Твой «Демон Зла»: Поединок — страница 2 из 3

«СХВАТКА»

Есть время жить,

Есть время умирать…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Я не Рэмбо, я только учусь.

Но гранотомет помогает нам делать настоящие чудеса…»

Шутка спецназовцев

Ясным, теплым, истинно весенним, не смотря на только начавшийся март, утром Сергей Воронцов, как обычно, приехал в НИИЭАП, перекинулся парой слов с другими телохранителями, дожидаясь, пока «его» машина выедет из гаража.

Ребята из «ОО» поговаривали, что к апрелю, скорее всего, институтских снимут с режима охраны, и им всем светит по две недели отпуска.

«Вам-то отпуска, а мне, наверняка, дадут пару дней на отдых, и опять — каждый день «на ремень»!», — подумал Воронцов, садясь в подъехавшую машину.

Пожилой водитель, мужик тертый и немногословный, пока ехали к Пашутинскому дому, молчал, и уже возле арки, где он обычно дожидался своих пассажиров, вдруг сказал:

— Сергей Степанович! Ты подзадержись минут на десять в квртире, я за маслом съезжу! Понимаешь, какая-то сволочь ночью из движка половину масла слила! То ли водила с дежурки, то ли архаровцы из внешней охраны… Боюсь, как бы не полетел движок… У меня синтетика была залита, я на машине не экономлю, так они, суки, и позарились, представляешь?! Я быстро, куплю канистру, зальюсь, и через двадцать минут я тут, идет?

Воронцов кивнул:

— Только не тяни! Если в двадцать минут не укладываешься, бросай все и возвращайся! Потом купим твое масло, по дороге в институт!

Пашутин открыл дверь, как всегда, взлохмаченный, с синими, от недосыпа, кругами под глазами.

— Привет! Ну как, посидел над своими бумагами? — спросил Воронцов, входя в прихожую.

— Посидел… — махнул рукой Игорь: — Да только без толку! Вылезла у меня одна ошибочка… Вообщем, всем ошибкам ошибка! Просчет в работе проектировщиков! Чего теперь делать, ума не приложу! Чаю будешь?

— Буду! — кивнул Воронцов: — Тем более что Иваныч просил нас подзадержаться минут на двадцать, у него ночью какая-то сволочь масло слила, поехал покупать.

Попили чай. Унылый Пашутин хмуро отпускал короткие и мрачные реплики по поводу своего возможного будущего.

— Так, получается, твой Прибор неработоспособен? — спросил Воронцов, прихлебывая ароматный чай из большой, полулитровой кружки.

— Да он ещё месяц назад работал! — ответил Игорь, кроша в пальцах печенье: — И проектной мощности достиг, и показатели почти в норме… Но, понимаешь, ещё много что надо доводить… Есть кое-какие нюансы.

— Ну, а использовать-то его сейчас можно?

— Можно! — кивнул электронщик: — Можно, хоть завтра!

И тогда Сергей задал вопрос, который не давал ему покоя все то время, которое он работал в НИИЭАП.

— Игорь, а для чего он служит, твой Прибор? И почему он так нужен… кому-то?

Пашутин бросил на Воронцова быстрый взгляд, потом вдруг показал пальцем на потолок и прижал его к губам, мол, не здесь поговорим.

Воронцов молча кивнул, встал, отнес свою чашку в раковину, кивнул за окно:

— Ну что, поехали, что ли? Иваныч, наверное, уже прибыл!

Сергей перекурил, ожидая, пока Пашутин одевался в своей комнате. Наконец, все было готово, и они вышли из квартиры на лестницу. Игорь захлопнул глухо лязгнувшую дверь, и вдруг, быстро и настойчиво потащил Воронцова вверх по лестнице, на площадку между вторым и третьим этажами.

— Понимаешь, Сергей, я не могу говорить о своей работе у себя дома! Мне кажется, что Урусов и его «ОО» «понавтыкало» мне микрофонов, и я боюсь последствий… А что касается Прибора, то он… по идее, это очень нужная людям штуковина. Она, то есть, он не только поглощает электро-магнитные волны разных частот и длин, он ещё и стабилизирует те электро-магнитные колебания, которые испускает человеческий организм…

— Вроде «кремлевской таблетки»? — спросил Срергей.

— Ну, нет конечно… «Кремлевская таблетка» — это так, ерунда. Наш Прибор… Он может в корне изменить современную медицину, понимаешь? Поэтому, я думаю, он и нужен «господину Никто» — это же золотая жила, Клондайк! Он, кстати, даже работу локаторов и лазеров сбивает, расстраивает! Я главную идею взял из тех разработок, которыми мы с Ковалем, помнишь, ты про него спрашивал, ещё в НПО «Айсберг» занимались. Только тогда мы чисто на «войну» работали, и делали все наоборот, такую… электронную пушку, что ли. Но там работа прекратилась в самом начале — результаты были нулевыми, я и тогда особо не верил в ту идею, а сейчас понимаю, что мы занимались полной ерундой, хорошо, хоть не в пустую — придумали принцип действия улавливающего контура… А потом все вообще пошло прахом — Коваль погиб, финансирование прекратилось, мы же на бюджете сидели. Материалы засекретили, и отдел сократили, как бесперспективный… Ну, а сама идея — осталась, только переложил я её, по своему, так сказать, во благо! Ну, и получился в результате наш Прибор — универсальный поглотитель электро-магнитных излучений, создающий вокруг себя «чистую» зону! Но только это — большой секрет! А что это тебя вдруг заинтресовало?

— Даже не знаю… — пожал плечами Воронцов: — Понимаешь, были у меня подозрения… Что вы что-то типа оружия массового поражения готовите. Ну да теперь понятно, что все это — научная фантастика!

Игорь покачал головой, взгляд его затуманился, словно он вспоминал о чем-то прошедшем, и не очень важном:

— Фантастика… Может случиться, что и не фантастика! Дело в том, что покойный Коваль, он-то в «Айсберге», до моего прихода туда и начала работ по последней теме занимался как раз какими-то исследованиями в этой области! Не уверен, что у него что-то реально получилось бы, но мужик он был талантливый, так что не исключено!

— А что, теоретически все же это возможно?

Пашутин усмехнулся:

— Теоретически, Серега, возможно все, даже живой Бог на небушке!

Пашутин вдруг прервал себя, внимательно посмотрел на Сергея, потом спросил:

— Слушай, но все же — на кой тебе все это?

Воронцов пожал плечами:

— Просто интресно! Я за последние полтора месяца столько слышал об этом Приборе, но совершенно не имею представление о том, что это, и для чего! Вот и взыграло простое человеческое любопытство!

Пашутин посмотрел в окно, сквозь запыленное, завешенное паутиной стекло виднелся тополь посредине двора, серый уже снег, и густые, по случаю яркого солнца, тени в углах.

— Весна пришла… — пробормотал Игорь, прислушиваясь к где-то тренькающей капели, переложил свой «дипломат» из руки в руку, тихо проговорил, стараясь не смотреть Воронцову в глаза:

— Сергей, я тебе ничего больше не скажу… Извини, конечно, но… Я не то чтобы тебе не верю, просто у тебя своя работа, у меня своя! Давай не мешать друг другу работать!

— Да ты что, решил, что я побегу к Урусову «стучать», что мой охраняемый обьект Пашутин раскрыл мне важную коммерческую тайну? — возмутился Воронцов: — Ну, знаешь!.. Ты…

— Да ничего я не решил! — вдруг крикнул Игорь: — Просто пойми одну простую вешь: меньше знаешь, крепче спишь! Пошли, машина уже заждалась, наверное!

Они, молча, недовольные друг другом, спустились во двор, прошли под аркой и оказались на бульваре.

Машины не было! А в стороне, притулившись к бордюру, застыл серый микроавтобус. И что-то в нем очень не понравилось Сергею…

— Что за черт? — Воронцов постарался выглядеть не очень встревоженным, чтобы не пугать Пашутина, но на всякий случай взял того за рукав пальто: — Пошли-ка назад, во двор, перекурим пока!

Они вернулись в узкое, вытянутое пространство двора, Игорь присел на обсохший уже бортик песочницы, подставив бледное лицо лучам яркого солнца. Сергей молча стоял рядом, курил, следя через арку — не приехал ли Иваныч?

А вокруг бушевал набирающий силу весенний день! Все громче, все яростнее звенела капель на солнечной стороне двора, все бурливее и многоводнее становился ручей, берущий свое начало под серыми, ноздреватыми сугробами у гаражей, и змеящийся к арке, через которую он вытекал куда-то на бульвар.

Воронцов стоял и жмурился от яркого солнца, щуря глаза от множества бликующих окон, от блестящих луж, огненных переливов ручья… Фиолетовая вспышка в чердачном окне дома напротив, мгновенная, быстрая, но все же замеченная Сергеем, тут же сбила с телохранителя всю весеннюю умиротворенность.

Еще по школе Воронцов помнил, что значит такая вспышка — фиолетовый «зайчик» дает только хорошая оптика — бинокль, подзорная труба, или… Или оптический прицел снайперской винтовки!

Сергей, повинуясь только какой-то интуитивной внутренней команде, резко схватил Пашутина за ворот пальто и сдернул с бортика песочницы, отшвырнув в сторону. Выстрела ни он, ни барахтающийся на талом снегу Игорь не услышали. Просто вдруг от песочницы, от сухой, деревянной доски, на которой только что сидел Пашутин, отлетела длинная белая щепка, а посредине обнажившейся деревянной плоти появилась маленькая, словно просверленная, дырочка…

Сергей потащил кое-как поднявшегося Игоря к арке, постоянно оглядываясь, осматривая крыши и чердачные окна домов вокруг. Бликов, подозрительных движений или ещё чего-нибудь, чем мог бы себя выдать неизвестный снайпер, больше не было. Воронцов даже на секунду остановился, пытаясь сообразить, что к чему — стояла тишина, нарушаемая только звуками проезжающих по бульвару машин, да звенела капель с солнечной стороны крыш.

— Сергей… — начал было что-то говорить Пашутин, но Воронцов, наконец, сориентировался, выхватил пистолет, свободной рукой завел Пашутина за себя, прикрыл его спиной, и так, озираясь, они начали отступать к арке.

— Серега, сзади! — вдруг прошипел Пашутин в ухо Воронцову. Тот обернулся — в глубине арки появился крепкий, квадратный мужик, в черной кожаной курке, в кепке, с сумкой на плече. Шел он неторопливо, как бы в развалочку, но в сумраке подвортни Воронцов заметил колючий, недобрый взгляд маленьких, каких-то рачих глазок из-под низкого козырька. Раздумывать, опасен кожаный или нет, времени не было.

— Игорь, быстро — в подъезд! Я прикрываю! — Воронцов изменил направление своего отступления, толкая Пашутина спиной к подъезду: — Из дома срочно звони по всем тревожным службам: пожарная, милиция, скорая помощь, горгаз! Вызывай всех сюда, наври, наплети чего-нибудь! А уже потом звони Урусову, в институт! Давай, действуй!

Сергей с силой толкнул Игоря в одну сторону, потом в другую, мотая его на ходу, и сам мотаясь вслед за худой Пашутинской фигурой. С грохотом отлетел от стены кусок штукатурки, ещё несколько пуль ударили в рыхлый снег у ног Воронцова, туда, где он только-что стоял — все же стрелять в движущегося человека, которого месяц учили, КАК надо двигаться под обстрелом, для снайпера оказалось трудной задачей!

Он все никак не мог засечь, откуда лупит неизвестный стрелок, или стрелки. Так же Сергей не понимал, зачем их с Игорем хотят убить?

Они наконец добрались до подъездной двери, но тут из подворотни вынырнул тот, кожаный, и все сразу изменилось. Из сумки появился короткий «узи», и пустой, тихий двор враз наполнился грохотом очередей. Этот бил уже наверняка, стараясь не просто попасть, но обязательно — убить, нашпиговать свинцом, да и промахнуться с полусотни метров было трудно.

Воронцов закрыл собой Пашутина, принял в бронежилет несколько пуль — счастье, что «узи» не стреляет такими «огруцами», как «калашников», и универсальный «броник» Сергея выдержал попадания, хотя удары от пуль были весьма ощутимыми, не смотря на добрую сотню метров, отделявших кожаного от Воронцова.

Игорь все время пытался что-то сказать Сергею, но Воронцову было не до того — он вскинул на бегу пистолет, поймал черный силуэт кожаного на мушку, и вдруг заколебался — все же это не мишень в тире, это — живой человек, и просто так, с ходу выстрелить в него Воронцов не мог.

Кожаный, словно поняв колебания Сергея, поднял «Узи» на уровень глаз — до этого он лупил «от пуза», и Воронцов с тоскливой обреченностью понял — если сейчас выстрелит не он, то — в него!

И все же в последний, короткий миг Сергей чуть изменил прицел, и пуля попала кожаному в ногу, свалив его на мокрый асфальт, как подкошенного.

Стрельба стихла. Раненный боец умело откатился за выступ стены, но его «узи» молчал, бесшумный стрелок тоже не проявлялся, и Воронцов воспользовался неожиданной паузой, затащил наконец Пашутина в подъезд, сразу забравшись на площадку второго этажа.

На Игоре лица не было от пережитого ужаса. Сергей быстро перезарядил свою «беретту», покосился на трясущегося Пашутина, вдруг резко рявкнул:

— Ты почему до сих пор тут?! Быстро домой, за телефон! Я кому сказал?

Игорь съехал по стене вниз, уткнулся лицом в колени, что-то бормоча. До Воронцова долетали обрывки слов, но он ничего не понимал. Пришлось одной рукой приподнять электронщика, встряхнуть:

— Что случилось, Игорь? Да возми себя в руки, наконец!

— «Дипломат»… — выдавил все же из себя Пашутин, находясь в полуобморочном состоянии.

— Что «дипломат»?

— Он остался… там, у песочницы!

— Ну да! — подтвердил Воронцов, выглядывая в окно: — Вон он лежит, я его вижу! Черт с ним, с «дипломатом», потом заберем! Нам сейчас главное — в живых остаться! Давай, дуй звонить, пусть сюда приедут все аварийно-спасательные службы города!

— Ты не понял… — тихо покачал головой Игорь, по прежнему не двигаясь с места: — Я тебя… вчера обманул! В «дипломате» не бумаги…

— А что? — напрягся Воронцов, уже предчувствуя, что он сейчас услышит.

— Там… Прибор! Я брал его домой, доводил… Я виноват! Это все из-за меня! — Пашутин не выдержал и разрыдался.

— Е-мое! Ну, блин, ты… Ладно! — оборвал готовое сорваться с губ ругательство Воронцов: — Давай, отправляйся домой, звони всем и вся, если телефон они не обрезали, и жди меня!

— А ты? — спросил Игорь, совсем как ребенок, размазывая по лицу слезы.

— А я пойду добывать твой Прибор, мать его… Хотя нет, пойдем-ка, я тебя в квартиру заведу сам! Мало ли что!

В квартире все было спокойно. Соседка Игоря мирно принимала душь, за шумом воды не слыша ничего подозрительного. А вот телефон оказался мертвым — злоумышленники, видимо, обрезали кабель.

— Ладно, сиди здесь, к окну не подходи! — скомандовал Воронцов и бросился к дверям — надо было спешить, иначе «дипломат» подберут те, кому он так нужен!

Сергей остановился у подъездных дверей, перевел дух и острожно выглянул наружу. Во дворе по прежнему стояла мирная тишина, словно и не звучали здесь несколько минут назад автоматные очереди. Раненный Сергеем кожаный скорее всего уполз в ближайший подъезд и затаился, перебинтовывая рану.

«Господи, но почему же соседи не вызовут милицию! Где Иваныч, наконец? Что, вообще, происходит? Ведь средь бела дня, в центре Москвы… Вон Чистопрудный бульвар видно из подворотни! Люди ходят, мамы с колясками! Почему же никто не поднимает тревогу?», — тоскливо размышлял Воронцов, следя за коричневым чемоданчиков, лежащим на боку у бортика песочницы.

«Почему они сами его не берут? Боятся, что я начну стрелять? Правильно боятся, я действительно начну стрелять, и причем — попаду! Они ждут, когда я сам пойду за «дипломатом»! Значит, уверены, что никто не придет нам на помощь! Что же делать? И где этот, с «Узи»?». Воронцов сидел на полу у приоткрытой двери, держа пистолет наготове, и мучительно пытался найти выход из создавшегося положения. Выход не находился, и тут он услышал позади себя, на лестнице, острожные, тихие шаги, даже не шаги, а легкий шелест подошв о бетон ступенек.

Воронцов затаил дыхание, прислушиваясь. Спускались сверху, двое. Шли молча, не шуршала одежда, не звякала мелочь в карманах. «Эти — за мной!», — вдруг понял Сергей, и аккуратно отполз под лестницу, притаившись в темноте между старой рухляди, каких-то ящиков и тряпок.

Неожиданно шаги смолкли. «Остановились на втором этаже!», — подумал Воронцов, и сразу же его молнией обожгла мысль: «Игорь!». И тут же, словно бы в подтверждение его самых худших предположений, с характерным лязгом распахнулась дверь Пашутинской квартиры, и Сергей проклял себя за тупость и глупую надежду на крепость стальной двери. Не бывает дверей, которые нельзя открыть!

«Теперь они выторгуют жизнь Игоря на «дипломат»! — устало подумал Воронцов, снова присаживаясь у двери, там, откуда просматривался вымерший, залитый солнцем двор.

Прошло несколько минут, вдруг в подъезде раздался негромкий, но отчетливо слышимый голос:

— Воронцов! Вы слышите нас?

— Да! — хрипло ответил Сергей, озираясь.

— Ваш охраняемый у нас в руках! Мы вернем его вам, если вы дадите нашим людям забрать «дипломат»!

— Кто вы!? — крикнул Воронцов.

— Вопрос к делу не относится! — немедленно отозвался голос: — Обмен произойдет следующим образом: Пашутин будет спускаться вниз по леснице, по моей команде, одновременно с этим наш челове во дворе будет двигаться к «дипломату». Он достигнет своей цели тогда, когда Пашутин дойдет до вас! В случае, если вы соберетесь сделать какую-нибудь глупость, Пашутин будет уничтожен нашим человеком, контролирующим его движение! Времени на раздумье у вас нет! Вы согласны на наш план?

— Да! — ответил Воронцов. А что ещё мог он ответить? В спокойной обстановке, возможно, из создавшейся ситуации и нашелся бы и другой выход, но тут, в пыльном, пахнущим кошками подъезде, Сергей просто не успел подумать над своими действиями.

На лестнице, наверху, послышалсь шаркающие шаги Игоря. Одновременно с этим Сергей услышал короткий приказ, отданный говорившим с ним, скорее всего, по рации, и во дворе из-за «ракушки» гаража появился человек. Он медленно, но уверенно шел к песочнице.

— Игорь! — крикнул Воронцов: — Подай голос!

— Я иду… — срывающимся фальцетом откликнулся Пашутин. Вскоре его шаги стали громче, и Воронцов увидел спускающегося электронщика, за спиной которого, слившись с Пашутиным, виднелась темная фигура контролирующего.

— Внимание! Воронцов, я считаю шаги! — сказал невидимый координатор всей операции: — Пашутин, вы идете строго под счет! Наш человек во дворе — тоже! Раз! Два!..

Пашутин уже был на последнем лестничном пролете, ведущем вниз, к выходу из подъезда. Воронцов увидел его бледное лицо, потом перевел взгляд на человека во дворе — тому оставалось пройти десять шагов, чтобы добраться до «дипломата».

— Три! Четыре! Пять! — продолжал считать голос. В подъезде повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь звуками шагов спускавшихся.

Вдруг Пашутин резко, не сгибаясь, прыгнул вперед с отчаянным криком:

— Стреляй!!!

Тишину вспорола автоматная очередь контролирующего, Игорь вскрикнул, ломаясь в прыжке пополам, но Воронцову хватило времени, чтобы вскинуть пистолет и не целясь выстрелить в темную фигуру на лестнице.

После выстрела тот осел, а Сергей уже повернулся и дважды выстрелил из-за подъездной двери по рванувшемуся к «дипломатом» человеку. Попал он в него или не попал, времени разбираться не было. Воронцову хватило того, что он увидел, как человек во дворе упал, а потом вскочил, и очень быстро, практически на четвереньках, убрался обратно за гаражи.

Сергей наклонился над распластавшимся на ступеньках телом Игоря, потрогал «точку жизни» на шее. Пульса не было! Мертв!

«Все, конец! Эх, Игорь, Игорь… Надо спасать Прибор!», — пронеслась в голове мысль, и Воронцов бросился вверх по лестнице, перепрыгнул через труп контролировавшего, на ходу вытаскивая из кармана бронежилета светошумовую гранату.

Он в два прыжка преодолел лестничный пролет, отделявший его от площадки между первым и вторым этажами, выдернул чеку и закинул гранату на второй этаж, к дверям квартиры. Ухнуло, раздался пронзительно-оглушающий визг, полыхнуло так, что в глазах заплясали «зайчики», но Сергею нельзя было отвлекаться.

Он молнией проскочил последний пролет, и ещё на бегу, пригибаясь к ступенькам, выстрелил по двум замешкавшимся у открытой двери силуэтам.

На ходу подхватив валяющийся у одного из тел автомат, Воронцов влетел в квартиру, вихрем пронесся по комнатам, и на кухне его чуть не вырвало, когда он наткнулся на труп Элеоноры Тимофеевны, убитой выстрелом в затылок. Женщина лежала на полу, неловко подвернув руку, наброшенный на голое тело старый махровый халат распахнулся, а в добрых близоруких глазах застыл ужас… Воронцов прикрыл полой халата дряблое, старушечье тело, скрипнул зубами и выскочил из кухни.

Больше в квартире никого не было…

Сергей выглянул в окно пашутинской комнаты — трое человек, пригибаясь, бежали с разных сторон к центру двора, где одиноко лежал на снегу коричневый «дипломат». Медлить было нельзя, и Сергей, разбив тостым дырчатым кожухом ствола автомата неизвестной ему конструкции окно, закусив губу, начал поливать бегущих длинными очередями, и заставил всех людей во дворе буквально за пару секунд прижаться к земле, а потом — отползти назад!

Подхватив табуретку, Воронцов выбил остатки стекла, торчащие в рамах, и выпрыгнул со второго этажа на крышу стоящей под окном, занесенной снегом «Победы». Крыша машины, не смотря на почтенный возраст, выдержала, Сергей кувырком скатился с неё в мокрый снег и присел за стоящей рядом машиной, четыреста двенадцатым «Москвичем» оранжевого цвета.

«Думай, Воронцов, думай! Ну, давай, не раскисай, сейчас не время! Надо выбираться из этой «ямы»!», — Сергей внимательно следил за двором, одновременно «накачивая» себя, подталкивая к позитивным мыслям, которые могли бы помочь найти выход из сложившейся ситуации…

Время шло. Он сидел за «Москвичем» уже минут пять — непростительная задержка, с точки зрения профессионала — противник мог перегруппировать свои силы, мог скрыто подкрасться, нанести внезапный удар…

Ничего путного Воронцов так и не надумал. Он понимал, что попал в патовую ситуацию, и ему оставалось только действовать — быстро, внезапно, ошеломляюще для противника, с риском для своей собственной жизни. Сергей на миг представил лицо Кати, мысленно попрощался с нею, и вдруг ощутил, что жизнь его с этого момента пошла каким-то зигзагом, и совершенно неизвестно, какой у этого зигзага будет конец.

Сергей вскочил и со всей скоростью, на которую было способно его тело, побежал к «дипломату». Стрелять по нему стали не сразу, но зато потом ударили сразу из нескольких стволов. Пули шипели в слежавшимся снегу, свистели вокруг, и Воронцов вдруг, и так не кстати, вспомнил старую солдатскую поговорку: «Свист пули, которая тебя убьет, ты не услышишь!».

Он сменил обычный бег на «маятник», сбивая стрелявшим прицел, но все равно шансов уцелеть было ничтожно мало!

«Качать маятник» — наука довольно сложная, нужны месяцы тренировок, чтобы научиться чувствовать противника, его психологию, чтобы сразу понять манеру его стрельбы… Сергей же лишь несколько раз, во время учебы в «Щите» ходил «маятником» на полигоне, и теперь ему приходилось туго. Про себя он отмечал движения: «Левая нога, правая нога, шаг, другой, присел, ещё раз присел, обманное движение корпусом, прыжок в противоположную сторону…»

Вроде бы пока, тьфу-тьфу-тьфу, получалось не плохо, но стоило только Воронцову так подумать, как он оступился на предательски скользком от воды и наледи асфальте, на секунду прекратил своё «броуновское движение», и тут же пуля ожгла ногу, словно её стегнули раскаленным железным прутом, и почти в то же мгновение запламенела щека, и по шее потекла струйка теплой крови.

