут же заглушаются рьяным и нахрапистым бурьяном самооправданий: «Сам виноват! Нечего лезть на рожон!» И т. д., в том же беспросветном духе.
Иному гордому сложно сказать «прости» кому-либо, даже если вина его огромна, обширна и не имеет в оправдание ни малейших смягчающих обстоятельств.
Так, возможно, было и с Иудой, хотя Господь в своей милости принял бы и его искреннее смирение – в уплату чудовищного долга, раскайся и решись он смириться.Вместо того чтобы попросить у Христа прощения, он сунул голову в петлю. И посмотрите, благоутробие Божие согнуло смоковницу, на которой он повесился, но Иуда (не желая остаться в живых), поджал под себя ноги, чтобы они не касались земли. И все это ради того, чтобы не сказать одно-единственное «прости»… (Старец Паисий Святогорец).
Как правило, гордыне особенно подвержены люди творческие – имеющие отношение к тому или иному виду искусства или науки, грубо говоря те, кому вроде бы Есть Чем Гордиться. При этом «гении непризнанные» отличаются от уже зараженных вожделенной звездностью лишь характером, почерком своей мании величия. И озлобленность первых, равно как и самодовольство вторых не дают ни тем, ни другим, отрешившись от своих выспренных, незрячих «я», увидеть себя и свою значимость в виде примитивной, но попадающей в самое яблочко математической дроби, где достоинства и дарования человека (по меткому замечанию Л. Н. Толстого) составляют его числитель, а самолюбие и самомнение – знаменатель. С печально вытекающими последствиями, что чем больше этот самый знаменатель —…
Впрочем, у людей без особых талантов и дарований существуют свои «есть-чем-гордиться», полные более прозаического содержания, но не менее амбициозно питающие ненасытную гордыню. В этом списке «почетные» первые места занимают уже Власть, Богатство, Внешность, Должность и прочая мирская суета, которую в гроб с собой не утянешь и которой не забронируешь на Страшном суде «тепленькое местечко» в раю.
Людей же, не имеющих и вышеперечисленного «послужного» списка, червь гордыни подтачивает уже с иной, достаточно причудливой, стороны. Несостоявшиеся во всех отношениях, заброшенные на унизительную мирскую периферию, они бесконечно пережевывают свою никчемность и невостребованность и распаляют в этом пережевывании свои неисцеленные душевные раны, не давая этим ранам ни затянуться, ни покрыться спасительной корочкой.