«Не добегу!», — в отчаянии понял Воронцов, прыгнул вперед, потом назад, морщась от жжения ниже колена, перекатился через плечо, и следующим прыжком приземлился практически рядом с «дипломатом»! Стрельба сразу прекратилась.

«Они боятся повредить Прибор!», — вдруг понял Сергей. Верно его предположение или нет, гадать не было времени. Он подхватил нагретый солнцем чемоданчик, поднял его, как щит, перед собой, и из-за этого прикрытия начал осматривать безмолвные окна домов, мокрые красные и серые крыши, черные провалы чердачных отдушин.

Стрелков он заметил почти сразу, видимо, они уже не прятались так же тщательно, как в начале операции — один на крыше, один в открытом подъездном окне дома напротив, ещё один — в дальнем углу двора, в тени от дома, за заснеженной «катушкой» кабеля.

«Пожалуй, двоих я смогу снять!», — подумал Сергей, не прекращая прикрываться своим импровизированным щитом и поворачиваясь так, чтобы «дипломат» закрывал его от всех трех противников.

Воронцов перехватил тяжелый «дипломат» левой рукой, правой выхватил пистолет, и выстрелил в первого стрелка, вжимающегося в железо крыши. Бах! Человек выронил оружие, черный небольшой автомат, внешне похожий на чеченского «борза», полетел вниз и с железным лязгом ударился о вытаявший пятачок мокрого асфальта у водосточной трубы.

Сергей в этот момент не думал о том, этично или нет — стрелять по тем, кто не может ему ответить — это были враги, и тут действовал жестокий принцип: «Убей, или убьют тебя!». Какая уж тут, к чертям, этика!

Он уже ловил на мушку прячущегося за барабаном кабеля человека, как вдруг за его спиной затрещал «узи». Раненый в самом начале перестрелки парень в кожанке отлежался в ближнем к подворотне подъезде, и неожиданно вступил в бой, наплевав на Прибор в «дипломате», и, видимо, на все приказы своего начальства.

Воронцов с ходу несколько пуль «поймал» в бронежилет, а одна навылет прошила руку выше локтя, заставив Сергея выронить «дипломат» и вскрикнуть от боли. И тут ожили два оставшихся стрелка! Воронцов наугад выстрелил несколько раз по «кожаному», до половины высунувшемуся из приоткрытой подъездной двери, подхватил раненой рукой чемоданчик и побежал в глубь двора, где за блестящими «спинами» гаражей виднелась какая-то низкая пристройка, вроде сарая или строительной будки. Там Сергей надеялся перебраться в соседний двор.

Добежав до половины пути, он понял, что это ему не удасться. Стрелки короткими, точными очередями отжимали его от гаражей, загоняя в глухой угол, образованный выступом противоположного Пашутинскому дома.

«Все! Попал! Теперь какой-нибудь снайпер замочит меня в две секунды!», — подумал Воронцов, затравленно озираясь, прижавшись спиной к желтой, беленой стене дома, покрытой от сырости темными разводами и пятнами. Стрельба стихла — видимо, противник прикидывал, как лучше «взять» упорного телохранителя…

И тут простая в своей гениальности мысль подсказала Воронцову план его дальнейших действий! Конечно, как же он сразу не додумался, их же учили этому в школе!

Прямо над его головой начиналась пожарная лестница, та самая, с которой стрелял в форточку Пашутинской комнаты якобы киллер три недели назад. Воронцов продел ручку «дипломата» в брючной ремень, затянул его потуже, потом резко подпрыгнув, ухватился обеими руками за нижнюю перекладину лестницу, изогнулся всем телом, качнулся назад, и изо всех сил бросил себя вперед, протаранив ногами стекло в ближайшем окне первого этажа! Сергей закричал, не столько от боли, сколько от страха — он летел вперед ногами в полную неизвестность чужого жилья, а воображение уже рисовало табуретки или столы, о которые он сломает себе позвоночник. Однако выбирать не приходилось…

Сзади запоздало ударили автоматные очереди, но Воронцов, весь в стеклянной пыли и осколках, уже приземлился на полу небольшой, уютной кухни, своротив по пути стол и пару табуреток, и все же сохранив себя, вернее, свои кости, в относительной целости. Стекла сильно посекли Сергею руки, на шее ниже ухо моментально вспухла огромная гематома, оставленная оконной ручкой, но это были уже мелочи! Главное — он был жив и достаточно боеспособен, чтобы продолжать за эту самую жизнь бороться!

Из коридора на шум в кухню вбежала какая-то старушка, но увидев вооруженного, окровавленного человека, пронзительно заорала и осела у стены, твердя: «Господи, пронеси! Господи, сохрани!».

Воронцов бросился вперед по коридору, забежал в комнату, подскочил к окну — порядок! Окно комнаты выходило в соседний, практически точно такой-же дворик, но он, в отличии от Пашутинского, был проходным! Тут за спиной Сергея раздался подозрительный шорох. Он обернулся и увидел безмолвно плачущую от страха молодую девушку, наверное ещё школьницу, скорчившуюся в кресле.

— Не бойтесь, я ухожу! — как можно более миролюбивым голосом сказал Воронцов: — Там, в коридоре, вашей бабушке кажется плохо!

— Что вы с ней сделали?! — сквозь слезы крикнула девушка.

— Ничего, она просто испугалась! — ответил Воронцов, уже повернувшись к хозяйке квартиры спиной и открывая окно. Потом он вдруг замер, посмотрел через плечо на девушку:

— Вы слышали перестрелку? Почему не вызвали милицию? А?!

— Я… Мы… Мы испугались! — еле выдавила из себя та, закрывая лицо руками.

— Эх вы… — Воронцов распахнул окно и выпрыгнул в соседний двор.

Он добежал почти до середины двора, до стоящих в куче, словно звери в стаде, машин, как вдруг по нему сзади, с крыши вновь хлестанула очередь.

«Зараза, уже успели перебраться, суки!», — выругался про себя Воронцов, запетляля, пригибаясь, и так, используя «маятниковый» ход, благополучно достиг арки, выводящей на боковую улицу. Надо было отрываться, уходить как можно дальше, и Сергей, сунув пистолет в кабуру, прижимая здоровой рукой к телу по прежнему притороченный к поясу «дипломат», понесся, пугая своим видом редких прохожих, по узкой улочки направо, к центру.

Потом он свернул раз, другой, третий, попетлял по задним дворам какой-то стройки, с ходу выскочил к древней, кирпичной стене какого-то монастыря, не долго думая, подтянул валяющуюся в снегу дощатую дверь, прислонил к стене, перелез, спрыгнул внутрь монастырского двора и понесся к воротам.

Дальше он бежал, стараясь держаться прямого направления. Воронцов минул Малый Трехсвятительский переулок, свернул в Хитровский, ещё раз перелез какой-то забор, вихрем пронесся по двору, забитому строительной техникой и людьми, и выскочил на Яузкий бульвар.

Что бы наверняка обезопасить себя от погони, Сергей прямо перед носом мчащихся машин перебежал бульвар, попетлял по дворам и наконец остановился на углу Серебрянического переулка и Серебрянической набережной Яузы.

Здесь было тихо. Совсем рядом гудели машины, лившиеся сплошным потоком по Малому Устьинскому мосту через Москва-реку, загораживая полнеба, высился знаменитый высотный дом на Котельнической набережной, но тут, на берегу замерзжей, покрытой толстым слоем грязного, серого льда, реки Яузы, не было ни души.

Сергей заметил в нескольких шагах от перекрестка телефонную будку, такую, какие ставили по всей стране в восмидесятые годы — прямоугольное сооружение из дюралеаллюминия, с выбитыми стеклами и расхлябанной дверью.

«Только бы телефон работал!», — молил Бога Сергей, подходя к будке. Он со скрежетом распахнул дверь, вошел, схватил холодную черную трубку, прижал к уху… Работает! Так, отлично! Какой номер у Урусова? Двести семь…

Из переулка, откуда минутой раньше выбежал Воронцов, мягко шурша колесами и негромко тарахтя двигателем, плавно выкатился огромный, черный, блестящий хромом и никелем, мотоцикл «Харлей-Дэвидсон», и затянутый в кожу седок, повернув голову, посмотрел на Воронцова.

Их разделяло метров десять, но Сергей узнал бы это лицо и за сотню. Из-под кожаного шлема с наушниками на него смотрела Ирина, та самая, питерская гостья, потревожившая его в гостинице в первый же день приезда. Воронцов застыл с трубкой в раненой руке, сердце глухо стукнуло, и забилось с бешеной частотой. Нашли!

— Здравствуйте, господин Бука! — чуть насмешливо сказала Ирина и коснулась ногами асфальта, останавливая огромный мотоцикл: — Видите, мы с вами вновь свиделись! Вы, однако, оказались прытким молодым человеком, сударь!

В её голосе сквозила насмешка, но Сергей смотрел в голубые глаза женщины и видел в них только холодную деловитость и жестокость.

— Что вам нужно? — хриплым от бега голосом спросил он, одновременно вешая трубку и незаметно берясь за рукоять пистолета.

— Как иногда мужчины любят казаться тупее, чем они есть на самом деле! — деланно рассмеялась Ирина: — К чему эти голливудские вопросы? Вы же сами прекрасно знаете, что мне нужно! Но, как я поняла из сегодняшнего побоища, «дипломат» вы мне сами не отдадите? Я так и думала, а кое-кто из моего непосредственного руководства предполагал это сразу, поэтому, по его просьбе, ваша жена сегодня утром любезно согласилась поехать с нашими людьми погостить в одном очень неплохом местечке!

Воронцов задохнулся от охватившей его злобы, и одновременно — сжался от страха за Катю! Ирина меж тем продолжала:

— Мы предлагам вам обмен: «дипломат» на жену! Ее, кажется, зовут Катей? Но я предупреждаю вас, господин Бука! Если вы попробуете связаться с отделом охраны вашего института или с ФСБ, а у нас там тоже есть свои люди, так вот, если наши… гм, «информаторы» проинформируют мое начальство о том, что в институте или ФСБ известно о вашем положении, с вашей женой могут произойти кое-какие неприятности…

Ирина поправила прядь золотистых волос, выбившуюся из-под шлема, и с обворожительной улыбкой нимфетки добавила:

— Например, ей помогут родить… раньше срока!

И тут Сергей уже не смог сдержаться. Колючий, огненный шар вспыхнул у него перед глазами, и ослепленный яростью и безысходностью, он сделал то, чего делать был не должен ни в коем случае.

«Беретта» словно сама собой впрыгнула ему в руку, лицо Ирины исказила гримаса непонимания, она повернула ручку газа, собираясь вырваться, уйти из-под огня, но Воронцов уже выстрелил — раз, другой, третий!

Мотоцикл взревел, рванулся с места тогда, когда первая пуля уже пробила бензобак, струйка бензина окропила двигатель, и в ту же секунду «Харлей» вспыхнул, как факел! Сергей так и не понял, попал он в седока или нет. В реве мотора потонул крик Ирины, мотоцикл переехал дорогу, вильнул, выбил передним колесом кусок чугунного ограждения набережной, перевернувшись, упал вниз, на лед Яузы, и взорвался!

И в ту же секунду Воронцов застонал, поняв, какую только что сделал глупость! У НИХ была Катя, а он теперь даже не знал, как с НИМИ связаться!

«А может это неправда?», — подумал Сергей: «Может, Катя сейчас спокойно сидит себе на работе, и знать ничего не знает…». Он быстро набрал номер, опустил в щель коричневый жетон.

— Алло? — раздался в трубке знакомый Воронцову голос Светки, Катиной подруги и коллеги.

— Света, привет! Это Воронцов! Катю позови, пожалуйста!

— Ой, Сереж, привет! А её нет! Приехал какой-то мужик, ну, тут, по работе, от заказчика, и она с ним уехала в офис!

— Как он выглядел? — очень медленным голосом спросил Воронцов.

— Кто? Мужик этот? Маленький такой, чернявый, еврей, наверное, а может, кавказец… Хотя нет, не похож. Ой, ну да я сама не знаю! А что, что-то случилось? У тебя голос такой…

— Нет, ничего, все в порядке! — прервал болтливую подругу жены Воронцов: — Свет, ты ей передай… Хотя ладно, я сам перезвоню. Пока!

Сергей повесил трубку, секунду подумал, потом набрал номер своей квартиры, послушал длинные гудки, понимая, что чудес не бывает, повесил трубку и в сердцах шарахнул по ни в чем не повинному автомату кулаком!

И даже у себя дома, где его могли найти похитители, ему нельзя было сейчас появляться — Урусов, как только будет обнаружен труп Пашутина и отсутствие прибора в хранилище НИИЭАП, тут же подключит своих бывших коллег, да и сам, вместе со своим отделом сразу возмется за розыск Сергея Степановича Воронцова, телохранителя, исчезшего с места убийства своего клиента в одно прекрасное, солнечное весеннее утро! А вот найти его ни сам Урусов, ни его бывшие коллеги не должны ни в коем случае. Просто права не имеют!..

Воронцов выскочил из телефонной будки, очень плохо понимая, что же теперь ему делать. Всем его существом в этот момент владело отчаяние. Взорвавшийся мотоцикл чадил густым, жирным дымом, уже привлекшим внимание людей на той стороне реки, и Сергей понял, что надо скрываться с места проишествия, и чем быстрее, тем лучше…

Он побежал обратно по Серебряническому переулку, свернул направо, пересек небольшую тихую улочку, заскочил на какие-то безлюдные задворки и остановился. Надо было привести себя в порядок, стереть кровь с лица и грязь с одежды, перевязать раны.

Намочив носовой платок в луже талой воды, Воронцов снял куртку, как мог, обтер подсохшие уже разводы на спине и плечах, следы его кувырканий в Пашутинском дворе, замыл кровь, обагрившую левый рукав, потом повесил куртку на ветку дерева и занялся раной.

Рубашка под пиджаком промокла от крови, и Сергей просто отрезал и закопал в рыхлый снег окровавленный рукав. Рана оказалась, как он и прдполагал, не опасной — пуля прошла навылет, не задев ни кости, ни важных артерий, маленькое выходное отверстие практически не кровоточило, но из входного, невидимого Воронцову, кровь продолжала сочиться.

Сергей вытащил из наспинного клапана жилета индивидуальный медицинский пакет, обработал рану дезинфицирующей мазью, наложил повязку, проглотил две таблетки антибиотика, на случай, если все же какая-нибудь зараза попала в кровь, подумал, и вколол прямо через брюки в бедро стимулятор из щприц-тюбика — это вещество бодрило и создавало ощущение положительных эмоций — Воронцов боялся, что переживая за судьбу жены, он не сможет нормально, адекватно, как говорил «инструктор по ранениям» в школе телохранителей, оценивать ситуацию.

Потом специальной салфеткой, пропитанной антисептиком, Сергей протер царапину на лице, и на ноге, мелкие порезы от стекла, оставшиеся на руках, спрятал кровавые остатки салфеток в снег, оделся и быстро пошел по направлению к Яузкому бульвару — надо было ловить машину и уезжать из центра города.

Машину он остановил достаточно быстро.

— Куда? — угрюмо спросил водитель, молодой парень в джинсовой курке.

— Бережковская набережная! — брякнул Воронцов первое, что пришло на ум, ожидая, что парень откажет, но тот лишь кивнул — садись!

Поехали. В машине, устроившись на удобном сидении, Воронцов полностью отрешился от всего окружающего мира, лихорадочно просчитывая в голове все возможные варианты выхода из создавшейся ситуации.

Главный вопрос: «Как освободить Катю?» не давал ему покоя, и не смотря на вколотый стимулятор, Сергей все отчетливее понимал, что иного пути, кроме предложенного погибшей Ириной, у него нет.

Но как, как связаться с ними?! Возвращаться в Пашутинский двор нельзя — там уже наверняка милиция, да и задержавшийся или специально задержанный Иваныч тоже должен подехать — а это означает, что Урусову уже доложили обо всем… Скверно!

На Бережсковской набережной Сергей вышел из машины, расплатился, и побрел вглубь домов, прикидывая, как же ему теперь найти похитителей жены.

«Надо звонить Борису! Все ему рассказать, вдвоем мы что-нибудь придумаем!», — неожиданно для себя решил вдруг Сергей, а решив, круто развернулся и зашагал к ближайшему телефону-автомату.

Пока Воронцов набирал номер, где-то в глубине его сознания шевельнулась мысль: «А не подставляешь ли ты Бориса, втягивая его в это дело? Ведь он-то тут ну совершенно не причем!». Эта мысль заставила Сергея даже повесить трубку, и отойти от телефона, но в следующую секунду он представил себе лицо Кати, представил, как один, раненый, пытается её освободить, и отчетливо понял правоту фразы: «Горе одному, один — не воин!».

— Извини, Боря, у меня нет другого выхода! — вслух сказал Сергей, и решительно шагнул к телефону.

Борис сразу снял трубку своего мобильного, удивился хриплому, невеселому голосу друга:

— Алло, Серега! Что с тобой? Что-то случилось?

— Борь, я не могу по телефону… Случилось большое несчастье… Ты мне срочно нужен! Бросай все и немедленно приезжай, встречаемся через час в том месте, где на девятое мая собирались, перед тем, как в Парк Победы пойти, помнишь?

— Помню! — ответил Борис серьезным голосом: — Серег, а нельзя отложить встречу на пару часов? У меня тут…

— Боря, речь идет о жизни и смерти! Я жду тебя!

Воронцов повесил трубку, закурил, и пошел к троллейбусной остановке. В том, что Борис обязательно приедет, он не сомневался. По крайней мере, не хотел сомневаться!

Воронцов заметил джип Бориса издали — тот ехал со стороны Кутузовского проспекта. Сергей поднял руку, и спустя несколько секунд, мягко шурша шинами, машина остановилась рядом. Борис перегнулся через сиденье, распахнул дверь, улыбаясь:

— Прошу вас, синьор!

Но улыбка исчезла с его лица, как только он увидел глаза Воронцова. Сергей молча сел в машину, швырнул на заднее сидение коричневый «дипломат», мгновение тупо смотрел перед собой, и неожиданно разрыдался!

— Ты чего… Серега! Что случилось?! — всполошился Борис, тряся друга за рукав. Потом он полез в сумку, достал оттуда початую плоскую бутылочку коньяка, отвинтил пробку, сунул Воронцову в руку:

— Выпей! Выпей-ка, давай! Легче станет!

Сергей присосался к бутылке, глотнул, закашлялся, но обжигающий горло коньяк привел его в чувства, и он, размазывая рукавами куртки слезы по лицу, выговорил:

— Они… Они забрали Катю! Суки! Ты предсталяешь?! Они сказали мне, что… что сделают ей…

— Как забрали?! Куда забрали?! Да кто «они»?! — всполошился Борис, ухватив Сергея за раненную руку, потряс, испуганно отдернулся, когда Воронцов вскрикнул от боли.

— Извини, Борь, я ранен! — сквозь зубы проговорил Сергей, хлебнул ещё коньяка, повертел головой и потянулся за сигаретой:

— Борис, давай поедем куда-нибудь, а по дороге я тебе все расскажу!

Они уже с час колесили по Южному округу Москвы, по широким, слякотным улицам «спальных районов» Чертаново. Воронцов выложил Борису все, что с ним случилось сегодня, и теперь друзья думали, что же предпринять.

Сергея удивила позиция Бориса относительно Прибора.

— Давай утопим его к чертовой матери, хреновину эту! Из-за неё человек погиб, а сколько ещё погибнет! Да и мало ли что они с его помощью натворят!

— А как же Катя? — спросил Воронцов, наливаясь бешенством: — Ты о ней подумал, моралист занюханный?! Натворят они чего-нибудь или нет, это уже не мои проблемы! Мне жену и ребенка надо спасать! И я ни перед чем не остановлюсь!

Сергей практически прокричал это, и Борис молча кивнул, мол, понимаю тебя… Потом он неожиданно предложил:

— А давай посмотрим, что это хоть за штуковина такая? Ты его открывал?

— Нет! — помотал головой Сергей, потянулся назад, достал «дипломат», положил его себе на колени, щелкнул замками…

Их взглядам предстал небольшой, серой пластмассы, плоский ящичек, вроде переносного компьютера «ноут-бук». Борис удивленно присвистнул:

— И только-то! А я-то думал!

Воронцов задумчиво разглядывал таинственный Прибор, потом вытащил его из «дипломата», обратился к Борису:

— Ты это… Останови где-нибудь! Я загляну внутрь! У тебя маленькая отвертка есть?

Сергей открыл верхнюю крышку, присвистнул от удивления. Внутри прибор выглядел странно — десяток копьютерных клавиш, непонятные символы на них, светоиндикаторная панель, бегунки настройки, какой-то стрелочный датчик с делениями, но без цифр.

— Ума не приложу, что это такое! — пробормотал Воронцов, перевернул корпус прибора, отвинтил болтики задней панели.

— Ты же электронщик, Серега! Разберись, что там! — встрял Борис, наблюдавший за действиями друга.

— Тут скорее компьютерщик нужен! — покачал головой Сергей: — Смотри: вот это — блок питания с аккумулятором! Это — усилитель, только какой-то странный… Дисковод, под трехдюймовые дискеты, плата с чипами — скорее всего, какой-то микропроцессор! И ещё — частотные генераторы, контуры, магниты, ловушки, преобразователи… Ни хрена не понимаю!

— А в чемоданчике больше ничего нет? — спросил Борис, и полез в «дипломат»: — Смотри, тут в кармашке две дискеты!

Дискеты были самые обыкновенные, на одной маркером рукой Пашутина было написано: «Острожно! Не стирать!», другая, слегка поцарапаная, не имела никаких надписей.

— Ничего нам это не дает! — задумчиво сказал Воронцов, собирая прибор и водворяя его на место, в «дипломат»: — Надо искать похитителей, но так, чтобы Урусов и его «ОО» раньше не нашли меня! Пока я с прибором не «засвечусь», они ничего не сделают Кате! Они слишком дорожат этой машинкой!

— Ну, а попробуй повспоминать, может тебе хоть что-нибудь про них известно? Хоть какая-то зацепочка? — Борис закурил, завел двигатель и они снова поехали.

Воронцов перебирал в уме все, что знал о своих таинственных врагах. Ирина и чернявый. Отпадает — Ирина мертва, а чернявого искать бессмысленно — где его найдешь в многомиллионой Москве? Коваль, встретивший их с Пашутиным возле подъезда? Это вообще «пустышка» — по данным ФСБ он два года как мертв, Пашутин просто что-то напутал тогда, спьяну… А может и не напутал, но если даже предположить, что Коваль жив, искать его бессмысленно — он наверняка имеет другую фамилию, и вся эта история с утоплением — специальный ход, для того, чтобы исчезнуть…

Стоп, а «КИ»-клуб? Разговоры о всеобщем «осчастливливании» при помощи достижений НТР! Как раз то, о чем говорил Владимир! И вообще — наука, и все, что с ней связано, кто знает об этом лучше, чем «КИ»-клубовцы! А если… А если Прибором интересуются именно они? Да ну, чушь! «Додики» из «КИ»-клуба — и эти боевики во дворе Пашутина? Ничего общего! Но все же это — единственная возможная и реальная зацепка на данный момент… Проверить все равно надо.

А если так, то Наставник того клуба, в который ходила Катя, должен быть по крайней мере в курсе! Как его найти? Телефон, он же давал свою визитку!

Воронцов радостно щелкнул пальцами:

— Есть! «КИ»-клуб! Борька, давай сюда свой аппрат, буду звонить!

Но тут их подстерегало разочарование — Сергей набрал номер, и вместо ответа услышал монотонный голос автоотвечика: «Вы набрали номер Московского представительства «Клуба интеллигенции»! К сожалению, до пятницы к трубке никто подойти не сможет, если вам угодно, перезвоните позднее или оставте ваше сообщение после звукового сигнала!».

— Ну, непруха! — зло процедил Борис, повернулся к Сергею: — давай, думай, думай еще! Ну, кто из твоих знакомых может знать этого… Наставника?

Долго думать не пришлось. Воронцов посмотрел на друга, спросил:

— Ты знаешь, где живет Владимир?

— Какой Владимир?

— Здоровый такой, у тебя на свадьбе был, бородатый!

— А, Вовка! Конечно знаю! А он-то тут каким боком?

— Он ходит в тот же клуб, что и Катя! Они знакомы! Он должен знать, где можно найти Наставника!

— Давай! — загорелся Борис: — Я ему сейчас позвоню! Он парень хороший, только слегка… нудноватый! Но мне он всегда поможет!

Владимира дома не оказалось, а кто-то из его близких сказал, что он на работе.

— Ничего страшного! — улыбнулся Борис, засовывая телефонную трубку в гнездо возле сидения: — Сейчас поедем к нему на работу! Это не очень далеко, возле Третьяковки!

Владимир работал в одном из филиалов НИИ Архивного Дела, в отделе древнерусских текстов. Как и все бюджетные институты, НИИАД еле-еле сводил концы с концами, и поэтому не имел ни приличных помещений, ни сколько-нибудь серьезной охраны. Сергей с Борисом безо всякого труда прошли прямо в рабочий кабинет Владимира, который он делил ещё с четырмя сотрудниками.

— Вовка! Эй! — окликнул Борис своего знакомого, склонившегося над кроссвордом «Мегаполис-экспресс»: — Здорово! Как дела? Слушай, выскочи на минутку, дело есть!

В коридоре Владимир поздоровался с хмурым Воронцовым, удивленно посмотрел на Бориса:

— В чем дело, ребята?

— Адрес и телефон Наставника вашего клуба! — сухо сказал Сергей. Он был совершенно не расположен к длительным дискуссиям — уже вечерело, времени оставалось в обрез — пока они тут валандаются, ЭТИ уже могли сделать с Катей все, что угодно! От таких мыслей у Воронцова волосы на голове вставали дыбом и очень хотелось добраться до виновников всего этого кошмара и всадить им по пуле в переносицы…

Домашнего телефона Наставника Владимир не знал, но зато знал, где тот живет — как-то раз по просьбе Олега Александровича он помогал перетаскивать вещи при осеннем переезде с дачи в квартиру. Воронцов записал адрес, попрощался, и пошел к машине, оставив Бориса разговаривать с приятелем.

Сергей больше всего сейчас боялся, что Урусов и «оо-шники» выйдут на него раньше, чем он спасет Катю. Что потом будет с ним самим, Воронцова интересовала очень мало. Главное — он должен был спасти жену и своего будущего ребенка, а перед этим меркло все — громкие слова о гражданском долге, коммерческих и государственных интресах… Какие, к чертям, государственные интересы, если государство допускает, что его граждан захватывают неизвестные организации, интересующиеся последними разработками новейших достижений НТР! То, что Прибор в «дипломате» — новейшее, уникальное достижение человеческого разума, Воронцов уже почти не сомневался…

Борис вышел из здания института буквально через минуту. Молча сел за руль, завел джип и вырулил на проезжую часть.

— Ты чего? — спросил Сергей, видя, что друг стал вдруг мрачным и злым. Борис помолчал, потом выговорил, не глядя на Воронцова:

— Серега! Ты попал пальцем в небо! Ну, то есть, наоборот, я хотел сказать — ты попал с этим Наставником в точку! И еще… Им нельзя отдавать этот Прибор! Вовка мне сейчас рассказал кое-что… Вообщем, вчера у них в клубе состоялась закрытая беседа с Наставником! Были приглашены только взрослые, здоровые мужики — ни женщин, ни стариков! Так вот, этот Наставник сказал, что пришло время всем мыслящим людям России обьединиться, наконец! Мол, довольно уже нами командовали те, чей интеллектуальный уровень ничем не отличается от уровня пещерного человека! Короче, он, говорил, что в новой России не будет больше ни коммунистов, ни фашистов, ни демократов, ни правых, ни левых, будут только мыслящие, разумные люди! Если только…

— Что «если только»? — напрягся Сергей.

— Он сказал: «Если только нам не помешают выродки, для которых забота о деньгах и личных материальных благах главнее всего на свете!»! Ты понял?

— Нет! — покачал головой Воронцов.

— Ну, выродок — это ты, скорее всего! Ну, и все твои «научники» из института, которые за деньги что-то делают на заказ, за рубеж! А это «что-то» как раз и может помешать планам тех, из «КИ»-клуба! Теперь понял?

Сергей выслушал Бориса, набычился и сказал, глядя в сторону:

— У них моя жена! Я должен освободить её любой ценой! А что касается всех этих разговоров о всеобщем счастье и выродках… Я не очень-то в это верю! Не хочу верить!

Борис вздохнул, затормозил у светофора, повернулся к Воронцову:

— Серега! Я прекрасно тебя понимаю! Но давай сделаем так — приедем сейчас к этому… Наставнику. И попробуем сначала надавить на него, пусть он расскажет, что они замышляют! Пригрозим уничтожить Прибор, ты же сам говорил, что даже не стреляли в тебя, боясь его повредить! Значит, они им очень дорожат, и пойдут на любые уступки, чтобы его заполучить!

— Я тоже… дорожу Катей, и пойду на все, лишь бы она была жива, здорова, и в безопасности! — отрезал Сергей. Некоторое время ехали молча. Потом Воронцов сказал:

— На счет того, чтобы узнать побольше о их планах — это ты, пожалуй, прав, но только я не думаю, что Наставник одного из «КИ»-клубов много знает. Он просто что-то типа миссионера, «обратителя» в свою веру, этакий пропагандист-агитатор! Хорошо! Сделаем так: сперва мы с ним поговорим, спросим, зачем им Прибор, и что они вообще собираются делать, а потом пусть выходит на свое начальство и сообщает, что я готов обменять Прибор на Катю! Да, в конце концов, может, это все — ошибка, и Наставник тут совершенно ни причем?

— Причем, причем! — утвердительно покивал головой Борис: — Я чувствую!

Сергей помолчал, потом сказал:

— Ладно, разберемся на месте… Кстати, этот Владимир… Как он отнесся к идее о «новом порядке»? С одобрением?

— Что ты! — усмехнулся повеселевший Борис: — Он же нормальный парень, не дебил какой-нибудь! Нет, конечно! Но многие, он говорил, приняли «на ура»!

Наставник жил в большом, многоэтажном доме на Можайском шоссе. Друзья вышли из машины, Борис включил сигнализацию, и они вошли в подъезд. Предстояло подняться на седьмой этаж, и как-то проникнуть в квартиру — Воронцов почему-то не был уверен, что Наставник, узнав, кто к нему пожаловал, с радостью впустит их.

— Слушай, это же взлом! — забеспокоился Борис. Сергей лишь зыркнул на него яростным глазом, и Борис умолк, с тревогой поглядывая на друга.

Как и предполагалось, жил Олег Александрович за мабутной стальной дверью, снабженной не только глазком, но и скрытым в телефонном распределительном щитке над дверью обьективом видеокамеры.

Сергей молча отстранил Бориса, заставив его прижаться к стене вне зоны видимости глазка, вытащил из кармана пластинку жевательной резинки, сунул в рот, пожевал с минуту, а потом, разделив жвачку наполовину, аккуратно залепил и глазок, и выносной обьектив. Затем он вытащил из рукава тонкий, узкий нож и перерезал телефонные провода, идущие в квартиру.

— А дальше что? — шепотом спросил Борис: — Он же догадается, что вся его система обзора ослепла неспроста!

Воронцов молча показал другу кулак — молчи! Потом Сергей вытащил из кармана тонкий, длинный железный стержень с замысловатым крючком на конце, поманил Бориса к себе, и тихо сказал на ухо:

— Ты, я помню, раньше, в бытность археологом-поисковиком, слыл крупным специалистом по вскрытию всяких замков! В этой двери замок очень простой, хотя и большой! На первом обороте две левые сувальды, на втором — наоборот, две правые! Я встану вот здесь, ты быстро открываешь дверь и прячешся за ней, я вхожу в квартиру, ты идешь за мной только по моей команде! Понял? Начали!

Оробевший Борис — одно дело открывать во время раскопок ржавые замки на подвальных дверях старых церквей, и совсем другое — вскрывать чужую квартиру, взял из рук Воронцова стержень-отмычку, поозирался — в подъезде стояла напряженная тишина, и склонился над замком.

— Не возись! — прошипел Сергей, стоявший напротив двери с пистолетом в правой руке: — Он может услышать, вызовет по рации подмогу! У него наверняка есть рация или «мобила»!

Борис весь вспотел, ковырясь в замке, наконец, что-то шелкнуло, и дверь слегка отошла от косяка. В ту же секунду Воронцов отбросил Бориса в сторону, распахнул дверь и влетел в квартиру!

Длинный коридор, раздваиваясь, вел в кухню, и к комнатам. Олег Александрович мирно смотрел телевизор в самой дальней из них, но на шум открытой двери среагировал сразу, выскочил в коридор и замер, уставившись на направленный ему в голову пистолет.

— Еще кто-нибудь дома есть? — тихо спросил Воронцов, твердо глядя в глаза Наставнику.

— Н-нет… — помотал тот головой: — Боже мой! Сергей Степанович! Но почему таким способом? Я бы открыл вам дверь и так!

— Я в этом не очень уверен! — покачал головой Сергей, чуть опустил пистолет, качнул стволом в сторону комнаты: — Идите! И постарайтесь без глупостей, я к счастью, от природы очень метко стреляю, а у меня, вдобавок, в последнее время была масса возможностей для тренировки!

Наставник вернулся в комнату, Воронцов вполголоса крикнул:

— Борис, входи и запри за собой дверь!

Сергей прошел вслед за хозяином квартры в комнату, дождался Бориса, сунул ему пистолет:

— Присмотри за ним!

После этого, держа наготове нож, он вихрем промчался по комнатам, заглянул на кухню, в ванную и туалет. Наставник не врал — в квартире он был один. Воронцов вернулся, забрал у Бориса оружие, сунул его в кабуру, сел на диван и сказал, обращаясь к сидевшему напротив Наставнику:

— Вы вчера в клубе призывали людей к государственному перевороту! Не качайте головой, это было именно то, о чем я говрю! Сегодня утром на Чистых Прудах произошел инцендент, в результате которого погиб охраняемый мною человек… и ещё куча народа! Между этими событиями есть связь, и я уверен, что вам о ней известно! У меня крайне мало времени, и шутить я не намерен! Быстро выкладывайте все, что вы знаете!

Олег Александрович улыбнулся:

— Вас ввели в заблуждение, Сергей Степанович! Вас и вашего… Простите, мы не знакомы!

— Вам незачем знакомиться! — оборвал его Воронцов: — Говорите, или я вас заставлю!

— Вы что же, пытать меня будете? — усмехнулся Наставник: — Кто вы, Воронцов? ФСБ? ГРУ? Контрольная комиссия? Военная разведка? Или ЦРУ?

Сергей поскучнел, взял стоящий возле застывшего в напряжении Бориса «дипломат», щелкнул застежками:

— Вот тот самый полумифический Прибор, о котором ходит столько слухов! Его создал мой погибший клиент, сотрудник НИИЭАП! Теперь вы будете говорить?

От Воронцова, внимательно наблюдавшего за Наставником, не укрылось, что тот занервничал. Забегали глазки, задрожали руки… Однако Олег Александрович взял себя в руки и как можно более равнодушным тоном сказал:

— Что за прибор? О чем вы мне говорите все это время?

Сергей понял, что просто так Наствник ему ничего не скажет, достал «беретту», передернул затвор, упер ствол в большой, сразу покрывшийся испариной лоб Наставника:

— Я считаю до трех! У вас моя жена, у меня — Прибор! Я не остановлюсь ни перед чем! Говорите! Раз!

Олег Александрович комично скосил глаза на пистолет, отчего сразу стал похож на отнюдь не блещущего внешним интеллектом Саввелия Краморова, и с его лица слетело всякое показное равнодушие. Теперь оно выражало только страх!

— Два! — мертвым голосом признес Воронцов.

— Я… — проблеял Наставник, видимо, сдаваясь.

— Три!!!

— Я скажу! Я мало знаю, но я скажу все! Только уберите оружие! Так, знаете ли, как-то не ловко!

— Не ловко гадить в бутылку! — безжалостно добил Наставника молчавший до этого Борис, и тоже попал — Олег Александрович затравленно посмотрел на него, последняя надежда потухла в его глазах, видимо, он решил, что второй «налетчик» — вообще зверь.

Воронцов убрал пистолет, расслабился, приготовившись слушать.

— Я просто Наставник! Я получаю материалы для работы и все дерективы из Центра! — начал Олег Александрович дрожащим голосом…

— Ну и как ты думаешь, сможет этот Связной связать нас с заправилами Центра? — спросил Борис, когда они выезжали из двора-колодца в переулок, ведущий к Ленинскому проспекту. Воронцов утвердительно кивнул, задумавшись — сейчас его беспокоило, не хватятся ли Наставника раньше, чем они доберуться до Связного.

Наставника они оставили в подвале одного из подготовленных к сносу домов, о котором вовремя вспомнил Борис. Олега Александровича, особо не мудрствуя, примотали скотчем к трубе недействующего водопровода, причем не освободиться, не позвать на помощь он не мог… «После того, как все уладиться, мы тебя освободим!», — пообещал ему напоследок Борис, обматывая спеленутое тело ещё несколько раз — на всякий случай!

Связной, как сообщил Наставник, жил в своем доме на окраине Москвы, практически возле Кольцевой дороги. Только он знал, как можно выйти на Центр, на руководство всей организации, в которую входили «КИ»-клубы. Раз в неделю Наставник приезжал к нему и получал всю необходимую информацию…

На улице совсем стемнело. Борис гнал джип по Ярославскому шоссе, к выезду из города, а Воронцов проверял снаряжение — у него осталось всего две обоймы патронов, а кто знает, какие ещё «подарки» приподнесет им сегодня судьба?

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Не ищи рогов на голове зайца

И волос на панцире черепахи»

Древнекитайская мудрость

Дом связного, добротный «пятистенок» за высоким, глухим забором, они нашли сразу — по указаному Наставником знаку, понятному только посвященным — на столбе внутри двора, хорошо видная от дороги, крутилась вертушка, вроде бы — обыкновенный флюгер с пропеллером, а на самом деле…

— Борька, ты сиди в машине, не лезь! Я сам! Мне одному проще, да и тебе «засветки» меньше!

— Почему это тебе одному проще? — сварливо осведомился Борис, остановив джип на обочине.

— Потому-что когда я один, мне не надо постоянно думать, случилось с тобой что-нибудь или нет! — ответил Воронцов и вылез из машины.

Сергей отлично понимал, что дом Связного наверняка нашпигован всякой электроникой сверх меры, а по словам Наставника, никого незнакомого он к себе не впускает. Значит, в дом надо проникнуть скрытно, тихо и попытаться застать хозяина врасплох… Н-да, легко сказать!

Он подошел к забору левее ворот, огляделся, прислушался, но гул машин сзади, на Кольцевой, заглушал все другие звуки. Сергей осторожно, крадучась, двинулся вдоль забора, обходя дом кругом. Забор, помимо дома, ограждал ещё и довольно большой огород, в котором росло несколько яблонь.

«Интересно, у них тут фрукты зреют какие — с высоким содержанием свинца, или оцинкованные? Со МКАДа, небось, столько дряни несет, что их и есть-то нельзя!», — подумал Воронцов, и удивился собственному спокойствию — видимо, появившаяся надежда спасти Катю заставила нервы прийти в норму — истерика могла испортить все дело.

Забор, метра два с половиной высотой, поверху был опутан колючей проволокой, но не это беспокоило Сергея. Есть ли во дворе собака? Если есть, то он своим лаем предупредит хозяина, а это в планы Воронцова не входило, поэтому он решил перелезть забор со стороны огорода, прокрасться к окнам и попытаться выяснить, что происходит в доме.

«Наставник говорил, что Связной живет один, но у него часто бывают другие Наставники или курьеры из Центра! Не нарваться бы на целую кучу народа — вдруг опять придется стрелять!», — размышлял Сергей, доставая пистолет, проверяя, легко ли вынимается нож из нарукавного чехла, затем он быстро подтянулся на руках, заглянул за забор и обмер — весь заснеженный огород покрывал высокий, густой, сухой бурьян, тихо шелестящий на легком мартовском ветру! Один шаг по такому — и хрусту будет на всю округу!

«Придется действовать по другому!», — подумал Сергей: «Но как? Залезть на крышу? Плюнуть на все и просто постучать в дверь? Попробывать осторожно прокрасться вдоль забора, так, чтобы не задеть бурьян?».

Все способы не годились — слишком велик был риск провалить дело. Сергей поозирался, и вдруг заметил электрический кабель, ведущий от столба в стороне от дома прямо на крышу. Кабель, как и положено, был подвешен к металлическому тросику, один конец которого прикреплялся к столбу, а другой — к «гусаку» возле чердачного окна.

Воронцов перебежал к столбу, на ходу снимая ремень, свернул из него петлю, закрепил на правой руке — левая, раненная, вряд ли выдержала бы вес тела. Столб, бетонный, круглый, торчал из снега, как ствол какого-то диковенного дерева. Сергей завел ременную петлю за него, натянул, уперся ногами в бетон и по-индейски полез наверх, рывками передвигая ремень.

Столб, имевший в высоту от силы метров пять-шесть, все же существенно превышал высоту дома, и поэтому тросик с кабелем имел приличный наклон — градусов двадцать, как на глаз определил Воронцов.

Добравшись до верха, он ухватился руками за перекладину, к которой крепились чашечки изоляторов, действуя одной левой, достал из кармана тюбик с оружейной смазкой и щедро полил ремень, потом поменял на секунду руки, скрипя зубами от боли — рана, покрывшаяся уже корочкой, заныла, запульсировала — видимо, снова пошла кровь.

Воронцов перекинул ремень через тросик, ухватился за свободный конец, и заскользил к дому, моля лишь об одном — чтобы изрядно проржавевшая струна тросика выдержала!

Уже над территорией огрода, над бурьяном, Воронцов застрял — одна из металлических жилок тросика задралась и затормозила скольжение, но это препятствие не помешало Сергею — зацепившись за тросик ногами, он просто «перепрыгнул», перекинул ремень через препятствие и продолжил свой путь по воздуху, вскоре мягко затормозив ногами возле самого «гусака» — изогнутой металлической трубы, в которую уходил кабель.

Ходить по крыше Воронцов не рискнул — хозяин мог услышать шаги и скрип снега. А вот проникнуть на чердак можно было попытаться, благо, чердачное окно было прямо перед ним. Маленькое, сантиметров сорок на пятьдесят, наглухо прибитое к раме, вместо стекла оконце было закрыто листом крашеного пластика.

Достав из чехла нож, Сергей острожно отодрал рейки, удерживающие пластик, при этом он балансировал на узеньком карнизе фронтона, а прямо под ним лежал на снегу освещенный светом из окна четкий квадрат — в комнате горело электричество, но никаких звуков не долетало, сколько Воронцов не прислушивался.

Вытащив кусок пластика, Сергей очень медленно, стараясь ни чего не задеть, вполз в слуховое окно, влючил маленький, как карандаш, фонарик, зажал его в зубах, чтобы луч света всегда падал туда, куда поворачивается голова, и двинулся по балке к смутно белеющей в темноте печной трубе — через неё он надеялся подслушать, что твориться в доме, и есть ли там посторонии…

Внизу стояла удивительная тишина — не работал телевизор, радио, не слышалось звука шагов, звона посуды, или ещё каких-нибудь бытовых, обыденных для человеческого жилища звуков. Это насторожило Воронцова — либо в доме никого не было, тогда почему в окнах свет? Либо хозяин уже знает о госте, и затаился, готовя встречу.

Так или иначе, пора было спускаться вниз. Сергей нашарил лучом фонарика в темноте квадратную деревянную крышку чердачного люка в углу, осторожно добрался до нее, надеясь, что его все же не обнаружили, а хозяин просто спит. Люк имел в центре кривую деревянную же ручку. Воронцов взялся за нее, чуть потянул, и к валичайшему его удивлению, люк поддался!

Без шума, без скрипа крышка вышла из пазов, открыв освещенный снизу вид на крутую лестницу с широкими ступенями, но без перил. В нос сразу же ударил запах недавно топленной печи, какой-то еды, и столь знакомый Сергею аромат расплавленной канифоли. По прежнему было очень тихо.

Сергей не знал, что его ждет внизу. Хозяин дома мог расценить его появления, как угодно, и надо было постараться, чтобы он не встретил незванного гостя пулями.

Воронцов поставил одну ногу на верхнюю ступеньку, к самому краю — чтобы не скрипнула, потом, медленно, опустил вторую на следующую, и так, не спеша и постоянно оглядываясь, спустился до половины лестницы.

Лестница находилась в самом углу узкого коридора, который, видимо, вел через весь дом, от входной двери до кухни. В коридор выходили несколько дверных проемов — комнаты. Сергей уже собрался было окликнуть хозяина, но тот сам, первым вступил в «дискуссию».

Раздался какой-то еле слышный скрип, но Воронцову, нервы которого были на пределе, он показался оглушающим. Сергей мягко спрыгнул вниз, и в тот же миг автоматная очередь вспорола воздух, пули с противным визгом неслись вокруг, полетели отколотые от брусьев лестницы щепки.

— Не стреляйте, я — Воронцов! Мне надо поговорить с вами! — крикнул Сергей, скрючившись под лестницей, за каким-то сундуком. Ответом была тишина. Тогда он повторил:

— Не стрелять! Я — Воронцов! Надо поговорить!

В ответ снова загрохотал автомат и полетели пули. «Убьет ведь так, к чертовой матери!», — пронеслось в мозгу у Сергея, он прыжком пересек пространство коридора, влетел в комнату, судя по всему, спальню, закатился за шкаф, выставив пистолет, и снова крикнул:

— Эй, хозяин! Мне надо с тобой поговорить! Перестань стрелять! Что ты, как мудак, в конце концов!

Скрипнула половица, зазвенели раскатывающиеся по полу гильзы — видимо, стрелок молча менял позицию, не желая вступать в переговоры. «Он в дальней комнате!», — прикинул Воронцов: «А сейчас, наверное, переползает в коридор! Черт, что же делать? Надо как-то его обезоружить… Убьет ведь!».

Трах-тарарах! Автомат загрохотал вновь, хозяин, прячясь за углом, выставил руку с оружием в комнату и поливал её очередями, методично передвигая ствол сверху-вниз. Патронов он не жалел, да и собственную мебель тоже. На счастье Воронцова, стрелок начал с дальней части комнаты, прошив пулями кровать и тумбочку, и у Сергея появился шанс.

Он выпрыгнул из-за шкафа, одним прыжком пересек комнату, и наступил ногой на торчащий из-за угла «калашников», заблокировав подошвой ботинка затворный механизм. Лежащий в коридоре от неожиданности вскрикнул, и прежде чем Воронцов успел что-нибудь предпринять, сиганул мимо него на кухню.

— Стой, дурак! — закричал Воронцов, бросаясь за ним, и тут же получил по голове чем-то тяжелым, железным, да так, что упал, и пока вставал, пытась избавиться от огненных кругов в глазах, упустил время.

— Лежать! — загремел над ним властный голос: — Руки поднять, пальцы растопырить, чтобы я видел! Не двигаться!

Прямо в лицо Воронцова смотрели два ствола шестнадцатого калибра — хозяин дома был вооружен, словно бандит какой-то! Воронцовская «беретта» валялась на полу в трех щагах от своего владельца, и дотянуться до неё под черными зрачками ружья Сергей ни как не успевал. Но, с другой стороны, можно было хотя бы нормально, без стрельбы, поговорить…

— Кто таков? — хмуро спросил хозяин дома, твердо глядя на лежащего поверх взведенных курков. Был он кряжистым, плечистым, лысым, в меховой безрукавке поверх клечатой фланелевой рубашки, с перебитым носом и безжалостными голубыми глазами.

«Маньяк какой-то!», — подумал Воронцов, а вслух ответил на вопрос:

— Моя фамилия — Воронцов! Ты — Связной! Мне надо связаться с Центром, у меня… У меня есть для них кое-что!

— Ты провокатор! — утвердительно, словно и не слыша Сергея, качнул головой голубоглазый: — Вставай, пойдем на двор!

— Зачем? — удивился Сергей.

— Не буду же я твоею смертью свой дом поганить!

— Мужик, пойми — я тот самый Воронцов, у меня ПРИБОР! — сделав над собой усилие и стараясь не вникать в смысл последней фразы, отчаянно крикнул Воронцов, медленно поднимаясь — голова после удара чугунной сковородой гудела, как колокол. Сергею начинало казаться, что Наставник обманул их, дав неверный адрес, и сейчас перед ним стоит просто случайный человек, у которого почему-то дома оказался целый оружейный магазин. Правда, случайный человек сильно походил на вожака бандеровцев…

Голубоглазый никак не отреагировал на вопрос Воронцова, спокойно дождался, когда тот встанет, качнул стволом:

— Иди, сука!

«А ведь точно — убьет!», — сжался вдруг Воронцов: «С такими глазами — убьет, как высморкается! Что делать, твою-в-трибога-душу-мать!?».

— Пошел, я сказал!! — рявкнул мужик, ткнул Сергея стволами в бок. Надо было падать, словно бы от тычка, хватать «беретту», и пока голубоглазый будет опускать ствол своего неуклюжего ружья, всадить в него пулю, но боязнь потерять единтвенную ниточку, связывающую его с Центром, остановила Воронцова.

Он спокойно пошел по коридору, спиной чувствуя, как елозит сейчас палец голубоглазого по спусковым крючкам двустволки. Пора было выкидывать последний козырь:

— У меня Прибор, которым интересуется Центр! Я готов отдать его, в обмен на свою жену, которую ваши захватили! — вновь в отчаянии крикнул Сергей, но в ответ стволы ружья снова больно ткнули его в ребра:

— Иди, козел!

Воронцов и его конвоир проходили мимо открытой двери одной из комнат, Сергей скосил глаза и увидел четыре серых монитора на столе, в которых, как на ладоне, просматривались подходы к дому со всех четырех сторон!

«Он все видел!», — понял Воронцов, заметив в левом мониторе джип, и даже разглядел огонек сигареты Бориса внутри машины. «Я ему не нужен! Он убьт меня, а потом пойдет за Прибором! Он наблюдал, как мы приехали, как я выходил из машины, как проникал в дом… Господи, какой же я наивный дурак!».

Сергей аж заскрепел зубами от собственной тупости и бессилия. Он держал руки поднятыми, но близкое расстояние, на котором сзади шел голубоглазый, давало Сергею кое-какие преимущества, и Воронцов решил ими воспользоваться. Он не хотел ни убивать, ни калечить хозяина дома, но жизнь снова поставила его в условия, когда принцип «Убей, или тебя убьют!» стал главным.

Резко присев, практически упав на колени, Сергей вырвал из левого рукава нож и из такого неудобного положения, снизу вверх, вполуоборота, метнул клинок. Прямо над головой грохнули выстрелы, но ружье выстрелило впустую, «волчья» картечь с воем врезалась в стену, разворотив в обоях две дыры с кулак величиной каждая.

Одновременно голубоглазый вскрикнул, загремела упавшая двустволка, а следом за ним и хозяин оружия завалился на спину и упал, разбросав руки. Из правой его глазницы торчала узкая витая рукоять брошенного Воронцовым ножа…

«Что же теперь делать?!», — в сотый раз спрашивал себя Сергей, мечась по дому. Он уже обшарил все, нашел кучу оружия, пачки листовок и воззваний к членам «КИ»-клубов возле ксерокса, осмотрел аппаратуру наружного наблюдения, радиопередатчик, разобранный хозяином — видимо, когда они с Борисом приехали, Связной как раз ремонтировал его — рядом с передатчиком на столе валялись инструменты, стоял паяльник, баночка с канифолью и припой.

«Что же теперь делать?! Связной убит, Наставник больше ничего не знает! Как теперь выходить на этот проклятый Центр?!», — Воронцов мерял шагами комнату, нервно куря сигарету за сигаретой. Вдруг из коридора послышался сдавленный стон. Сергей бросился туда, ещё не веря, но увиденное потрясло его — голубоглазый Связной не только ожил, он даже умудрился сесть, и теперь подтягивал к себе валяющееся по недосмотру Сергея рядом на полу ружье! А ведь когда Воронцов выдергивал из его залитой кровью глазницы нож, Связной казался мертвее мертвого.

— С…ука-а! — просипел раненый, разглядев единственным целым глазом склонившегося над ним Сергея: — Тебе… Все равно… не жить! И… бабе твоей… тоже!

— Кому из нас уж точно не жить, так это тебе! — сурово сказал Воронцов, наступая на вороненый ствол ружья: — Я бы мог вызвать врача, и спасти тебя, если ты сейчас, безо всяких условий скажешь мне, как попасть в Центр, или хотя бы как с ним связаться!

Голубоглазый, привалившись к стене, покачал головой:

— Я… умру! Но я… Ты… все равно туда… не попадешь! Ирисограмма… замок открывается только… по ирисограмме моего левого… глаза!

— Какой замок? Где он находится? Говори! — Воронцов встряхнул раненого, тот застонал, на миг потерял сознание, потом пришел в себя, и уже слабеющими губами прошептал:

— Все равно… Теперь уже все… равно! Ты… Камера связи… в подвале дома… улица Героев Панфилоцев, дом номер… пятнадцать.

— Что за камера связи?! — крикнул Воронцов, понимая, что Связной решил перед смертью облегчить душу, и говорит он правду — какой ему сейчас смысл врать? Связной прошептал:

— Камера связи за черной железной… дверью… Потом вторая… дверь… Тебе… все равно не пройти! Нужен я… А я умираю… В камере… видеотелефон… и кнопка! Экстренный вызов… Но… Все!

Он вдруг выгнулся, как в судороге, захрипел, силясь ещё что-то сказать, потом вытянулся, откинув голову, и перестал дышать. Все было кончено — Связной, имя которого Воронцов так и не узнал, умер!

Срегей с минуту посидел над трупом, повторяя в уме все услышанное, что бы запомнить. «Что такое «ирисограмма»? «Ирисограмма левого глаза»? Неужели он имел в виду рисунок радужки? Устройство замка сканирует рисунок радужки, эту самую ирисограмму, а потом сличает с запрограммированной, и если совпадение — открывает замок! Фантастика! Но если это так, он прав — без него я туда не попаду! Или…».

Раздумывать особо было некогда. Жалости к покойнику в этот момент он не испытывал, в конце концов, Связной сам нарвался — Воронцов просто хотел поговорить, а в результате чуть было не погиб! Сергей сбегал на кухню, притащил целофановый пакет и склонился над трупом… Возможно, за это на том свете его ожидают вечные муки, но Воронцова сейчас больше заботил свет этот!

Потом он вскрыл провод, подключающий ксерокс к сети, вставил между оголенными проводками кусок свечки, воткнув в неё жало предварительно остуженного в воде паяльника. Две канистры бензина, обнаруженные в кладовки, пришлись очень кстати — Сергей залил бензином пол в комнате, вокруг своего импровизированного запала, обильно полил коридор и труп Связного. После этого он воткнул паяльник в розетку, подошел к входной двери, и вдруг замер, пораженный — что-то изменилось в доме с того момента, как он проник в него. Нет, не вещи, разбросанные тут и там, не хитроумная машина для заметания следов — изменился запах. Что это был за запах, сказать было трудно, но так пах отнюдь не разлитый бензин или пороховой дым, стойко висевший в коридоре после перестрелки. Сергей физически ощущал, что теперь в доме ПАХЛО СМЕРТЬЮ…

— Ну что? Удачно? Ты с ним договорился? Почему так долго? — Борис, истомившись от ожидания, встретил Сергея кучей вопросов.

— Потом расскажу! Быстро поехали отсюда… Скоро тут будет жарко! — процедил Воронцов, садясь в машину. Самому Сергею в этот момент казалось, что он близок к сумашедствию. То, что произошло в доме Связного, походило на кровавый, ужасный сон, и мозг Воронцова отказывался поверить в то, что он, Воронцов, был главным действующим лицом всего этого кошмара…

Борис хмыкнул, выжал сцепление, мотор взревел, джип тронулся и вскоре влился в поток машин на Кольцевой дороге.

— Куда едем?

— Улица Героев Панфиловцев! Кажется, это где-то в Тушино! Борька, давай поскорее, ужу поздно! — Сергей перезарядил «беретту», закурил, потом бесцветным голосом произнес:

— Он чуть не убил меня… Я защищался, и в результате убил… его! Но перед смертью он мне сказал, как связаться с Центром! Давай, жми, у нас мало времени!

Ехали молча. Воронцов понимал, что сейчас должен чувствовать Борис — взялся помочь другу, а результате влип в дикую историю с убийствами, похищениями… Да и самого Сергея начал колотить нервный озноб — нелегко переступать через себя, нелегко из нормального человека становиться безжалостным убийцей… Но Катя! Не перед людским, так по крайней мере перед божим судом Сергей мог оправдаться — он делал все это, спасая свою любовь и своего будущего ребенка…

Вокруг проносились машины, мелькали дома, люди на тротуарах, столица жила своей обычной жизнью, м ей не было никакого дела до загадочного Центра, фантастического Прибора, и жутких планов неизвестных благодетелей, вознамерившихся вдруг разом сделать всех жителей России умниками.

Воронцов представил, что сейчас твориться в доме Связного — нагретый паяльник расплавил свечку, провода соединились, сыпанули искры, бензин вспыхнул, и через несколько минут весь дом сгорит до тла, а пожарные и милиция, которые приедут часа через полтора, будут с умным видом ходить по пепелищу и ломать головы, что же тут случилось…

Джип несся по Сущевскому валу — дальше Борис предпологал свернуть на Ленинградский проспект, а с него уйти на Волокаламку. Машина летела на очень высокой скорости, и Воронцов забеспокоился даже, не возникнет ли у них проблем с ГАИ, и как-будьто сглазил!

— Серега, менты! Гаишники тормозят! Что делать?! — крикнул вдруг Борис, поворачиваясь к Воронцову.

— Спокойно, Боря! Останавливайся, выходи, если что — плати шрафы, давай взятки, только веди себя как можно естественне! Я буду в машине! Если нас засекут — все, хана!

Борис остановился, вытащил из «борзетки» права, техталон, паспорт, доверенность и рысью подбежал к двум закутанным в тулупы важным гаишникам.

Сергей следил за другом в зеркальце заднего вида. Вот Борис подошел, что-то начал обьяснять, вот отдал права… Только бы им не взбрело в голову проверить машину! Ага, вроде все нормально — Борис полез в бумажник, отдает деньги… Что за черт!!!

Неожиданно вспыхнул яркий свет, к Борису и гаишникам через сугробы бегом бросились какие-то люди, из остановившегося «рафика» выскочил мужик с видеокамерой на плече!

«Мать вашу!», — выругался Воронцов, наблюдая, как несколько человек о чем-то оживленно переговариваются с гаишниками, как «стражи дорог» закрываются от камеры.

Люди на тротуаре останавливались, подходили посмотреть, прибыл, мигая оранжевыми огнями, автомобиль «дорожного патруля», ещё два оператора с камерами и шустрый парень с микрофоном засуетились в образовавшейся толпе, а потом вдруг луч прожектора метнулся к джипу, в котором сидел Воронцов, обьективы камер уставились на него, и Сергей едва успел пригнуться, чтобы не попасть в кадр.

Бледный Борис вернулся минут через десять, когда гаишников уже увезли на милицейском «Уазике», уехал «Дорожный патруль», и толпа начала расходиться.

— Зараза, думал — все! Засыпались! — Бориса колотила нервная дрожь, он закурил, судорожно затягиваясь, завел машину, сплюнул в открытое окно.

— У муровцев сегодня какой-то рейд, по борьбе с поборами гаишников! Представляешь, как глупо мы влетели? Капитан, который нас остановил, мне говорит: «Вы превысили скорость!». Я ему: «Виноват, торопимся, жену встречать, поезд через двадцать минут прибывает!». А он: «Придется заплатиь штраф!». Ну, я спрашиваю: «Сколько?», а в ответ слышу: «Сто пятьдесят!». Прикинь? Ну, делать нечего, достаю деньги, и тут… Опера даже в снег закапывались, так и выскочили, прямо чуть ли не из под ног! А из «Рафика», он в стороне стоял, это все, оказывается, снимали! Во, блин! Расскажи кому — не поверят!

— Ладно, пронесло, и слава Богу! — махнул рукой Воронцов: — А я уж решил, что это Урусов нас выследил!

— Кто такой — Урусов? — удивился Борис.

— Бывший полковник ФСБ, начальник Отдела Охраны института, до недавнего времени мой непосредственный начальник… — ответил Сергей: — Давай, Борька, поехали быстрее!

До Тушино добрались без приключений. Пятнадцатый дом, длинная, изогнутая многоэтажка, из тех, что в народе называют «китайскими стенами», имел подвал только под четырмя подъездами.

— Сиди в машине, жди! — бросил Воронцов Борису, захватил «дипломат» и полез из джипа, но потом передумал, и сказал:

— Сдается мне, что твое участие во всем этом, старик, закончилось! Я просто не имею права дальше подставлять тебя! Если что-то случиться, я себе никогда этого не прощу! Давай, Борька, поезжай, дальше я уже сам!

— Ну уж нет! — решительно замотал головой Борис: — Ты мой друг, я тебя не брошу!

— Да пойми ты, дурило! Я не знаю, как все дальше пойдет, возможно, как только я освобожу Катю, мне сразу придется сдаться ФСБ! Я уже убил несколько человек! Это статья, срок! Ты же пойдешь, как подельник! Ты о Лене, о сестре, о племянниках подумал? Как они без тебя? Ты же единственный взрослый мужик в семье! И потом — если меня посадят, кто Кате будет помогать?

Борис внимательно выслушал Сергея, и снова отрицательно замотал головой:

— Все понимаю, сам не дурак, но тебя я не брошу! И не уговаривай, не брошу, и все!

— Ну ладно… — махнул рукой Воронцов, видя, что ему не переубедить друга: — Все равно тебе в подвале делать нечего! Давай, езжай к этому, спеленутому Наставнику, размотай его, освободи, но скажи, что наверх он выйдет только после того, как досчитает до тысячи! Он напуган, будет сидеть и считать, как миленький! А ты в это время дуй назад, сюда! Если меня не будет вот тут, на этом самом месте, значит, я вместе с теми, кто должен приехать, отправился в Центр! А если нет… Если нет, я буду стоять тут и ждать тебя! Но будь поосторожнее — вдруг Наставник освободился, и там засада! Ну, с Богом! Пока!

Воронцов вылез из машины, джип взревел и умчался прочь, вздымая снежную пыль. Сергей с минуту постоял в задумчивости, разглядывая подъезды, запертые подвальные двери, прикидывая, откуда лучше начать, потом решительно зашагал к крайней.

Дверь в подвал была заперта на простой врезной английский замок, Воронцов без труда открыл его и нырнул в сырую, теплую, пахнущую гнилью темноту. Узкий луч фонарика лишь чуть-чуть рассеивал мрак, но с трех шагов освещал предметы достаточно четко, и Воронцов начал обследовать стены подвала в поисках черной двери.

Вскоре выяснилось, что подвалы под подъездами сообщаются между собой, но никакой черной двери в трех из них не обнаружилось. Четвертый подвал, самый грязный и мрачный, хранил следы пожара — бетон стен и перекрытий тут был основательно закопчен, проводка и термоизоляция труб обгорела, в воздухе ощутимо пахло застарелой гарью.

Черная железная дверь нашлась в самом дальнем углу — обыкновенная дверь в какое-нибудь электротехническое помещение. Светя себе зажатым в зубах фонариком, Воронцов склонился над замком, припомнив слова Связного: «Первая дверь обыкновенная!».

И действительно, простой замок легко открылся, Сергей распахнул дверь и попал в небольшую, полтора на два метра, комнатку. Сырой кирпич, обрывок шнура под потолком, выпотрошенный электрощиток с отломленным рубильником на стене — никаких признаков скрытой второй двери.

Сергей начал методично ощупывать и выстукивать стены, и вскоре наткнулся на фальшивый кирпич — металлическая пластинка с керамическим покрытием, расположенная на уровне глаз взрослого человека среднего роста, внешне ничем не отличалась от других кирпичей, если бы не гулкое эхо при ударе об нее.

Сергей перехватил нож, рукояткой которого выстукивал кирпичи, и кончиком лезвия попробывал вскрыть пластинку. Не сразу, но ему это удалось — раздался щелчок, пластинка, словно крышка маленького люка, откинулась на скрытых петлях, и тут же в лицо Воронцову ударил луч холодного, мертвенного голубоватого света.

Из глубины образовавшейся ниши с тихим жужанием выдвинулась металлическая трубка со стеклянным обьективом на конце. «Замок открывается только по ирисограмме моего левого глаза!», — вспомнил Сергей, полез за пазуху и достал свернутый пакет, который он не стал показывать Борису. Содрогаясь от омерзения, Воронцов развернул оглушительно шуршащий в тишине целофан, запустил внутрь руку и достал, держа за хвостик нервного окончания, окровавленный шарик левого глаза Связного!

Сергей приложил глаз к обьективу, жужание сразу сменилось на тревожный сигнал зуммера, голубой свет вспыхнул ярче, а потом вдруг померк, трубка ушла в нишу, и тут вся стена, вместе со ржавым рубильником, кирпичами, обрывками проводки начала медленно отползать в сторону!

Глазам Сергея открылся низкий, узкий проход, скупо освещенный несколькими тусклыми лампочками. Он прикрыл внешнюю, железную дверь и шагнул вперед. Проход заканчивался одной-единственной дверью, металлической, но без замка. Воронцов открыл её и оказался в квадратной комнате. Ему бросился в глаза странный аппарат — микрофон, экран телевизора и видеокамера на кронштейне. «Это и есть видеотелефон!», — подумал Сергей, и заметил на стене, под стеклянным колпаком, большую красную кнопку, а рядом — аварийный молоток, такой же, какие должны быть в автобусах.

«Кнопка экстренного вызова!», — догадался он, без колебаний вытащил молоток из лапок держателя и разбил стекло. Кнопка легко утопилась в гнезде, и словно прилипла там. Все, дело было сделано, оставалось только дождаться посыльных из Центра.

Можно было бы воспользоваться и видеотелефоном, но у Сергея не было номера. Он постоял минут пять, ожидая, что кто-нибудь из загадочного Центра сам позвонит сюда, узнать, что случилось, но ничего не происходило, и Воронцов решил, что будет лучше, если он дождется посланца снаружи, в темноте.

Выйдя в комнату с рубильником, Сергей, не смотря на всю ирреальность происходящего, с интересом пронаблюдал, как стена сама по себе закрылась, потом вышел в темноту подвала, отошел от железной двери шагов на десять в сторону и присел на теплую канализационную трубу. Оставалось только ждать!

Он появился минут через двадцать пять — шел по подвалу к камер связи, в абсолютной тьме, и только тихие шаги и шорох катышков керамзита дали Сергею понять, что посланец появился. Воронцов достал из нагрудного кармана жилета и одел прибор инфрокрасного видения, которым можно было пользоваться только в экстренных случаях — аккумулятор прибора слишком быстро разряжался.

Тьма вокруг сразу сменилась зеленоватым мерцанием, а из дальнего проема возникла человеческая фигура, тоже в каких-то странных очках, с коротким автоматом в руках.

Воронцов особо не прятался, он даже встал и вскинул руку, давая понять идущему, что не собирается причинять ему зла, но как только его заметили, человек без предупреждения вскинул автомат, прогрохотала очередь, и темноту разорвала вспышка пламени.

Пули процокали по стене, одна пробила куртку слева, почти напротив сердца, и только усиленная пластинка бронежилета спасла жизнь Сергею.

«Да что же они за люди — сперва стреляют, а потом разбираются!», — пронеслось у него в голове, а тело уже привычно среагировало на опасность — он упал, откатился в сторону, выхватил пистолет, ловя на мушку посланников Центра, а на ум вдруг пришло: «Что-то слишком часто в последнее время…». Что «слишком часто», додумать Воронцов не успел — он присмотрелся к манипуляциям «центровика» и обмер — тот вставлял в подствольный гранатомет цилиндрик гранаты.

«Ну все, сейчас шарахнет, и никакой «броник» не спасет!», — подумал Сергей и крикнул, как уже кричал Связному:

— Не стреляйте! Я — Сергей Воронцов! Мне надо связаться с кем-нибудь из руководства! У меня Прибор!

В ответ человек вскинул автомат, и Воронцов понял, что если он сейчас ничего не предпримет, то умрет. Он дважды выстрелил, целясь по ногам, но после первого же выстрела гранатометчик упал и вторая пуля прошла мимо — Сергей хорошо видел, как от стены за упавшим посланником отлетели бетонные крошки.

Вдруг автоматчик вскочил, наугад дал очередь в темноту, потом бухнул подствольник, и граната с диким грохотом взорвалась в ложной «электрощитовой»!

Посланник бегом бросился к выходу, петляя, как заяц, Воронцов вскочил и устремился за ним, крича на бегу, и прижимая раненой рукой к телу «дипломат» с прибором.

Человек с автоматом добежал до выхода из подвала, на ступеньках дал ещё одну очередь, едва не задев Сергея, и выскочил наружу. Выбежав вслед за ним, на ходу срывая с лица очки, Воронцов увидел, как тот садиться в стоящую неподалеку серую «Ауди».

«Все! Упустил! Где теперь его искать!», — в отчаянии подумал Срегей. Вокруг уже останавливались удивленные необычным видом мужика с пистолетом, поздние прохожие, жильцы дома, выгуливающие собак…

«Ауди» взревела своим далеко не слабым движком и на дикой скорости, пугая собак и их владельцев, рванулась с места. И тут удача улыбнулась Сергею — сзади он услышал знакомый сигнал джипа — Борис вернулся за ним! Это была удача, из тех, которыми крайне редко, но все же награждает судьба!

Воронцов рывком открыл дверь, прыгнул на сиденье, указал пальцем на удаляющиеся габаритные огни «Ауди»:

— Борька, срочно за ним!

Борис не понимающе глянул на друга, но послушно выжал сцепление, и джип рванулся с места — в погоню!

«Ауди» на предельной скорости уходило по Героев Панфиловцев, обходя редкие в это время суток — было уже к полуночи — машины. Борис довольно быстро сократил дистанцию до тридцати-сорока метров, но потом водитель «Ауди» понял, что его преследуют, и наддал так, что джип начал отставать.

Они свернули вслед за преследуемой машиной сперва на Планерную, потом — на улицу Свободы.

— Ко МКАДу едет! — процедил Борис: — А за ним поселки — Новобутаково, Новые Барашки! Если он знает дороги, уйдет! Там всяких проселков — тьма-тьмущая! Во шпарит, гад! За сто пятьдесят, нет, вру! За сто восемьдесят! Мы сейчас, похоже, взлетим!

Впереди показался залитый оранжевыми огнями МКАД. Улица Свободы выходила на него хитрой развязкой, и Борис надавил на газ, стремясь хоть тут «достать» «Ауди». Джип более устойчиво вел себя на поворотах, и Борису не пришлось сильно сбрасывать скорость, вписываясь в изгибы развязки.

— Как тут у тебя окна открывается? — спросил Воронцов.

— Там, на двери, клавиша есть такая! Нажми, стеклоподъемник автоматический!

Сергей опустил широкое окно джипа до предела, вытащил пистолет и до половины высунулся наружу, упершись ногами в сиденье. Ледяной воздух хлестанул по глазам, высекая слезы, мешая смотреть, Сергей прищурился, вытягивая вперед руки с зажатым в них оружием. «Стреляй, Глеб Егорыч!..»

— Куда, дурак?! — всполошился Борис: — Выпадешь, убьешься!

— Не лезь! — рявкнул на друга Воронцов, поудобнее перехватил пистолет двумя руками, прицелился и выстрелил по колесам уходящей за поворот «Ауди». Ему обязательно надо было «добыть» посланника живым, иначе обрывалась и эта ниточка, и поэтому Воронцов стрелял очень аккуратно, тщательно, насколько можно было на такой скорости в прыгающей на кочках машине, целясь.

— Серега! Погоди, хотя бы МКАД проскочим! — проорал Борис, дергая одной рукой Сергея за штанину: — Тут и менты могут быть, и вообще народу полно! Вдруг ты попадешь в кого-нибудь!

Воронцов влез обратно, уселся на сидение, закурил:

— Я хотел резину ему попортить, на сдутом колесе далеко не уедешь!

«Ауди» тем временем выскочила с развязки на Кольцевую, и резко прибавив скорости, начала уходить к Ленинградскому шоссе.

— Где там следующий сворот со МКАДа? — спросил Сергей, следя глазами за маневрирующими впереди, метрах в пятидесяти, среди других машин, огнями «Ауди».

— Не помню! — ответил Борис: — Посмотри в бардачке, там есть карта! Но, по-моему, Ленинградка, она уже близка! А там ментов…

Однако Ленинградское шоссе «Ауди» проскочила, не снижая скорости, и свернула с Кольцевой только в районе платформы Левобережная.

— В Химки уходит, гнида! — определил Борис: — Ничего, там-то мы его и достанем, голубчика! В Химках сроду путных дорог не было, он себе все дно порасшибает об их колдобины!

Залитый огнями МКАД остался позади, теперь они мчались по узкой, темной дороге, обсаженной с двух сторон чахлыми, голыми, кастрированными тополями. Позади заревом на полнеба осталась Москва, а впереди уже виднелись огоньки Химок.

Кусок земли, по которому они сейчас неслись со скоростью в сто пятьдесят километров в час, как бы отделял мегаполис от пригорода. Здесь было пустынно, тихо и темно. Воронцов понял, что «Ауди» надо брать сейчас.

— Борька, постарайся не вилять! — крикнул он другу, открыл окно и снова до половины вылез наружу, вскидывая «беретту».

Пистолет издал несколько сухих, отрывистых звуков, похожих на кашель, и сразу потонувших в бешеном реве двигателя и гуле шипованных колес джипа. Сергей увидел, как разлетелся в дребезги левый задний фонарь «Ауди», прицелился, и дал новую серию выстрелов.

Стрелять из движущейся машины для Воронцова всегда было как наказание. Трясущиеся руки мешали нормально прицелиться, наверное, так себя ощущал бы скрипач-виртуоз, если бы ему придложили сыграть что-нибудь крутое и сложное, стоя на вибростенде!

Но на этот раз Сергей попал! «Ауди» словно бы присела на задние колеса, потом вдруг резко пошла юзом, машину развернуло и опрокинуло! Пробитые колеса на скорости под сто восемьдесят сработали, как граната под днище!

— Тормози! — заорал Борису Воронцов, наблюдая за кувыркающейся по темной обочине «Ауди». «Только бы не взорвалась!», — подумал Сергей — нельзя терять ниточку, связывающую с Центром, а значит, с Катей, никак нельзя!

«Ауди», к счастью, не взорвалась. Машину раз десять перевернуло, выбросило с дороги в кювет, где она наконец успокоилась, застыв вверх колесами помятой глыбой металла.

На дороге, и снова к счастью, по случаю глубокой ночи машин практически не было, и никто не бросился спасть несчастную жертву ДТП. Борис лихо остановил джип прямо над поверженной Ауди», Воронцов с пистолетом наготове вылез из машины, и в ту же секунду из «Ауди», постанывая, выбрался человек, и прихрамывая, устремился прочь, в чистое, заснеженное поле.

Сергей не выдержал, рассмеялся, выстрелил в снег перед бегущим, так, чтобы ковыляющий в двадцати метрах от него беглец понял, что лучшей мишени, чем он, и придумать нельзя, и крикнул, по наитию использовав фразу из кинофильма «Место встречи изменить нельзя»:

— Ты не угомонился еще?! Я же показал тебе, как стреляю!

Человек на снегу замер, потом, понуря голову, побрел обратно.

— Давай руку! — Воронцов помог ему выбраться из кювета, сам спустился к «Ауди», заглянул внутрь, но раздувшаяся белая аварийная подушка не давала возможности что-либо рассмотреть, поэтому он просто отрезал ремень безопасности, пропитал его бензином, сунул один конец в бензобак, другой поджег и в два прыжка вернулся к джипу, возле которого мялся неудачливый беглец.

— В машину! — скомандовал Воронцов, быстро обыскал пленника, не найдя при нем ничего, кроме пластиковой карточки водительских прав на имя Суховерченко Петра Павловича и авторучки, запихнул захваченного на заднее сидение, сам сел рядом, тронул Бориса за плечо:

— Поехали!

Отставной полковник ФСБ Урусов сидел в своем рабочем кабинете и пил третий за последние два часа стакан кофе. Было уже заполночь, а каких-либо фактов, указывающих на то, куда делся Воронцов и похищенный им прибор, не было. В том, что прибор похитил именно Воронцов, полковник уже и не сомневался — слишком уж многое говорило ему об этом…

— Разрешите? — в дверь просунулась голова Федорова, тоже бывшего коллеги Урусова, «вычищенного» из рядов доблестной госбезопастности в звании капитана после известных летних событий, связанных с избирательной компанией одного из кандидатов в президенты. Федоров исполнял обязанности начальника импровизированной опергруппы, работающей «по Воронцову».

— Заходи, Илья! — кивнул Урусов, отодвигая стакан: — Ну?

— Дело плохо! Осмотр квартиры и двора, где проживал Пашутин, не прояснили обстановку! — Федоров вынул из портфеля протоколы осмотра места проишествия: — Милицией обнаружен труп Пашутина, труп его соседки по квартире, и ещё три трупа неизвестных лиц мужского пола — в подъезде и во дворе! Все они не имеют документов, оружия и личных вещей, из чего не возможно ни установить личности погибших, ни их профессиональную принадлежность! Эти, трое, застрелены из «беретты» Воронцова, однако Пашутин и его квартирная хозяйка убиты из другого оружия, иностранного производства, марка устанавливается экспертами. Жильцы окрестных домов показали, что утром во дворе имела место массированная перестрелка с использованием автоматического оружия, слышались крики, звон разбитых стекол. В квартиру номер три, расположенную в доме напротив Пашутинского, на первом этаже, около десяти утра через окно вломился мужчина с коричневым «дипломатом», по фотографии квартирная хозяйка и её внучка опознали Воронцова. Из квартиры он выбрался через окно в соседний двор, после этого они ещё слышали выстрелы, с крыши, и все, далее след Воронцова теряется!

— А его жена? — устало спросил Урусов, не услышав ничего нового для себя.

— Жена Воронцова, Екатерина Васильевна, с которой он в данный момент находиться в состоянии развода, но проживает вместе, около десяти утра покинула свое рабочее место вместе с каким-то мужчиной, и больше не появлялась ни дома, ни на работе, ни у своей мамы!

— Все продумал, все подготовил… — пробормотал Урусов, вдруг шарахнул кулаком по столу: — Ну, сучек! Никогда себе этого не прощу! Где его теперь искать? Жену увез, сам ушел, и Прибор… Все, вся работа — псу под хвост! Говорил я этим немцам-шведам — не скупитесь, бляха-муха! Нет, им подавай результаты на минимуме средств! У-у, в Бога, в душу, в мать!

— Они — щвейцарцы, товарищ полковник! — подал голос Федоров.

— Да хоть японцы, один хрен! — рявкнул Урусов, стукнул кулаком по столу: — Ну, а вы? Что, зря вам такие деньги платят? Мать вашу, сыщики! Ищите, думайте! У него должны быть сообщники! Проверьте все связи, всех друзей…

— Уже проверили, товарищ полковник! Под подозрением Борис Епифанов, археолог, бывший сотрудник НИИ Архивного Дела. Ныне работает водителем в коммерческой фирме «Билдинг-АРС». К нему домой отправлены наши люди, надеемся получить сведения уже к утру!

— Почему к утру? — спросил Урусов.

— В данный момент Епифанова дома нет! На работе сообщили, что он позвонил старшему менеждеру около двух часов дня и отпросился на весь оставшийся рабочий день — якобы встречать какую-то родственницу. Опрос домашних — сестры Епифанова и его жены, показал, что ни о какой родственнице они не знают, а отсутствием Епифанова встревожены.

— Илья, вы не запрашивали сводку — не было ли в течении дня ещё каких-либо проишествий, косвенно связанных с Воронцовым?

— Суточная сводка будет готова минут через сорок!

— Давайте её сразу ко мне! — Урусов откинулся на скрипнувшую под его тяжестью спинку стула, отхлебнул остывший кофе, спросил:

— Устал?

— Есть немного, товарищ полковник! — улыбнулся Федоров.

Кофе хочешь? Наливай сам, вон стаканы! — полковник кивнул на стоящую на боковом столике кофеварку м поднос со стаканами: — Воронцов, Воронцов… Вот что, запроси-ка Костянникова, ну, из «нашего» архива! Надо посмотреть материалы на него…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Земля широка, а дорога узка.

И словно проклятие, давит тоска…»

Р. Бородуллин. «Путь Махно»

— Имя? Род занятий? — Воронцов ткнул захваченного кулаком в бок: — Да говори, что ты заткнулся, как…

— Он просто плохо понимает свое положение! — прервал Сергея Борис с переднего сидения: — Эй, братан! Мы не из всяких там МВД, ФСБ и прочих ГРУ! Мы сами по себе! У этого вот человека, который сидит сейчас рядом с тобой, ваши забрали жену, пообещав обменять её вон на тот чемоданчик! Поэтому ты его не зли, спокойно и правдиво ответь на все вопросы и гуляй! Никто не собирается тебя убивать! Нам просто нужна связь с вашими шишками, понял?

— Да что ты ему обьясняешь! — рассвирепел Сергей, встряхнул молчаливого пленника так, что у того клацнули зубы: — Где находится Центр? Кто стоит во главе? Где моя жена?!

Ответом ему было молчание, и Воронцов пошел ва-банк:

— Борька, останови!

Борис удивленно покосился на друга, но машину послушно остановил. Они проезжали в этот момент каким-то глухим Химкинским переулком, стремясь выбраться на Ленинградское шоссе, чтобы вернуться в Москву.

— Вылезай! — скомандовал Сергей пленнику, вытащил пистолет, не выходя из машины, направил ствол в переносицу: — Если ты не будешь говорить, то ты мне не нужен! Я за сегодняшний день завалил столько ваших, что одним больше, одним меньше — мне уже все равно! Ты мог бы сохранить себе жизнь, но ты упустил эту возможность! Я не буду, как в дешевых фильмах, считать до трех, давайть тебе последнюю возможность, я просто вот сейчас спрашиваю — ты скажешь мне то, что я хочу знать? Отсутствие ответа или слово «нет» означают, что ты умер!

— Я… — дрожащим голосом начал пленник, потом поперхнулся, и закончил уже более уверенно: — Я скажу! Но я ничего не знаю! Я всего лишь рядовой сотрудник из группы оперативного реагирования!

— Ладно! — кивнул Сергей, убирая пистолет: — Садись в машину! Где моя жена?

— Я не знаю! Честное слово! Я даже понятия не имею, где она может быть! Хотя… В одном из превентариев!

— Где?! — хором спросили Воронцов с Борисом.

— Ну, превентарий — это вроде частного института или лаборатории, где разные безработные ученые могут работать, как раньше, до перестройки!

— И что же они там делают? — скептически хмыкнул Воронцов.

— Да всякое! — покрутил головой пленник, становясь все более разговорчивым: — Я осенью как раз два месяца охранял один, тут, в Подмосковье, так в нем, по-моему, химики какую-то дрянь делали!

— А почему ты думаешь, что моя жена может быть в этом… превентарии? — спросил Сергей.

— Ну, в офисе у нас её нет! Это точно, я бы знал! А больше я мест, где можно было бы держать человека, не знаю! И потом: в первентарии же удобно — там и жилые корпуса есть, и столовая, и спортзал, и все остальное!

— А где находится этот… «серпентарий»? — спросил Борис, выехав, наконец, на Ленинградку и прибавив газу.

— Возле Ногинска! Там раньше был пионерский лагерь, а потом фирма его выкупила…

— Чем вообще занимается ваша фирма? — после вопроса о Кате этот интересовал Воронцова больше всего. Пленник приосанился и выдал:

— Поддержкой и развитием интеллектуального потенциала России!

— Чем-чем?! — переспросил Воронцов: — А на хрена же вам тогда такая охрана, с автоматами, и прочьей амуницией?

— Так мозги сейчас в мире — самый ходовой товар! — важно обьяснил парень: — На нас по началу столько наездов было! Ну, я тогда еше не работал, ребята рассказывали — страшное дело!

— Ладно, давай адреса офиса и этого… превентария, и можешь проваливать! — устало сказал Воронцов, и тут же спохватился — отпускать этого бойца было ни как нельзя, он сразу поднимет тревогу, хотя, тревога у них, наверное, и так уже по полной программе — Прибор, Связной, камера связи, исчезновение вот этого вот архаровца… Только бы они не решили отыграться на Кате!

— Вы меня отпустите? — теребил Срегея за рукав пленник.

— Нет, посидишь пока в одном укромном месте! — покачал Воронцов головой, ткнул Бориса в плечо: — Давай в тот подвальчик, помнишь?

Борис кивнул:

— Еще бы!

Пленника, предварительно обмотав скотчем, так же, как и Наставника, посадили в теплый подвал одного из старых домов на бутырской улице. Когда-то давным давно, казалось, в какой-то другой жизни, Воронцов с Борисом, недавно познакомившиеся, опробывали там самодельный миноискатель, собранный Сергеем — Борис тогда всерьез увлекался кладоискательством, оставив свою археологию.

На счастье, никто не видел, как двое вывели из машины третьего, со связанными руками, и увели вниз по узкой, выщербленной лестнице. Из этого подвала через тайный ход можно было попасть в обширные подземелья под центральной частью Москвы, где Борис с Сергеем немало поблуждали прошлой осенью.

В сами катакомбы Воронцов решил не лезть, а так же, как и с Наставником, примотал пленника к какой-то железной конструкции, наказав сидеть тихо. «Он все равно будет кричать, и утром его, пожалуй, кто-нибудь да услышит! Так что за ним даже не придется возвращаться!», — подумал Сергей, вслед за Борисом поднимаясь по лестнице наружу.

Друзья вышли на улицу, закурили, сели в машину, Борис зевнул и спросил:

— А теперь куда? В этот… серпантарий, или как?

Сергей потер руками слипающиеся глаза:

— Давай в превентарий! Если там пусто, поспим часа три-четыре, и с утреца нагрянем в офис!

Борис вздохнул, пробубнил что-то про то, что его выгонят с работы, завел машину и они поехали…

Где-то в центре Москвы…

Учитель пребывал в состоянии «черной меланхолии». И действительно — срывалась генеральная акция, тут есть от чего впасть в уныние — более идиотской ситуации представить было трудно. Он все продумал, все просчитал, все проверил, а в результате все его планы летят к черту из-за одного слишком эмоционального телохранителя, имеющего привычку сперва стрелять, а потом думать. Учитель в раздражении походил по кабинету, потом подошел к черному треугольному столу и резко ударил ладонью по панели вызова — надо было на ком-то сорвать злость, и чем скорее, тем лучше…

Спустя пару минут в кабинет вошли Андрей Сергеевич и Дмитрий Дмитриевич, подошли к столу, но не сели, молча уставившись на своего шефа — характер Учителя они оба знали достаточно хорошо.

— Итак, господа хорошие, где? Я вас спрашиваю, где Прибор? Молчание — это не ответ! Извольте дать какие-нибудь объяснения!

— Данных пока нет, господин Учитель! — негромко произнес Дмитрий Дмитриевич: — Если бы они были, вы бы уже о них знали… Ищем, проверяем, анализируем…

— Ага, они анализируют! — взился Учитель: — Они проверяют! Меня не интересует процесс! Меня интересует только результат! Зарубите это на своем носу! А вы что молчите, Андрей Сергеевич? Вам вообще нечего сказать? Хороши помошнички…

Учитель некоторое время молчал, расхаживая вдоль одной из сторон стола, потом повернулся к попрежнему стоящим помошникам:

— Попытайтесь хотя бы выявить его связи — к кому он может пойти, к кому может обратиться за помощью, в конце концов, куда он пойдет спать этой ночью, домой-то ему нельзя!

— Работа по проверке связей Воронцова уже ведется, господин Учитель! Есть первые результаты, по ним проводиться работа!

— Хорошо… — Учитель нагнул голову, потом подумал и сказал: — Я думаю, надо подключить к этим поискам милицию — пусть поработают на нас.

— Господин Учитель! У нас нет своих людей, сколько-нибудь значимых в иерархии МВД. Только низовые сотрудники.

— Я знаю! Мы, как говорил вождь и учитель мирового пролетариата, пойдем другим путем! Напишите заявление об… ну, скажем, об ограблении одного из «КИ»-клубов его бывшим членом Воронцовым Эс. Эс., укравшим ценный научный прибор! Да, да! Чем правдивее информация, тем лучше! Пусть Воронцова ищут все — и ФСБ, и МВД! Я все продумал — нам помогут их же собственные предрассудки и традиции, сложившиеся ещё в советское время! Взаимо проникающей информации не будет — эти ведомства идут на совместные действия только по приказу высшего руководства, а мы «зарядим» их снизу! Главное — тщательно проработайте все нюансы, сделайте грамотное заявление в МУР, пусть сыщики повертятся! Передайте им фотографию, все приметы Воронцова, но только так, чтобы комар носа не подточил! И обязательно оговорите с «муровцами» момент задержания — на нем должны присутствовать наши люди! Ну, придумайте что-нибудь, мол, прибор очень ценный, нужна консультация, а то при неквалифицированных действиях возможно… не знаю, ртутное загрязнеение какое-нибудь, или ещё что-то, словом, придумайте — не мне вас учить!

Превентарий находился почти на полдороги из Москвы в Ногинск, и стороний человек ни за что бы не догадался, что скрывается в конце неприметной, узкой дороги, ни к селу, ни к городу вдруг ответвляющейся от основной магистрали.

Борис свернул на эту дорожку, переключил фары на ближний свет, а потом, по совету Сергея, и вовсе выключил их. Дорога шла изгибами, вокруг расстилались перелески, рощицы, блестел под луной снег. Борис вел джип медленно, вглядываясь в сереющую перед ним полоску асфальта.

Неожиданно за деревьями показались какие-то низкие строения.

— Тормози! — тронул Воронцов друга за руку: — Развернись и жди меня! Если что, уезжай! «Урусовцы» наверняка уже было у тебя дома, поэтому придумай что-нибудь, какую-нибудь «отмазку», где ты был!

— Что значит «если что — уезжай»? — возмутился Борис: — Нет уж, или мы уедем вместе, или…

— Ладно-ладно, не кипятись! — Сергей усмехнулся: — Будем надеятся, что «если…» не произойдет! Ну все, я пошел!

— Ни пуха, ни пера!

— К черту! — Воронцов вылез из машины, размял затекшие ноги, и быстрым шагом двинулся к белеющему в темноте, метрах в трехстах впереди забору.

Дорога упиралась в железные ворота, едва освещенные двумя тусклыми оранжевыми лампами. Вокруг не было ни души, но Воронцов, притаившись в кустах, решил, что это кажущееся безлюдье обманчиво — если учитывать тот уровень технической оснащенности, с которым ему пришлось столкнуться, наверняка и ворота и забор под надежной охраной каких-нибудь видеоустройств или других систем.

Осторожно выбравшись из кустов, Сергей, держась на подчтительном расстоянии, двинулся вдоль забора, по колено утопая в снегу.

Вскоре выснилось, что бетонные плиты тянуться только метров на пятьсот в обе стороны от ворот, а потом, поворачивая, уступают место обычной железной сетке-рабице, опутанной поверху колючей проволокой. Воронцов, не веря в такую удачу, приблизился к забору, и в самый последний момент заметил тоненький проводки-струнки, натянутые между столбами. Сигнализация, колебательный контур! Как только колебания превысят норму, сработает сигнал, и тот час же примчаться толпы охранников «с пушками и перьями…».

Сергей уныло присел на пенек, смахнув с него снег, закурил, разглядывая виднеющиеся за забором строения. В принципе, это был типовой пионерский лагерь, если не считать торчащих над одноэтажными кирпичными корпусами серебристых грибков труб вытяжки, тарелок антенн спутниковой связи и каких-то буллитов, соединенных тонкими трубопроводами друг с другом.

Вокруг стояла звенящая ночная тишина, только со стороны построек доносился еле слышный гул, наверное, работали насосы в котельной, да тихо шумел ветер в верхушках мерзлых берез.

Сергей расслабился, привалившись спиной к стволу дерева, и только сейчас почувствовал, как он устал за эти сумашедшие сутки. Безумно хотелось спать, все тело ломило, ныли раны, но хуже всех физических страданий была мучительная мысль о том, что Катя сейчас в руках неизвестных маньяков, полудурков, полугениев, собравшихся чуть ли не захватить власть в стране.

Воронцов решительно встал, сдирая с себя липкую паутину сна, ещё раз внимательно осмотрел забор, прикидывая, как лучше через него перебраться, не потревожив струнки сигнализации. Способ нашелся довольно быстро, простой и гениальный одновременно. Сергей взобрался на старую, раскидистую березу, росшую возле самого забора, перебрался на торчащий, нависающий над сеткой сук, побалансировал на гибких ветвях, раскачав их посильнее, и резко оттолкнувшись, перелетел через преграду, приземлившись в глубокий, рыхлый снег в полутора метрах от забора. Дедушка Дарвин был прав, человек произошел от обезьяны!

Все прошло гладко, Воронцов выбрался из снега, отряхнулся, и пригибаясь, двинулся к ближайшему корпусу — одноэтажному зданию под заснеженной шиферной крышей, в двух крайних окнах которого горел свет.

Осторожно, стараясь не вызывать много шума, Сергей подкрался к освещенному окну, и попытался заглянуть внутрь. Тут его ждала неудача — окно со стороны комнаты наглухо закрывали серые жалюзи, и как Воронцов не ловчил, разглядеть что-либо в просветы между «жалюзинами» он так и не смог.

Ветер усилился. Серые, низкие облака распывались по небу, как клочья ваты, в просветах показалась чернота, утыканная мирриадами звезд. Сергей всегда поражался, как много их бывает видно вдали от города, где нет отвлекающего света фонарей, реклам, фар машин…

Неожиданно он услышал скрип открывшейся двери. Выглянув из-за угла корпуса, Воронцов увидел, как из соседнего здания вышел на низкое крылечко человек в тулупе и лохматой собачьей шапке. Был он высок, худ, лицо украшала светлая, редкая бороденка, на носу поблескивали очки.

Человек закурил, и что-то бубня себе под нос, двинулся по узкой тропинке в обход корпусов, медленно приближаясь к затаившемуся Воронцову. Вскоре до слуха Сергея донеслось: «…И вовсе незачем тут использовать катализатор! Все это чушь, господин Селезнев! Вот так-то! Надо просто подогреть смесь и прогнать её через абсорбирующую мембрану, и тогда мы получим… Черт, а ночка-то какая! Феерия! Н-да… А еще, господин Селезнев, вы заблуждаетесь относительно области применения нашего вещества! Им не только хорошо опылять колорадских жучков, им можно опылить и человечков, и тогда они, как и жуки, утратят способность к размножению и вскинут лапки кверху! Вот так вот… Нет, надо чаще вставать по ночам, до чего же хорошо…».

Человек, не переставая бубнить, неспешно прошествовал мимо Воронцова, не заметив притаившегося в тени дома телохранителя, и начал удаляться в сторону изгороди, туда, откуда пять минут назад пришел Сергей.

Решение созрело у Воронцова в мозгу практически мгновенно, и он мягким, быстрым шагом, стараясь ставить ноги след в след, строго вертикально, чтобы его не выдал шум, устремился за незнакомцем, на ходу вытаскивая из рукава нож.

Болтающий сам с собой человек, судя по всему, химик, уже скрылся за деревьями, подходя к затерявшейся межь них старой беседке. В советское время в ней, наверное, собиралось после отбоя покурить не одно поколение пионеров из старших отрядов, да и их вожатые наверняка не раз уединялись тут с рано повзрослевшими пионерками, польстившимися на накаченные мускулы…

Ныне беседка, восмигранная, с изрезанными пионерскими ножиками, потемневшими перилами и полуобвалившийся крышей, явно заброшенная новыми хозяевами лагеря, стояла, утопая в сугробах, а низкий густой кустарник надежно преграждал все подходы к ней, оставив только узкую тропку, по которой и шел не прекращающий говорить сам с собой человек.

Вот он подошел к кустам, вот остановился, словно услышав вдруг что-то подозрительное, замер, оглядываясь, но вокруг было пусто, только шумели безлистыми ветвями, клонясь под ветром, молодые березки. Человек, решив, что ему померещилось, вновь повернулся к беседке, сунул руку под скамейку, вытащил поллитровую бутылку, заткнутую резиновой пробкой и лабораторную мензурку, и уже было собрался откупорить вожделенный сосуд, как в ту же секунду почувствовал у своего горло узкое, холодное лезвие ножа, а хриплый голос прошипел в ухо:

— Дернешься — убью!

— А… я… Я молчу! — с готовностью отозвался химик, выронив стеклотару и мензурку в снег. Воронцов, не убирая руку с ножом от горла, приказал в полголоса:

— Иди к забору!

Так они и пошли — Сергей сбоку, правой рукой с зажатым в ней ножом угрожая жизни захваченного им обитателя превентария, а сам химик — по тропинке, чуть отклоняясь назад, словно боясь, что он может горлом надавить на лезвие ножа и порезать сам себя.

Возле забора Сергей убрал нож и кивнул на росшее прямо рядом со столбом дерево:

— Лезь!

Химик поправил шапку, и в блеклом свете снега и звезд Воронцов разглядел, что он уже далеко не молод, скорее всего, ему лет пятьдесят, и ещё — что химик очень боится.

— Я… староват для подобных упражнений! Не могли бы вы мне обьяснить, молодой человек, кто вы, и что вам от меня нужно?

— Потом узнаешь! — грубо ответил Воронцов: — Снимай тулуп и лезь на дерево! Живо!

Химик повздыхал, послушно снял овчину и кое-как, комично оттопырив задницу, все-же взобрался на первую от земли развилку. Сергей подхватил брошенный в снег тулуп, ловко вскарабкался и уселся на ветку рядом с химиком:

— Теперь давай, ползи вот по этой ветке до конца и прыгай в снег на той стороне!

— Что вы! Я боюсь! Там же высоко! — решительно заявил пленник: — Я сломаю ногу!

— Не сломаешь! Повиснешь на ветвях, они сами опустятся под весом тела! Давай!

— Ну… если вы настаиваете… — пробормотал химик и пополз по ветке, извиваясь всем телом и обдирая пузо о корявые сучки. Он преодолел метра два, оставив забор далеко позади, тут ветка согнулась, а потом с громким треском обломилась, и незадачливый древолаз безмолвно нырнул лицом вперед в снег и замер там, не издав ни звука.

Воронцов, встревожившись — «язык» нужен был ему живым и здоровым — пробежал по гнущейся ветке следом, прыгнул, приземлился рядом и вытащил химика из сугроба.

— А… Мне… Очки! — пробормотал тот, близоруко шаря руками по снегу вокруг себя в поисках слетевших очков. Сергей быстро нашел треснувшие старомодные очки в толстой коричневой оправе, водрузил их на нос «языка», помог ему подняться:

— Цел? Идти можешь?

— Я… У меня кружиться голова! — заявил химик, отряхивая с одежды снег. Сергей запахнул его в тулуп, похлопал по плечу:

— Руки-ноги целы — и ладно! А голова… Это от свежего воздуха! Ну, пошли!

Дорогой «язык» начал ныть — куда да зачем, это произвол, он будет жаловаться, это же киднеппинг, есть законы, он ничего не знает, это все ошибка, и нытье это продолжалось все то время, пока окольными путями Сергей вел химика к джипу, поджидавшему их в полутора километрах от въезда в превентарий.

Борис, конечно, спокойно спал, и только громкий стук Воронцова по двери машины разбудил его, заставил вскочить, и схватиться за монтировку.

— Свои, свои! — успокил друга Воронцов.

— О! А это кто? — удивился Борис, уставившись на «языка».

— Сейчас узнаем! — усмехнулся Сергей: — Пока могу только сказать, что он химик и любит гулять по ночам под звездами! Борь, давай-ка отъедем отсюда километров на пять, кабы они не хватились нашего гостя, да не начали искать!

Джип остановился на уютной поляне, проехав вдоль неприметной заснеженой речушки прямо по полям несколько километров. Дорога с редкими, по ночному времени, машинами, осталась далеко позади, за лесом, а от превентария они удалились вообще километров на семь-восемь.

— Ну вот! — зловеще сказал Воронцов, вылезая из машины: — Тут и будем разговаривать! Выходи! Имя?

— Горобко Валерий Константинович!

— Есть ли в вашем… лагере женщины?

Горобко изобразил на лице крайнюю степень удивления:

— Что вы! Какие женщины! У нас обитель чистой науки! Нам, простите, не до них!

Воронцов упрямо нагнул голову:

— У меня есть сведения, что ваша организация захватила мою жену в качестве заложника! У меня так же есть подозрение, что её могут содержать здесь, в превентарии!

— Нет-нет-нет! — быстро заговорил Горобко, блестя глазами: — Это ошибка! Ваша жена не может быть захвачена… нашей организацией, как вы изволили выразиться! Да нет, чушь! Абсурд! Мы же ученые! Зачем нам это!?

Воронцов видел, что перед ним сидит человек, очень далекий не просто от всей этой истории с Прибором и похищением Кати, но и вообще от современной жизни. Он действительно был ученым, фанатом науки, наконец-то нашедшим свой рай в этом дурацком превентарии, где он занимался любимым делом в компании таких же, как он, блаженных «гениев». А может, и действительно, гениев безо всяких кавычек, кто знает?

— Хорошо! Борь, разведи костер, хоть тушенку разогреем, жрать охота! Горобко, давайте так: вы сейчас рассказываете мне все, что вы знаете о вашей организации, об этом… превентарии, как вы лично туда попали, чем вы там занимаетесь, и мы вас отпускаем, более того, даже подбросим поближе к воротам! Согланы?

— Кто вы такие? — после минутного раздумья спросил химик, исподлобья разглядывая Сергея.

— Люди мы! — отзвался вернувшийся с охапкой хвороста для костра Борис: — Простые человеки! Друзья! У него жену похитили, следы вывели на ваше логовище, так что давай, дядя, колись, что у вас и как!

— Хорошо! — кивнул Горобко: — Я расскажу! Я — химик, кандидат наук, до восемьдесят девятого работал в лаборатории органической химии, при Академии Сельскохозяйственных наук СССР, мы делали препараты, так сказать, на стыке наук, способные влиять на механизм размножения различных насекомых-вредителей! Ну, тут начались новые экономические времена, нас перестали финансировать, а потом и вообще сократили, как убыточных — денег мы не приносили! В результате я и полтора десятка моих коллег оказались на улице! Многие уехали за границу — им происхождение позволяло, у них ТАМ — историческая родина, вы понимаете, о чем я говорю… Знаете, я тогда первый раз в жизни пожалел, что не еврей! Первый, но… в общем, и последний!

— Не отвлекайтесь! — прислушивающийся к рассказу Горобко Борис «столкнул» химика с антисимитской темы.

— Да, да, конечно! Это к делу не относится! Ну, так вот! После сокращения я год промытарился, подрабатывая халтурами, репетиторством, даже в школе преподавал! И как-то раз, случайно, встретил я своего старинного, ещё институтского знакомого, и он предложил познакомить меня с одним человеком, который печется о российской науке!

— С этого места, пожалуйста, по-подробнее! — вполголоса сказал Воронцов, наблюдая, как Борис вскрывает консервные банки с тушенкой и пристраивает их сбоку небольшого, потрескивающего костерка.

Пламя осветило лица сидящих вокруг огня, Сергей перевел взгляд на Горобко, и только тут до конца разглядел этого человека — усталого, напуганного, умного, но какого-то… Воронцов порылся в памяти, но так и не смог подобрать нужного слова. Ближе всего всего было — безвольного, покорного…

— Мы встретились в каком-то полуподвальном помещении. — продолжил свой рассказ химик: — Человек представился мне, как Учитель…

— Учитель? — переспросил Борис.

— Да! — кивнул Горобко: — Просто — Учитель! Без имени, без фамилии! Так вот, это Учитель сказал, что он представляет одну неправительственную, благотворительную организацию, или, если мне угодно, фонд, который главной задачей своей деятельности видит спасение, сохранеие и развитие отечественной, российской науки! И для этого они создают по России сеть частных научно-исследовтельских институтов, или, как он их назвал, превентариев, от английского «превентор» — «предотвращатель», Учитель имел в виду, что мы будем предотвращать полное отупление нации, полный распад и крах науки в нашей стране…

Поначалу, конечно, было трудно, это же был девяносто первый год! Мы сами делали ремонт в корпусах, сами монтировали оборудование… Многие не выдержали трудностей, ушли, уехали, бежали. Я к тому времени уже лет десять, как развелся со своей второй женой — характер у меня, знаете, не очень… Да и она… Так что жизнь моя ни кому, кроме меня самого, была особо не нужна. Ну, вообщем, в девяносто втором мы потихоньку начали разрабатывать темы, нащупывать идеи… И вы знаете, какое это, оказывается, счастье — работать самостоятельно, без оглядки на начальство, без госзаказа, без спущенныхъ сверху тем, не думая о том, укладываются ли твои исследования в бюджет лаборатории на текущий квартал! Я как заново родился! Мы…

— На какие средства существует ваш превентарий? — перебил загоревшегося было Горобко Сергей.

— Ну, я же вам сказал — тот самый фонд по поддержке… И потом — мы же тоже кое-что зарабатываем! И немало, замечу! Нам всем идет зарплата, у меня за шесть лет скопилось довольно приличное количество денег, только тратить их не на что — у нас и так все есть…

— А каким образом вы зарабатываете? — поинтересовался любопытный Борис, помешивая оструганной палочкой дымящуюся тушенку в банках.

— Мы производим научные открытия, создаем новые технологии, синтезируем вещества… И реализуем их, в соответсвии с новыми законами! Чаще всего тем людям или организациям, которые могут оценить нашу работу! Много сотрудничаем с заграницей…

— Ну-у! Теперь-то все ясно! — усмехнулся Борис: — Российскую науку спасаете — свои мозги за границу продаете! Лихо!

Горобко обескуражено посмотрел на Бориса, потом перевел свой взгляд на Воронцова:

— Мы не продаем мозги… Мы производим продукт… Сами, без помощи государства! В конце концов, сейчас такое время, иначе не выжить! Вы меня понимаете?

— Понимаю… — кивнул головой Сергей: — Понимаю и… не осуждаю! Ладно, все ясно! Еще несколько вопросов и все, вы свободны! Сколько всего превентариев в России?

Химик задумался:

— Мне кажется, десяток! Да, не больше! Четыре — здесь, в Подмосковье, один — под Ленинградом, ох, пардон, под Санкт-Питербургом! В Сибире есть, при Новосибирском Академгородке, и в Иркутске… Еще… Кажется, есть ещё на Урале два, но это не точно!

— В каждом превентарии занимаются каким-то одним направлением науки?

— Да! У нас, как вы поняли, в основном — химики, в ленинградском — компьтерщики, чипы создают, микросхемы разные. У них был крупный скандал — тамошний начальник превысил полномочия, сделал из своего превентария закрытую зону, и у него сбежали несколько ученых, дошло даже до самоубийства! Ну, мерзавца наказали, все вернулось на круги своя…

— А вы все там… в превентариях… добровольцы? — спросил Воронцов, что-то припоминая.

— Конечно! — Горобко принял на рукав из рук Бориса банку с разогретой тушенкой, кивнул: — Благодарю вас!

— И последний вопрос! — решительно сказал Сергей, вставая: — Где я могу найти Учителя?

— В главном офисе! В Москве! — химик, уже успевший насорить в бороду тушенкой, искрине удивился: — Перекресток Олипийского проспекта и Садового, новое, высокое такое здание! Вы — москвич? Ну, тогда вы его тысячу раз видели — оно все с фронтона как бы стеклянное, а наверху — черный зеркальный шар! Это и есть главный офис! Учитель и все руководство фонда сидит там!

Воронцов аж застонал от собственного неведения — он проезжал мимо этого стеклянного «зубила» с шаром наверху действительно, едва ли не тысячу раз, но откуда ему было знать, что там расположен таинственный Центр?

— А как называется ваша организация? Фонд поддержки?.. — спросил Борис у уплетающего тушенку химика. Тот озадачено посмотрел на Епифанова, подумал:

— По моему, Фонд Содействия Развитию Росийской Науке! ФССРН — сокращенно! Но я не ручаюсь, я толком и не знаю, да и не надо мне этого!

Тушенку доедали в тишине. Потом Воронцов усадил химика в джип и отвез к повороту, где от магистрали отделялась дорожка, ведущая к превентарию. На прощание Сергей хлопнул ученого по плечу:

— Спасибо вам! Обещания молчать я с вас и не беру, не потому, что не доверяю вам, просто это не принципиально! Идите, и подумайте, так ли уж выигрывает российская наука от того, что созданное нашими учеными не используется на родине, а продается за рубеж! Всего вам доброго!

Воронцов вернулся за Борисом, уступил ему водительское место и друзья двинулись в сторону Москвы. Наступало утро следующего дня…

Где-то в центре Москвы…

— …И никогда вы меня в этом не убедите! — маленький лысый человек раздраженно ходил по огромному кабинету, то приближаясь, то удаляясь от треугольного, черного стола, за двумя сторонами которого мумиями застыли его собеседники.

— Пусть даже он очень хороший телохранитель, профессионал, хотя это и не так — Пашутин погиб именно по его вине, если рассматривать все проишествие со стороны, не предвзято! Но что бы один человек практически свел на нет усилия двух наших лучших опергрупп! Три трупа, двое ранены, Оса чудом осталась жива, но практически выведена из работы — даже после операции по пересадке кожи она вряд ли сможет выглядеть вполовину себя прежней! А потом — Связной, один из наших лучших работников! И, наконец — камера связи! И снова — провал, полное раскрытие механизма секретных взаимодействий, а где наш человек, посланный по тревожному сигналу, до сих пор не знает никто! Что ожидать дальше? Где Воронцов? Где Прибор? Мы собирались манипулировать им при помощи его жены, это, кажется, ваша идея, Дмитрий Дмитриевич? Отлично, давайте! Только как вы собираетесь это делать, если не знаете, где обьект манипуляции!? Молчите? То-то! Слава Богу, Оса успела предупредить его, чтобы он не смел иметь дело со своим руководством и ФСБ. Но где гарантия, что Воронцов послушается, когда полностью осознает свое положение? Где гарантия, что он вообще поверил Осе? Я устал от всего этого! Мы не можем справиться с одним-единственным человеком, а замахнулись на глобальные деяния! А если Воронцов уничтожил Прибор?! Что тогда? На милицию у меня с самого начала было мало надежды — у них десятки тысяч людей в розыске, они никого найти не могут… ФСБ тоже на сегодняшней день — хилая организация, её «сожрала» перестройка, с кучкой горцев на курортах Северного Кавказа справиться нем могут! Но я надеялся, что и они, и Мур, и мы «накроем» совместными усилиями все «поле» возможной деятельности Воронцова, и кому-то из троих он все же попадется! Даже не из троих, а из четверых — есть же ещё Отдел Охраны института! Но результата — нет! Что он — супермен? Новый Бэтмен, Джеймс Бонд? Или этот… как его… Рэмбо? Да почему вы молчите, черт вас всех подери?! Андрей Сергеевич! Что вы думаете по этому поводу?

Андрей Сергеевич пошевелился в кресле, потер свои громадные руки друг об дружку, хмыкнул, и наконец пророкотал низким басом:

— Бардак в стране, господин Учитель! Уничтожить его надо было, паршивца! Застрелить, и все! Еще тогда, в самом начале!

— Очень умно! — издевательски покрутил рукой в воздухе Учитель, повернулся ко воторому собеседнику: — Дмитрий Дмитриевич, слушаю вас!

Сухой, подтянутый, Дмитрий Дмитриевич не спеша выложил на стол несколько листов бумаги, покрытых какими-то графиками и диаграммами:

— Господин Учитель! Я собрал все данные о Воронцове и передал их в наш аналитический центр, на предмет создания полной картины возможного поведения Воронцова в неадекватной ситуации, в которой он сейчас и находится. По полученным мною все час назад данным, полностью совпадающим с разработанной моделью, Воронцов захватил человека из группы оперативного реагирования, допросил его и оставил в живых, временно нейтрализовав. То, что он не убирает свидетелей, говорит как раз о его непрофессионализме. Обгоревшую машину ГАИ нашло около шести утра за Кольцевой автодорогой, в районе Химок. Дальнейшие действия Воронцова, согласно прогнозу — проникновение в один из превентариев!

— А почему именно в превентарий? Почему не в «КИ»-клуб? — недоверчиво спросил Учитель.

— «КИ»-клуб для него — отработанный вариант! Вчера, по данным моей службы, вам, господин Учитель, ещё не известным, Воронцов имел длительный контакт с Наставником одного из «КИ»-клубов, того самого, в который ходила его жена, и только благодаря этому контакту смог выйти на Связного!

— Что?! Наставник рассказал первому встречному о Связном?! Считайте, что приказ о немедленной ликвидации Наставника уже отдан! Займитесь этим немедленно! — Учитель дернул щекой и выкрикнул, словно бы его должны были услышать тысячи людей: — Предателям нет прощения!

— Ох, и страшный же вы человек, господин Учитель! — пробасил, с явно льстивыми нотками в голосе, из своего кресла Андрей Сергеевич, но осекся под гневным взглядом шефа.

— После посещения превентария, которое, скорее всего, произойдет сегодня ночью, Воронцов получит сведения о местонахождении Центра, если уже не получил их, а это значит, что около пятнадцати часов дня его следует ожидать здесь! — спокойно продолжил Дмитрий Дмитриевич.

— Почему около пятнадцати, а не сейчас? — удивленно спросил Учитель.

— Если ночью Воронцов «работал» превентарий, то у него должно быть время для сна — часов пять-шесть, больше ему не даст чувство опасности за жену! Поэтому, около пятнадцати, плюс-минус полчаса…

— Хорошо! — хлопнул в ладоши повеселевший Учитель: — Что дальше?

Дмитрий Дмитриевич извлек из своей папки новый листок бумаги:

— Как только Воронцов появится в здании, предлагаю использовать спецсредства, а именно — усыпляющий газ, поданный через систему пожаротушения! Наши люди будут наготове с противогазами. После изьятия Прибора Воронцова и его жену — ликвидировать! Так же важно проследить, как он появиться возле здания — у него возможен сообщник, причем наверняка — на машине! Сообщника тоже ликвидировать!

Учитель поморщился:

— Слишком много трупов! Как бы не погореть! Вдруг Воронцов действует не один? Вдруг за ним стоит целая организация? Я уже начинаю верить в любую чертовщину — один человек уничтожил одну из цепочек нашей сети буквально за сутки — не может быть, чтобы он действовал один, без помошников. Епифанов этот не в счет — он просто водитель… Наверняка есть ещё кто-то… Раз, два, мы Воронцова ликвидируем, а у них остаются все концы — куда он ушел, когда и зачем! И потом, Дмитрий Дмитриевич, почему вы так уверены, что он придет сюда с Прибором?

— Господин Учитель, он придет сюда освобождать свою жену! С его точки зрения, разумнее всего просто обменять её на Прибор! В случае, если Воронцов придет без Прибора, придеться вести с ним переговоры, одновременно мои люди установят на его одежде скрытый маячок, по которому мы проследим, где он скрывается и где хранит Прибор…

— Это все хорошо, но я предлагаю, и настаиваю на своем предложении — убрать Воронцовскую жену из Центра! Куда-нибудь, скажем… в Комоляки! На секретную базу! Немедленно! Ликвидировать мы её всегда успеем, а вот помешать этому архаровцу, если вдруг парни нашего Дмитрия Дмитриевича оплошают, как и раньше, будет гораздо труднее! — неожиданно пророкотал Андрей Сергеевич.

— Отлично! — Учитель вновь вскочил и прошелся по кабинету: — Значит так: жену Воронцова в Комоляки, отправить вертолетом, немедленно! Андрей Сергеевич, ваша идея, вот и займитесь эти сами, лично! Дмитрий Дмитриевич, на вашу службу возлагается главная ответственность — отменить на завтра, вернее, уже на сегодня, все встречи, визиты, обслугу и персонал Центра — по домам, и лично, слышите, лично проверьте все системы и всех ваших людей — если Прибор не будет у меня на столе к завтрашнему дню, вся наша генеральная акция летит к чертовой матери! Ну, удачи всем, действуйте, господа!

Сергей Воронцов спал тревожным сном, готовый в любой момент схватится за оружие. Вокруг стояла удушливая, влажная темнота, пахло землей — теплотрасса, давшая на остаток ночи и начало дня пристанище валившемуся с ног телохранителю, располагалась в укромной низинке неподалеку от восточной границы Москвы. Бориса Сергей отправил домой — молодая жена, наверное, уже с ума сощла, да и не лишним было бы узнать, не наведовался ли кто-нибудь любопытный, не спрашивал ли, где Епифанов, когда будет, во сколько уехал? А на случай, если дома у Бориса — засада ФСБ по наводке Урусова, Воронцов сочинил довольно правдоподобную легенду о любовнице, которую Борис должен был доверительно рассказать на ухо «фээсбэшникам», наотрез отказавшись назвать, кто она и где живет. Легенду придумал Воронцов, и очень убедительно показал, как её надо рассказывать.

— По-моему, детский сад! — хмыкнул в ответ Епифанов, но на всякий случай пообещал использовать легенду, если что…

Друзья договорились, что Сергей будет ждать Бориса в час дня возле метро «Новогиреево», и заодно проверит, нет ли за другом «хвоста», со стороны всегда виднее!

В теплотрассе было тепло и сыро, и когда Воронцов выбрался из бетонного короба на яркий дневной свет, от его одежды валил пар, словно он только-что вышел из парной.

Сергей перебрался через МКАД по новому, недавно сооруженному прозрачному пешеходному переходу, примете времени, сел на рейсовый автобус и вскоре уже прогуливался по оживленному «пяточку» перед кинотеатром «Киргизия», превратившемуся за последние годы в настоящую базарную площадь какого-нибудь уездного городка. До приезда Бориса было ещё примерно полчаса, и Воронцов, купив обжаренную сардельку, засунутую в черствую булку, бутылку пива, и пристроился у маленького, высокого столика на тонкой ножке — перекусить и подумать.

А подумать было над чем — «демоны зла» всерьез взялись за Воронцова…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«…Гаврила был бомжом опухшим,

И документов не имел…»

По-моему, Л. Трубецкой

«Только бы Катя была жива! А все остальное как-нибудь образуется. Сегодня все решится, сегодня, или никогда! Обменять этот дурацкий Прибор на нее… Господи, бред, менять пластмассовый ящик на живого человека! Надо бы подсобраться, как говорили в школе: «Оценить свои действия сторонним взглядом!».

Значит, так: в Центре меня наверняка ждут. И наверняка они постараются получить свой Прибор даром, каким-либо образом постаравшись обезвредить меня… А может, все пройдет нормально? Или ФСБ уже вышло на Центр, Катя давно освобождена, и только я один, как Неуловимый, и на хрен никому не нужный Джо, шарахаюсь тут от собственной тени…

С одной стороны Борька прав — этим козлам из Центра Прибор отдавать нельзя, если в нем заложены такие возможности, то с его помощью они наделают делов. У них же практически государство в государстве! Превентарии, «КИ»-клубы, связные, боевики, опергруппы… А какая система конспирации! Хм, интересно, а в Питере тогда, в гостинице — выходит, я столкнулся с бежавшимим из превентария людьми! Вот как бывает…

Ну где Борька? А вдруг он уже на Лубянке? Пришьют ему какую-нибудь «…антигосударственную деятельность», и привет! Интересно, а к Катиной мамочке ФСБ наведовалось? Надо бы позвонить, узнать…».

Воронцов доел сардельку, выпил пиво, показавшееся ему кислым, закурил и двинулся к телефонной будке — действительно, позвонить теще надо, а ещё надо позвонить домой и Борису в машину — что-то уж слишком долго его нет.

Прежде всего Сергей набрал свой домашний номер — длинные гудки были ему ответом. «Чудес не бывает, а если и бывают, то только в голливудских фильмах!», — подумал он, и набрал номер тещи. Тут трубку взяли почти сразу.

— Алло!

— Алло! Лидия Семеновна? Здравствуйте, это Сергей!

— Какой Сергей… А-а! Сергей! Где Катя?! Что происходит?! Куда ты дел мою дочь?! Ко мне приходили из люди… оттуда! Во что ты её вовлек?! Откуда ты звонишь?! Я немедленно сообщаю на Лубянку…

Воронцов поморщился, держа трубку в некотором отдалении от уха: насколько сильно он любил свою жену, настолько же сильно он не любил её «мамулечку», инициатора и идейного вдохновителя их развода, всегда твердившую дочери: «Катя, зачем ты связала свою жизнь с этим лимитчиком из глухой деревни? Опомнись, ты ещё молода!», и так далее…

Не дослушав крики тещи, Воронцов набрал побольше воздуха, выпалил в трубку:

— Лидия Семеновна, не верте никому, все будет хорошо, Катя скоро вернется домой!

И нажал на рычаг автомата. Главное он узнал — «урусовцы» или ФСБ, что вообщем-то одно и тоже, были у Катиной мамы, значит, они тоже ищут Катю. Телефон тещи наверняка на прослушивании, надо бы поменять, говоря военным языком, место дислокации, а то вдруг повяжут сейчас прямо здесь, у автомата, и все пропало!

Сергей спустился в подземный переход, вышел на той стороне, и сразу заметил джип Бориса — он медленно ехал в крайнем правом ряду, явно выискивая место, где бы встать. Воронцов пошарил глазами, стараясь не думать, а полностью положиться на интуицию, и вскоре его взгляд, скользящий по потоку машин, словно бы зацепился за серую, ничем особо не приметную «Волгу», тоже притормаживающую метрах в двадцати позади джипа.

За тонированными стеклами «Волги» смутно угадывались силуэты людей, но Воронцов уже не сомневался — это хвост! Урусов времени не теряет. Эх, обидно и глупо видеть, как тебя ищут свои же, по сути, и прятаться от них!

Борис тем временм пристроил джип к обочине, закурил и начал оглядываться в поисках Сергея. Серая «Волга» так же припарковалась, из неё выскочил молодой парень, и смешался с толпой возле коммерческих ларьков.

«Надо линять!», — подумал Сергей: «Еще опознают, чего доброго! Наверняка у них есть моя фотография!».

Но прежде чем покинуть свой наблюдательный пункт и спуститься в метро, Сергей купил в ларечке, продающем талончики на транспорт, проездные и лотерейные билеты, ещё несколько жетонов для телефона, пристроился под навесом у автомата, набрал номер Бориса, наблюдая, как тот берет трубку, откидывает плоский микрофон…

— Да! — голос Бориса был хриплым и не очень веселым.

— Алло! — как можно басовитее сказал Воронцов: — Мне господина Хвостова!

— Вы ошиблись номером… — начал было Борис, но Сергей прервал его:

— Да нет, не ошибся! Господин Хвостов сидит в серой «Волге» сзади тебя! Все, конец связи!..

Воронцов усмехнулся, наблюдая, как Борис завертел головой, пытаясь обнаружить своих «пастухов», повесил трубку и быстро двинулся ко входу в метро, лавируя между спешашими по своим делам людьми.

Он отдавал себе отчет в том, что поступает рискованно, но не предупредить Бориса не мог, хотя его сотовый телефон наверняка прослушивается, и агентам Урусова не надо быть семи пядей во лбу, что бы понять, где находился Воронцов в момент звонка, и куда он двинется дальше. Теперь Сергея должна была спасти только скорость передвижения…

Он практически бегом спустился по лестнице, проскочил турникет, чуть не уронив какую-то раскорячившуюся на ступеньках бабульку с огромной сумкой на колесиках, и буквально втиснулся в уже закрывающиеся двери уходящего поезда. Ну все, а теперь ищи ветра в поле, вернее, в метро!..

Сергей доехал по Калиниской ветке до станции «Площадь Ильича», перешел на Римскую, оттуда перебрался на Пролетарскую и поехал как бы обратно — в сторону Выхино. Таким образом, как ему тогда казалось, он надежно замел следы — скорее всего, «вычислять» его будут в центре Москвы, а не на далекой окраине.

В метро, пока поезд проезжал всякие Кузьминки и Текстильщики, Воронцов думал, прикидывал, рассчитывал свои дальнейшие действия — такая переоценка была необходима, Борис выбыл из игры, и Сергей всерьез беспокоился о судьбе друга.

Еще он твердо решил больше никого не втягивать в это грязное и кровавое дело — действовать надо было самому, быстро и решительно. Но вот — как?

Выхино встретило Сергея гомоном огромной массы людей — станция метро тут находилась на поверхности, рядом, параллельно путям метро шли железнодорожные рельсы и был перрон электрички, а внизу, и с одной, и с другой стороны раскинулись стихийные и официальные рынки и толкучки, где продовали все, что душе угодно — от жвачек и детских игрушек до одежды и мотоциклов.

Воронцов чувствовал, что ему надо хотя бы на час «пропасть», исчезнуть из людных мест, и лучше всего это сделать, уйдя в глубь «спальных» кварталов в сторону улицы Красный Казанец — когда-то Сергей уже бывал в этих краях, и хорошо помнил серые, типовые, похожие друг на друга, как пара кирпичей, дома, пяти — и девятиэтажки, даже без балконов, и замусоренные асфальтовые дорожки между ними.

Тут днем было тихо, почти не ездили машины, не ходили люди — взрослые ещё утром разехались по работам, пенсионеры разбрелись по магазинам и поликлиникам, а детей в последнее время в Москве вообще рожать стали мало, а в этом унылом районе их и вовсе не было, по крайней мере Сергей не заметил ни одной мамаши с коляской, а единственный похожий объект оказался небритым алкашом, везшим в старой детской коляске кучу грязных бутылок — сдавать.

Сергей брел, особо не выбирая направления, по ещё не до конца оттаявшим дорожкам, перешагивая лужи и собачии экстременты — в Москве о том уровне культуры, когда владельцы собак убирают за своими четвероногими любимцами, оставалось только мечтать.

На Сергея временами накатывали приступы необороимой тоски и отчаяния, временами, наоборот, мозг вдруг начинал мыслить очень трезво и здраво, и эти смены состояний доводили Сергея до иссупления — он мог и, самое главное, должен был спасти Катю, но совершенно не знал, КАК это сделать.

Пару раз ему на встречу попались пешеходы, спешащие по своим делам, по дороге проехало несколько машин — и все, он практически был один среди голых березок и таких же голых зданий, возвышающихся вокруг.

Обогнув одну из девятиэтажек, Воронцов вышел на довольно оживленную улицу, машинально глянул на вывеску на доме, и внутренне сжался — улица называлась «Снайперская».

Тут было уже достаточно людно, у перекрестка виднелись палатки, блестел стеклом витрин продуктовый магазин на другой стороне. Возле магазина топтались несколько бомжеватых личностей, одетых с подчеркнутым пренебрежениме к моде и времени года — кто в трико, кто в пиджаке… Они живо напомнили Сергею «свою братву» из его двора — таких же спившихся, опустившихся типов, вечно торчавших возле магазина на углу.

Сзади послышался шум останавливающейся машины. Сергей внутренне сжался, приготовившись к немедленным действиям, но птом мысленно обругал себя — кретин, кому тут есть до него дело? И тут же сзади, вслед за хлопнувшей дверцей послышалось:

— Гражданин! Одну минуточку!

Медленно, как можно равнодушнее и спокойнее, Сергей обренулся и замер: в двух метрах от него стоял сине-голубой «сорок первый» «Москвич» патрульно-постовой службы, а рядом с машиной возвышался, властно маня его к себе рукой, здоровенный старшина с коротким автоматом-»сучкой» на шее.

Мысли Воронцова заметались, как в лихорадке: «Попался?! Вряд ли, не со спины же они меня узнали! Тогда почему? Плохо выгляжу, ночь в теплотрассе точно не придала моему облику элегантности! Значит, обычная проверка докумнетов! А документы…».

«Додумать» он не успел — старшина небрежно козырнул и проговорил, ощупывая Сергея недобрым взглядом выпуклых, круглых, наглых глаз:

— Восемнадцатое отделение, старшина Руленко. Ваши документы, пожалуйста!

«А документов-то у меня — только институтское «оо-шное» удостоверение! Показывать или нет? А если обо мне уже сообщили, как говориться, всем постам? Что делать, мать твою?!», — Сергей был в отчаянии, однако внешне старался сохранаять равнодушное спокойствие, и с наигранной ленцой в голосе сказал, скорее по наитию, чем осознанно:

— Нету с собой, старшина, не ношу!

Милиционер внимательно посмотрел на Сергея, потом обренулся к машине, где сидели ещё двое — сержант за рулем, и то ли лейтенат, то ли старлей — рядом:

— Нету у него! Что, берем?

Сергей увидел, как к стеклу приблизилась бледная от недосыпа или похмелья физиономия офицера, серые глаза осмотрели его, и последовал утвердительный кивок — берем!

— Садитесь в машину, вам придется проследовать с нами в отделение для установления вашей личности! — скучным голосом сказал старшина, и аккуратно, но крепко взял Воронцова за раненную руку, сделав движение, мол, давай, мужик, садись!

Сергей медлено сделал шаг к распахнутой дверце, решая про себя новую дилемму — старшину он бы уложил с одного удара, ребром ладони по кадыку, благо, тот стоял очень удобно. Потом из пистолета — в водилу и «летеху» рядом… А потом? «А потом, в случае попадания в руки милиции ты автоматически становишся трупом — своих они не прощают!», — безжалостно прозвучал в голове Сергея «внутренний голос».

Воронцов усмехнулся и полез на заднее сидение…

Восемнадцатое отделение милиции города Москвы, двухэтажное кирпичное здание, серое и какое-то сиротливое, оказалось совсем рядом — на пересечении Снайперской улицы с улицей Молдагуловой. Доехали молча.

Сергей следом за старшиной вылез из «Москвича», и уже по пути к дверям отделения его вдруг обожгла тревожная мысль: «Пистолет!».

Он уже так привык к своей «пушке» под курткой, за поясом, что как-то и забыл, что основная масса людей ходит без оружия, и что в глазах милиции любой вооруженный человек — потенциальный преступник.

«Сейчас меня обыщут, найдут пистолет, и тогда…». Что будет тогда, Сергей не знал. У него было разрешение на ношение оружия — на обороте институтских корочек, заламинированное под общий пластик. Но показать его — значит показать и удостоверение, а Сергей очень сильно сомневался, что когда менты увидят надпись «Отдел Охраны НИИЭАП», у них не всплывут нехорошие ассоциации — все же Воронцовых много, а НИИЭАП — один…

В конце концов он решил действовать таким образом — обыщут, найдут оружие — придется показывать удостоверение и дальше действовать по обстановке. Не обыщут — значит, прокатило…

Старшина привел Сергея в дежурку, отделенную от вестибюля стелянной решетчатой перегородкой. За перегородкой сидел толстый лысый майор и грыз яблоко. Он безо всякого интереса поглядел на Воронцова, потом вопросительно — на старшину.

— Вот, товарищ майор, без документов! Куда его?

Майор опять посмотрел на Сергея, более внимательно и настойчиво, словно бы пытался узнать в этом небритом хмуром человеке кого-то занкомого, потом кивнул:

— Давай в «обезьянник»! — и официально обратился к Воронцову: — Место жительства?

— Город-герой Москва! — в том же тоне ответил Сергей, и шагнул в отделенную решеткой от основной дежурки каморку с низкой, грязной лавкой. Пахло тут так, что впору было залезать в противогаз. Действительно, «обезьянник»!

— Где-то я его видел! — задумчиво сказал майор, глядя на Воронцова, потом посмотрел на страшину: — Руленко, ну-ка, посмотри на стенде — нет у нас такого персонажа?

Старшина поправил автомат, подошел к застекленному стенду с грозным транспорантом наверху: «В розыске», внимательно начал разглядывать фотографии, изредка бросая взгляд на Сергея. Продолжалось это все довольно долго, и все это время Сергей сидел, сильно напрягшись — мало ли, вдруг он уже в розыске?

Но оказалось — нет. Добросовестно сличив лицо Сергея с доброй сотней лиц на стенде, старшина отрицательно покачал головой:

— Не, товарищ майор, такого нет!

— Ладно, бес с ним! — пробурчал майор, вновь берясь за яблоко: — Но где-то я его видел?

Старшина ушел. Майор доел яблоко, сыто рыгнул и полез в коробок — за спичкой. Ковыряя в зубах, он достал из стола приложения к «Аргументам и Фактам» «Я — молодой», и углубился в чтение.

— Товарищ майор! — подал голос Сергей из-за решетки: — А со мной-то как? У меня дел полно, я же на работе!

Майор флегматично посмотрел на Воронцова через плечо, потом с ленцой сказал:

— Через пять минут заканчивается мое дежурство! А с тобой мой сменщик разберется! Я-то все равно не успею! Пока запрос пошлют, пока ответ придет…

Майор зевнул, потом притянул к себе открытый журнал, лежащий на столе, что-то записал туда, с хрустом потянулся и взялся за телефон.

Сергей сидел на краешке грязной скамейки — сесть нормально было противно, и с умилением наблюдал, как милиционер, вытирая платком потеющую лысину, врет жене про сверхурочную работу, а потом звонит какой-то Валюше и договаривается о встрече.

Смена пришла не через пять минут, а через полчаса. Худой, чернявый, нервный капитан, полная противоположность толстому майору, вошел в дежурку быстрым, порывистым шагом, на ходу глянул на Воронцова, потом остановился у стола. Майор не спеша встал, менты пожали друг другу руки, о чем то не долго переговорили, и майор ушел.

Капитан перелистал журнал, потом долго звонил по телефону, потом разговаривал с зашедшими патрульными, потом снова звонил, и Сергей в результате понял, что если он сейчас не обратит на себя внимание, то просидит тут до вечера.

— Товарищ капитан, обратите на меня внимание, пожалуйста! — подчеркнуто вежливо, но настойчиво сказал Сергей, вставая и подходя к самой решетке: — У меня работа стоит!

— Документы надо С СОБОЙ носить! — сварливо ответил капитан, не глядя на Воронцова: — Вы все думаете, нам делать больше нечего, как всех подряд с улицы тащить сюда, а потом время на вас тратить! Сиди пока, сейчас, разгребусь маленько с делами и займусь тобой!

Пришлось сидеть. Так прошло ещё полчаса, и только тогда капитан «занялся» Сергеем. Он включил компьютер, что-то невообразимо «286-ое», серое и пыльное, долго и кропотливо, одним пальцем набивал Воронцовские данные, потом входил в сеть, делал запрос в информатории — Сергею хорошо было видно из-за худой капитановой спины весь этот процесс.

На пыльном мониторе замигала надпись: «Ждите ответа!».

— А сколько ждать, товарищ капитан? — осведомился Сергей.

— Иногда час, иногда — пять минут! Это — техника! — глубокомысленно изрек капитан, и снова занялся своими делами

Ответ пришел минут через пятнадцать. Капитан закрыл монитор спиной так, чтобы Сергею не было видно, прочитал все, что выскочило на экране, потом выключил компьютер, и гремя ключами, двинулся к двери «обезьянника».

— Ну что, все в порядке? — улыбнулся ему Сергей.

— В порядке, в порядке! — проворчал капитан, отпер решетку: — Выходите! И на будущее, чтобы не было больше подобных эксцессов — носите с собой паспорт! А то нехорошо — работаете в приличной фирме, я вашего начальника немного знаю, ваши тут, неподолеку, стоянку охраняют, хорошо охраняют! А вы — без документов!

— Так уж получилось! — развел руками Сергей. Капитан выпустил его из дежурки, кивнул в ответ на Воронцовское: «До свидания!», и начал что-то вычеркивать из журнала.

Сергей по пустому, гулкому вестибюлю дошел до входной двери, и едва не нос к носу столкнулся со спешащим майором, сдавшим дежурство час назад. Майор шарахнулся в сторону, освобождая проход, и тут же бросился к дежурке, вопя на ходу:

— Вспомнил! Я вспомнил! Он… Держи его!

— Что случилось, Антон Григорич? — всполошился капитан, вскакивая за своей перегородкой.

— Этот… этот… — майор никак не мог отдышаться, указывая толстым пальцем на дверь, за которой только-что скрылся Воронцов: — Сегодня была оперативка, я забыл тебе сказать… Он был… во вводной из Мура, его лицо!

Капитан нажал кнопку на пульте, и на ходу расстегивая кабуру, бросился к двери. Одновременно с ним из коридорчика, грохоча сапогами, выбежали трое милиционеров из дежурной смены, с автоматами в руках, и непониманием на лицах.

Капитан распахнул входную дверь, выскочил с «макаровым» в руке на улицу, здорово напугав случайного прохожего — пожилую бабульку с сумками, огляделся, но тщетно — Воронцов Сергей Степанович, сотрудник охранной фирмы «Залп» исчез… Только его и видели!

Сергей уходил от возможного преследования выхинской милиции по всем правилам экстренного отхода, терясь в общественном транспорте, меняя маршруты, ловя такси и делая броски из одного района города в другой, а у самого в голове была полная каша. Одно он понял очень хорошо — его теперь ищет не только Урусов, а значит — ФСБ, но и доблестная милиция, а это значило, что теперь он должен быть настолько острожным, чтобы исключить даже намек на провал — иначе Катя погибнет…

Руслан Кимович Хосы, президент охранной фирмы «Залп», сидел в своем рабочем кабинете, невидящем взглядом упершись в полированную крышку стола, и уже почти час ломал маленькими, сильными руками кусок бамбуковой палки, служившей для задергивания штор на окнах.

Руслан Кимович был в ужасном гневе. Сегодня, с утра по раньше его очень вежливо попросили приехать в НИИЭАП для «кое-каких объяснений». Там, в кабинете полковника Урусова, в течении сорока минут на него, боевого офицера-десантника, тоже, между прочим, полковника, и тоже в отставке, орали, как на солдата-первогодка, обвиняя во всех смертных грехах, от неразборчивости в работе с кадрами, и до преступного сговора и государственной измены!

Сейчас, когда прошло время, обида от не заслуженной выволочки наконец улеглась, и Хосы, отшвырнув измочаленный бамбук, сделал несколько глубоких вдохов, наполняя все тело энергией Цы, привел чувства и разум в состояние покоя и начал размышлять.

«Не может быть, что бы я ошибся с Воронцовым! Что-то напутал этот толстый полковник с красными от бессоницы глазами! Не такой человек Воронцов, что бы воровать чужой, дорогущий и важный прибор, да ещё если при этом погиб его клиент!

Трупы, обнаруженные во дворе — это те, кто охотился за прибором. Воронцов спасал его, и своего клиента, но сумел только вынести прибор. Так, а дальше? Почему он не пошел к Урусову, в милицию, ко мне, наконец, почему скрылся, да ещё и вместе с женой? Что-то тут не так!».

Хосы встал, прошелся по кабинету, вдруг резко сорвал со стены короткий самурайский меч-вакидзаси, сделал несколько стремительных выпадов, прыгнул, окружив себя в полете сферой сверкающей стали, и с пронзительным криком, вложив в удар всю свою отрицательную энергию, развалил мечом тяжелый дубовый стул на две половины!

«Ох, и разозлил же меня это полковник!», — подумал Руслан Кимович, вложил блестящий клинок назад, в висящие на стене ножны, отнес половинки стула к двери, снова сел за стол, положил перед собой лист бумаги и начал рисовать…

На листе дорогой голубоватой финской бумаги один за другим появлялись человечки, домики стрелки и буквы:

«Вот Воронцов и его клиент. Вот прибор, а это те, кто прибором интерсовался. Они отправляют группу, а скорее всего, две группы, я бы сделал именно так, на захват прибора. Как прибор оказался вынесенным из стен режимного НИИ, этого я не знаю, и пусть это будет на совести погибшего клиента Воронцова!

Ладно, две группы берут клиента с прибором, Воронцов пытается спасти их, но спасает только прибор! Клиента гибнет, вместе с ним гибнет соседка, и те, остальные — из группы захвата! Все-таки Воронцов молодец — в одиночку продержался против стольких… А они, наверняка, тоже не дилетанты!

А раз не дилетанты, должны же были они подстраховаться! Допустим, их шеф рассуждал так: мои люди не смогут отбить прибор — телохранитель помешает, и прибор остается у него! Как повлиять на телохранителя? Так, так, так!»…

Хосы застыл, словно статуя буддисткого божка, размышляя, потом достал телефон и набрал номер майора Павлова, начальника одного из отделов Мура, и своего старого приятеля.

— Алло, Костя? Хосы беспокоит, привет! Как дела? Как идет борьба с преступностью? Организовано?

— Привет, Руслан! Борьба с преступностью идет, мать ее! Я имею в виду преступность! — отозвался в трубке усталый голос.

— Слушай, Костя, я имею к тебе вопрос: не проходит ли у вас по какому-нибудь делу один мой сотрудник, некто Воронцов Сергей Степанович? Узнай, пожалуйста, очень мне нужна эта информация.

— Лады, погоди на трубке! — ответил Павлов, и Хосы услышал в телефоне, как защелкали клавиши компьютера. Прошло несколько минут, прежде чем Павлов снова заговорил:

— Слушай, Руслан, есть твой Воронцов! У нас на него «заява», я хочу сказать — заявление, из какого-то Фонда, что-то по подержке науки там и еще… Не суть! Его обвиняют в похищении научного оборудования с целью продажи! Наши ищут, но пока — безрезультатно! Дома он не появлялся уже два дня, на работе — тоже! Извини, но и у вас, в «Залпе», его тоже не было — мы проверяли!

«Веселенкое дело!», — подумал Хосы: «Оказывается, у меня работает агент угро, а я и не знаю! Надо будет заняться…», а вслух сказал:

— Костя, если вдруг что-то будет по Воронцову, дай мне знать, будь ласков!

— Даю! — с готовностью отозвался Павлов: — Во-первых, вместе с ним исчезда его жена, с которой он в разводе, но живет совместно, а во-вторых — сегодня утром твой Воронцов был задержан в Выхино патрулем — у него не было с собой документов! Он попал очень «удачно» — в пересменку дежурных, поэтому его проверили, установили личность, и отпустили, представляешь! Дармоеды, мать их! Спохватились уже слишком поздно — он ушел! Слушай, а как он вообще, этот Воронцов? Ты за него собираешься хлопотать? Имей в виду — «заява» на него серьезная, не отмажешься!

— Да как тебе сказать… — уклончиво ответил Хосы: — Он такой, второстепенный сотрудник, я его знаю мало… Просто он, как ты уже сказал, два дня не появлялся на работе и дома, вот я решил проверить, а оказалось — он преступник! Но все же, когда вы его возьмете — дашь мне с ним переговорить, хочу в глаза ему посмотреть, стервецу!

— Руслан, кому ты лапшу вешаешь? — проникновенно поинтресовался Павлов: — Мы же с тобой двадцать лет знакомы! Скажи уж лучше — не можешь мне всего рассказать! Ладно, как ты любишь говорить — «Пусть все твое будет в ладах с твоей совестью!». Если что узнаю, я тебе позвоню! Ну, давай, жму руку, привет Динке и ребятам!

— Пока… — сказал Хосы, убрал телефон, и усмехнулся — дурацкий получился разговор. Ай да Воронцов! «Ищут пожарники, ищет милиция…». Да, пожалуй, только пожарники его ещё и не ищут…

Хосы вскочил, в возбуждении заходил по кабинету, потом снова уселся за стол, и продолжил рисовать и думать: «Значит, жену Воронцова захватили они! И поставили условие: никаких контактов с силовыми структурами, отдаешь нам прибор, получаешь назад жену! Иначе она пострадает.».

Руслан Кимович некоторое время посидел, закрыв глаза, потом медленно поднялся, скомкал изрисованный дорогим «паркером» листок бумаги, поджег его, держа двумя пальцами на весу, а когда в руке остался лишь маленький клочек бумаги, а все остальное превратиось в пепел, резким и быстрым ударом левой руки развеял этот пепел в невидимую пыль.

Потом он вышел в приемную, наклонился к молчаливой секретарше, что-то быстро сказал ей на ухо, получил в ответ утвердительный кивок, и вышел, аккуратно и бесшумно закрыв за собой дубовую дверь…

Сергей Воронцов сидел в подъезде старого, поставленного на капремонт, а потому пустого, и находящегося в полной разрухе дома на Садовом, и сквозь мутное стекло в половинку театрального бинокля, добытого полчаса назад за бутылку водки у станции метро «Сухаревская» у какого-то ханыги, рассматривал поблескивающее, стеклянное, устремленное ввысь здание Центра.

Конечно, разглядеть что-либо через зеркальные, тонированные стекла было невозможно, но Сергей все же подметил немало важного — например, то, что охрана у входа вооружена, видеокамеры просматривают не только площадку перед главным входом, но и участки тротуара и проезжей части по сторонвм от здания, а также и то, что слежка с использованием видеоглазков, поворачивающихся на кронштейнах, ведется и с той стороны здания, которая выходит в переулок.

Никакого мало-мальски обоснованного и обдуманного плана — как действовать в Центре, у Воронцова не было. Все, на что хватало его воображения — это войти внутрь, где его уже ждут, сказать: «Вот ваш Прибор, где моя жена?», и все… Дальше, в идеале, ему должны были вывести Катю, но это только теоретически, а практически, скорее всего, ему шарахнут сзади по голове, и привет!

Соваться в Центр с таким настроем было безумием, но Сергею казалось, что он сойдет с ума гораздо раньше, если не освободит Катю. Иногда его охватывало черное отчаяние — ещё бы, он был один против всех, даже Борис, верный друг, выбыл из игры — раз за ним слежка, значит, ФСБ или «урусовцы» «пасут» его дом, и теперь там нельзя укрыться, передохнуть и спокойно подумать…

После того, как Сергею удалось бежать из восемнадцатого отделения милиции, он впервые в жизни почувствовал себя так, как чувствует человек, объявленный «вне закона» — ощущение постоянной опасности, слежки, боязнь соврешить что-то, что привлечет к нему внимание милиции просто на улице или в метро, постоянно преследовало Сергея, и он стал замечать, что со стороны его поведение уже вызывает косые взгляды людей — хмурый, небритый человек в не очень чистой одежде, с затравленным взглядом и суетливыми движениями заставлял прохожих сторониться, стараться не соприкасаться в транспорте, обходить на улице…

Воронцов понимал, что в конечном итоге такое поведение может выдать его, и тогда не избежать конфликта с милицией, но ничего с собой поделать не мог — нервы его были на пределе, по-умному надо было бы «лечь на дно», затаиться, спрятаться, отсидеться где-то в укромном месте, но Сергей не мог позволить себе этого — ему надо было спасть жену, и на сегодняший момент он вступил в противостояние сразу с несколькими правоохранительными организациями, не считая Отдела Охраны Урусова и самого главного противника — «центровиков». Все ли противники Воронцова были «демонами зла»? Наверняка нет, но к кому из них, не-врагов, обратиться за помощью, он не знал…

«А если опять попробывать связаться с Наставником?», — мелькнула шальная мысль: «Может, он чем-нибудь сможет помочь?». Это было, что назывется, хватание за соломинку, но Воронцов все же пошел на это, — а вдруг повезет!

По захламленному двору Сергей, поминутно озираясь, вышел в какой-то узкий, тихий переулочек, нашел телефон-автомат, и скрючившись под квадратным, застекленным колпаком так, чтобы ему было видно все вокруг, взялся за аппарат.

Не повезло…

Сергей набрал номер Наставника, трубку взяла женщина с тихим, усталым голосом. Воронцов попросил Олега Александровича, и едва не выронил из рук «дипломат», услышав: «Его больше нет! Он… Он покончил с собой!».

События разворачивались стремительно, и совсем не так, как бы хотелось Сергею!

Где-то в Центре…

— Дмитрий Дмитриевич! Какие новости из Мура? Они отреагировали на наше заявление?

— Да, господин Учитель! Воронцов включен, как подозреваемый, в вводную на сегодняшний день, его фотография разослана во все отделения и посты. Опергруппа с Петровки уже побывала у него дома. И что самое интресное — он один раз попался!

— Вот как? И где же он сейчас?

— Бежал! Из-за халатности работников милиции он ушел прямо из-под их носа! Где он теперь, милиции неизвестно, ищут…

— Очень хорошо! Пусть ищут! Главное — не пропустить момент, когда найдут! Нам важен Прибор, вы головой отвечаете за него, Дмитрий Дмитриевич! А что слышно от службы наружного наблюдения?

— Все тихо, господин Учитель! Но интуиция мне подсказывает, что мы встретимся с Воронцовым раньше, чем органы правопорядка! Он где-то здесь! Я чувствую! Он уже пришел… И выбирает тактику!

— Хорошо! Люди все на местах? Ну, глядите в оба! И самое главное — при захвате не повредите Прибор!

Задней частью здание Центра примыкало к облезлым двухэтажным развалюхам, бывшим особнячкам каких-нибудь дореволюционных купчишек. В них располагались различные коммунальные конторы и мелкие городские службы, чудом выжившие под натиском нового русского капитализма.

Сергей со стороны переулка подошел к крайней двухэтажке, с узкими, откровенно грязными окнами, единственной дверью, и забеленными толстым слоем известки львиными мордами на фасаде. Этот дом вплотную граничил с «зубилом» Центра, и разумнее всего было попытаться что-то предпринять именно отсюда.

Воронцов вошел в низкий подъезд, огляделся — влево вел прокуренный коридорчик, стояли какие-то ободранные кресла, висели замызганные плакаты. Слышался стрекот пишущих машинок, людские голоса, пахло чаем, пылью и духами.

— Мужчина! Вы к кому? — раздался у Воронцова за спиной женский голос. Он обернулся — перед ним стояла довольно молодая, но уже весьма «обьемная» дама с заварочным чайником в руках.

— Я… Вообщем, это… — начал было Сергей, лихорадочно соображая, что ему говорить, но дама сама пришла ему на помощь:

— Вы, наверное, к Михаилу Николаевичу? Так это на втором этаже, вот по этой лесенке наверх, третья дверь на право!

Воронцов пробормотал: «Спасибо!», и двинулся по оплывшим ступеням вверх. Что он будет делать там, на втором этаже, Сергей не знал, и шел чисто по наитию, словно его вел кто-то. Перезаряженная, смазанная «беретта» привычно оттягивала пояс, а Прибор Сергей переложил в черный дерматиновый рюкзак, купленный на последние деньги в магазине «Школьные товары», и и теперь обе руки у Воронцова были свободны.

Второй этаж ни чем не отличался от первого — тот же табачный смрад, те же стулья, пожарный щит на стене, серый потолок в подтеках и разводах… Сергей быстро прошел по коридорчику, и обнаружил в его конце небольшую, крашенную синей краской дверь, явно ведущую на чердак.

С замком пришлось повозиться — его давным-давно закрасили, и Сергей едва не сломал кончик ножа, пытаясь отколупнуть насмерть засохшую краску. Наконец замок поддался, дверь с противным скрежетом распахнулась, и на Воронцова повеяло сухим, затхлым воздухом.

Быстро закрыв за собою дверь, Сергей очутился на узкой железной винтовой лестнице, штопором уходящей вверх, в темноту. Пахло мышами, пылью и ещё какой-то дрянью. По идее, лестница должна была вести на крышу, подходившую вплотную к стеклянному «зубилу» Центра. Конечно, и с этой стороны наверняка тоже стояла аппаратура слежения, но Воронцов очень надеялся, что проникнуть в Центр «с тыла» будет проще.

Стараясь не греметь ржавыми листами железа, отставшими от ступеней, Сергей поднялся на маленькую площадку, увенчивающую лестницу. Узкий, вытянутый лючок в потолке, несколько ржавых скоб в стене — это и был выход на крышу.

Должно быть, пользовались им последний раз очень давно — как ни старался Воронцов, но ему не удалось приподнять крышку ни на сантиметр. Разозлившись, он даже попытался выбить её ногами, упершись руками в пыльный, грязный пол площадки и ударив в гулкое железо подошвами ботинок, но люк держался мертво.

Воронцов зажег фонарик и принялся внимательно осматривать помещение. Вскоре его усилия увенчались успехом, правда, весьма сомнительным — под самым потолком, слева от выхода на крышу он обнаружил свежепросверленные, изолированные отверстия с пропущенными через них бронированными проводами явно современного производства. Качество работ не оставляло сомнений — работали «центровики», чахлой конторке, обосновавшейся в здании, явно не по средствам оплатить такой уровень выполнения.

«Эти провода здорово похожи на оптические световоды, ведущие к видеоглазкам. Если я и выбью люк и поднимусь на крышу, меня все равно обнаружат. Значит, тут тоже все перекрыто!», — подумал Воронцов. Надежда, что у него есть хоть один шанс освободить Катю в одиночку, так и осталась надеждой…

* * *

Руслан Кимович отсутствовал на работе почти весь день, и вернулся только под вечер. Секретарша передала ему список звонивших, сводку по обьектам охраны «Залпа» за день, и Хосы скрылся в своем кабинете, где и просидел до восьми вечера, никуда не выходя.

В девятом часу он покинул кабинет, спустился вниз, попрощался с охраной и, пройдя мимо офисной стоянки, свернул за угол, где в этот раз оставил свою машину, скромную, но изящную «Хонду», против обыкновения ставить её на стоянке.

Хосы сел за руль, завел двигатель, прогрел его, выехал на проезжую часть, и только свернув с Садового на Новый Арбат, негромко сказал, ни к кому не обращаясь:

— Лежи, головы не поднимай! Я не уверен, нет ли за мной «хвоста»! Сейчас я помотаюсь, погляжу, а потом поедем… на дачу! Жену освободил?

— Нет! — глухо донеслось с заднего сидения: — Но я знаю, где она! Одному не справиться…

— Разберемся! — хищно оскалился Хосы, прибавляя газу.

В течении следующего часа он крутился по узким улочкам внутри Бульварного кольца, пару раз проскакивал перекрестки на красный свет, наконец, удостоверившись, что «хвост», даже если он и был, оторвался бесследно, выбрался на Беговую и погнал машину в сторону Рублевского шоссе…

* * *

— Это не моя дача, к себе я не рискнул тебя везти, вдруг там все под наблюдением! — Хосы прохаживался по просторной, отделанной деревом кухне, изредка с улыбкой посмотривая на уплетающего плов прямо из чугунной «утятницы» Воронцова: — Сейчас ты поешь, а потом будем говорить! Если я смогу тебе помочь, то сделаю все возможное! Если ты нарушил закон, особенно корысти ради, как думают и этот твой Урусов, и в Муре, я выдам тебя властям!

— Стоило для этого отрываться от «хвоста», спасать меня! — прошамкал с набитым ртом Сергей.

— Ты сам залез ко мне в машину! — усмехнулся Руслан Кимович: — Так что…

— Ага! — перебил его Сергей: — Как будто вы её случайно оставили за углом, чтобы наши ребята, из охраны офиса, не видели!

— Ладно, ладно! — поднял руку Хосы: — Доедай, пей чай, я жду тебя в комнате!

Впервые за почти двое суток плотно поев, Воронцов ощутил приступ сытого блаженства и удивился, как мало надо, в сущности, человеку для того, чтобы испытать удовлетворение! Воистину, все познается в сравнении, и многое в этой жизни начинаешь ценить только тогда, когда оказывешься этого лишен!

Хосы ждал его, сидя в кресле перед выключенным телевизором. В руках Руслан Кимович держал газету, но вошедший в комнату Сергей сразу заметил, что его шеф не читает, а скорее пытается отвлечься, хотя это ему плохо удается.

— Поел? — спросил Хосы, указывая Воронцову на кресло по другую сторону журнального столика: — Сыт?

— Да, спасибо большое! — кивнул Воронцов: — Еще бы поспать…

— На том свете отоспимся! — жестко сказал Руслан Кимович, сразу напомнив Сергею незабвенные армейские времена, когда это выражение было в ходу.

— Ну, давай рассказывай, медленно и по-порядку, со всеми деталями и мелочами! — Хосы оторвал от края газеты длинную, узкую полоску и начал скручивать, складывать её — в «Залпе» все знали, что их шеф любит заняться оригами в минуты серьезных раздумий.

Воронцов говорил долго, почти час. Он даже охрип, а во рту пересохло — правда, не столько от разговоров, сколько от нервов. Сергей рассказал и про Пашутина, и про «КИ»-клубы, и про Наставника, про нападение на Чистых Прудах, про Бориса, про слежку «урусовцев», про Ирину, а тут ещё пришлось возвращаться к временам учебы в Питере…

Особенно Руслана Кимовича заинтересовали подробности, связанные со Связным, превентарием и камерой экстренной связи. Наконец, охрипший Воронцов рассказал про свои безрезультатные метания вокруг здания Центра, про то, как решил поговорить с Хосы, и поэтому забрался к нему в машину, и замолчал, выдохшись.

— Интересно, интересно… — покачал головой Руслан Кимович, встал, заложил руки за спину, и в своей излюбленной манере начал прохаживаться по ковру, покрывавшему весь пол в комнате, взад и вперед.

— Скажи, Сергей Степанович, а ты уверен, что твоя жена именно в этом Центре?

— Так сказал Горобко…

— Да, но тот парень, из группы опреативного реагирования, наоборот, сказал, что её там нет!

— Он мог и не знать…

— Горобко тоже мог не знать! Хорошо! — Руслан Кимович резко повернулся на пятках, уставившись своими узкими, рысьими глазами в лицо Воронцова:

— Ты знаешь, что бы сделал я на месте руководства этого Центра? Я бы первым делом убрал твою жену из Москвы! Вывез бы её, подальше! Они — не мелкие вымогатели, они — серьезная организация, и я думаю, у них есть возможности и средства для тайного перемещения людей по стране! Так что твой неподготовленный визит в Центр мог положить конец всему, в том числе и твой жизни, а может быть, и жизни твоей жены!

Воронцов при упоминании о жене только скрипнул зубами, сжав кулаки, но промолчал — Хосы говорил правду, действительно, какой смысл им рисковать, держа заложницу в Москве, где полно возможностей для её освобождения, да и малейший всплеск активности будет замечен органами правопорядка?

— Но где её теперь искать? — глухим голосом спросил Сергей.

— Этого я не знаю! — Руслан Кимович в задумчивости постоял у полки с книгами, словно бы выбирая, что взять почитать, потом повернулся к Воронцову: — Сергей Степанович, есть у меня одна мыслишка, но тут надо очень тщательно обмозговать все детали! Ты как, поспать вроде хотел? Давай так — ты сейчас отдохни часика два, а потом мы с тобой приступим, на свежую голову. А пока я переговорю кое с кем!

Воронцов кивнул, направился к дивану, и на ходу спросил у удаляющегося в другую комнату Хосы:

— Руслан Кимович, а почему вы мне помогаете?

Тот на секунду замер, потом повернулся, как всегда, улыбаясь, и сказал:

— Сталин, человек далеко не глупый, как ты знаешь, в свое время любил повторять: «Кадры решают все!». К слову — как управленец, говоря современным языком, менеджер, Иосиф Виссарионович до сих пор не имеет в нашем веке равных! Так вот: ты — один из лучших моих «кадров»! Должен же я бороться за своих работников! Понял?

Сергей кивнул, а про себя подумал: «Хитрая лиса, никогда не скажет всего, что думает! Вот уж точно: Восток — дело тонкое!».

Где-то в Центре…

— Господин Учитель! В примыкающем к нашему здании обнаружены следы взлома замка на лестнице, ведущей на крышу! Это наверняка Воронцов! Но он, после попыток вскрыть заваренный люк, ушел! Мы не успели его засечь!

— Идиотская ситуация! — Учитель раздраженно смял лист бумаги, швырнул его в приемный лоток шредера, пронаблюдал, как в корзину посыпались тонкие полоски, хлопнул ладонью по столу: — Мы имеем заложника, но не имеем связи с человеком, на которого должны при помощи этого заложника влиять! Черти-что! Срывется вся генеральная акция! А что отдел охраны института? Мур? ФСБ?

— Наш информатор, внедренный в отдел полковника Урусова, который занимается делом Воронцова, сообщил, что они вышли на друга Воронцова Бориса Епифанова, допросили его, установили слежку и наблюдение, надеясь таким образом выйти на Воронцова, но тот, почуяв опасность, скрылся из-под самого их носа! Они тоже находятся в неведении относительно его планов и местонахождения!

— Известно, какую версию они отрабатывают?

— Да! В соответствии с нашими предположениями, Урусов считает, что Воронцов похитил Прибор и скрылся вместе с женой. Урусов связывался со своими бывшими коллегами, ФСБ уже выходило на представителя Интерпола в России, из чего следует, что они не отрицают возможности ухода Воронцова за границу.

— Так, это хорошо! Интерпол — пусть ищет там, где пусто, слишком серьезная контора! Что вы предпологаете делать дальше?

— Я считаю, что Воронцов все равно вернется и попытается либо проникнуть в Центр, либо захватить кого-то из руководящего состава, чтобы узнать что-нибудь, касающееся его жены!

— Я в этом не уверен! Он слишком осторожен! Кроме того, мне кажется, что Воронцов знает, или по крайней мере догадывается, ЧТО за Прибор находиться в его руках, и поэтому вряд ли готов просто так обменять его на заложницу! Надо искать Воронцова самим! Что милиция?

— Реакция нулевая…

— Скверно… Ладно, идите, работайте! И ещё — охрану Центра с усиленного варианта несения службы не снимать! Все, свободны!

ГЛАВА ПЯТАЯ

«Кент туфту не гонит — бикса была клевая…»

Из устного народного творчества

Воронцов проспал почти три часа — Хосы не стал его будить, давая своему подчиненному отдохнуть и выспаться. Сам Руслан Кимович долго разговаривал по телефону с разными людьми — с одними спокойно, с другими — грозным, суровым голосом, и лишь один звонок остался без ответа…

— Руслан Кимович! — Сергей, взьерошенный со сна, появился в дверях комнаты, рукой поправляя волосы: — Я готов, можно приступать!

— Ты вот что, Сергей Степанович… Вообщем, думал я долго, и решил для начала, что огульно соваться нам с тобой В этот Центр не стоит! Погоди, погоди, не перебивай! Утречком я без тебя, но… с товарищами, нанесу им визит, прощупаю обстановку!

— Но Руслан Кимович! Как же так! А Катя!..

— Да ты не волнуйся! Все будет сделано аккуратно и правдоподобно! Возму я с собой кое-кого, пошумлю там, наеду, так сказать, а заодно осмотрюсь и проверю, что там и как! А ты пока посиди тут, отдохни, успокойся! И не волнуйся за Катю свою, я на них так надавлю, что они и не пикнут! У меня, слава Богу, есть полезные знакомства и влиятельные должники!

Где-то в Центре…

— Господин Учитель! — в кабинет с треугольным столом бегом вбежал Дмитрий Дмитриевич, остановился перед лысыватым человеком, сидящим за столом: — У нас гости!

— Кто?! Воронцов?

— Нет! Четыре машины, всего восемнадцать человек! Их… главный, руководитель охранной фирмы «Залп», где работает Воронцов, некто Хосы, бывший офицер-десантник, требует встречи с нашим руководством, говорит, очень важное дело! Они на улице, я отдал распоряжение охране не пускать их пока внутрь.

— Та-а-ак! Значит, Воронцов все же нарушил свое инкогнито, побежал к коллегам за помощью, когда понял, что сам, в одиночку, не справиться! — Учитель радостно потер короткопалые ручки: — Ну что же, посмотрим, что нам хочет предложить этот Хосы! Вы свободны, Дмитрий Дмитриевич! Обеспечте охрану, контроль за действиями… гостей, и пусть в задание, по моему сигналу, войдет не более четырех человек!

Дмитрий Дмитриевич вышел, Учитель секунду помешкал, размышляя, потом снял трубку телефона, набрал номер, дождался, когда на том конце ответят и сказал:

— Андрей Сергеевич! К нам для переговоров прибыл руководитель Воронцовской фирмы, некто Хосы! А, ты уже знаешь! Давай-ка, прими его, в Красном кабинете, он с руководством хочет говорить! Будь там пожесче, если что, припугни! Понял? Ну, действуй, я запускаю их через пару минут! Все, отбой!

Андрей Дмитриевич, получив указание, повесил трубку, кряхтя, поднялся и отправился в Красный кабинет — встречать «гостей».

Красный кабинет был не просто помещением, весь интерьер и мебель которого были выдержаны в красных тонах — за портьерами, обивкой стен, в мебели, за зеркалами укрывались десятки видео и звукозаписывающих устройств, аппаратура слежения, датчики, металлодетекторы, блокираторы, «глушилки», не позволяющие гостям пользоваться записывающей аппаратурой, а также дозиметры, и новинка, разработанная совсем недавно в одном из превентариев — дистанционный полиграф, «детектор лжи», способный на расстоянии до десяти метров снимать показания физиологических параметров человека, определяя, лжет он или говорит правду.

Андрей Сергеевич уселся за огромный, полированный стол, темно-вишневый, украшенный пепельницей и чернильным прибором из красной яшмы с медью, нажал кнопку сбоку, давая знак секретарю — запускай!

Руслан Кимович во главе кортежа из троих молодчиков, каждый из которых чуть не вдвое превышал в росте низкорослого президента «Залпа», стремительно вошел в кабинет, быстро огляделся, усмехнулся, выдвинул из-за длинного стола для совещаний, торцом упирающегося в стол Андрея Сергеевича, стул, поставил его посреди кабинета, уселся, закинув ногу на ногу, прищурившись, посмотрел в тяжелые глаза хозяина кабинета, прячущиеся под кустистыми бровями.

Андрей Сергеевич недовольно помахал рукой:

— А мы не могли бы разговаривать… без конвоя?

Хосы улыбнулся, показав мелкие зубы:

— Конвой зеков в зоне охраняет, командир! Обидить хочешь? Полдня у дверей держал, в дом не пускал! Зачем? Ты что, думаешь, у меня времени свободного много? А?!

— Говорите, зачем пришли? — мрачно буркнул Андрей Сергеевич, пропустив вопрос Хосы мимо ушей. Руслан Кимович улыбнулся ещё шире:

— Больно мрачный ты, командир! Разве так разговоры разговариваются? Чайком угости гостей, печенюшкой, а предложишь что покрепче, тоже не откажемся!

— Вера, организуй чайку! — приказал Андрей Сергеевич во встроенный микрофон секретарше, поднял глаза на Хосы:

— Итак, давайте без разводов! Раз уж тебе было угодно вести разговор на «ты», будем на ты! Что ты нам хочешь предложить? Ведь ты пришел что-то предлагать, так?

Хосы, блаженно жмурясь, как будто от невыражаемого словами счастья, проговорил:

— Что-то ты больно быстрый, командир! А если я не предлагать приехал, а наоборот? А? Не дергайся, не дергайся, командир, шучу! Значит, вот что: мой хозяин знает, что ваша контора интересуется одной вещью! Все люди должны помогать друг другу, ведь так? Ну, мой хозяин решил подмогнуть маленько вашему — разыскать эту вещичку! Нам она без надобности, а вам, я слыхал, очень даже нужна!

— Откуда такие у… вас такие сведения? — хрипло спросил Андрей Сергеевич. Вошла крутобедрая секретарша, покачивая обтянутым кортокой черной бархатной юбочкой крупом, поставила на стол серебряный поднос с чаем, удивленно вскинула ресницы на откровенно зацокавших языками спутников Руслана Кимовича — видимо, к подобным гостям в этом кабинете она не привыкла…

Хосы, выдерживая паузу, взял стакан в чеканном серебрянном подстаканнике, помешал ложечкой, глотнул, улыбнулся:

— Хороший чаек! Я, командир, очень люблю хороший чай! А мой хозяин… Он любит помогать ближнему! Не за даром, конечно!

— Оставте, Хосы! — вдруг рявкнул Андрей Сергеевич, ударив кулаком по столу: — Что вы прикидываетесь?! Вы — Хосы Руслан Кимович, президент охранной фирмы «Залп», бывший полковник ВДВ! Вы приехали сюда, желая помочь вашему сотруднику Воронцову, ведь так?

Хосы, не меняясь в лице, ещё раз отхлебнул из тонкостенного стакана, покачал головой:

— Ай-я-яй! Как говорят некоторые мои друзья, не гони волну, командир! Да, я президент «Залпа», а ещё генеральный директор фирмы «Арслан», а ещё глава торгового дома «Руга», а еще… Слушай, командир, кто такой Воронцов? Для меня? А? Сглупил парень, хапнул лишку, а проглотить не смог! Вот и все! А ты мне начинаешь тут… Он свои проблемы должен был научиться сам решать, а если не смог, то — се ля ви! «Кто не может летать, как мы, пусть сидит дома!». Знакомая фраза? Ну, получиться у нас разговор?

Андрей Сергеевич устало кивнул:

— Ваши условия?

Руслан Кимович довольно рассмеялся, поставил пустой стакан на стол, снял с плеча своего дорогого костюма невидимую пылинку, хлопнул в ладоши:

— Так! Хозяин хочет иметь долю в вашем бизнесе! Не делай больное лицо, не большую — мы не марадеры!

— Но мы… не коммерческая структура! — несколько растерялся Андрей Сергеевич: — Мы — Фонд, существуем на благотворительные пожертвования частных лиц у нас и за рубежом!

— Не на-до трень-деть, командир! — буквально по слогам произнес Хосы и улыбка как-то разом исчезла с его лица: — Ты опять не понял — мы не рэкет, не бандиты, не группировки-муппировки всякие, врубаешься?! Мы — солидные люди, занимаемся легальным, серьезным бизнесом! Неужели бы я пришел к тебе, не имея всех данных о твоей конторе? А?! Что молчишь? Не веришь? Хорошо! Начнем с превентариев! Кстати, зачем такое длинное, глупое и не русское слово придумали? Назвать по-русски не могли? Знаешь ведь, как по-русски ваши превентарии называются? «Шарашки»! Лаврентий Палыч Берия придумал!

Андрей Сергеевич растерялся ещё больше. То, что разговор примет вот такой оборот, он предположить не мог, и теперь ему стало страшно — не ошибиться бы, Учитель потом голову снимет!

Неожиданно в кабинете раздался мелодичный звонок. Хосы вновь улыбнулся, достал из внутреннего кармана плоскую черную коробочку «эриксона», и не обращая внимания на хозяина кабинета, нажал кнопку:

— Да! Ничего, сидим, разговариваем, все в порядке! Да нет, пока ничего! А что он — сидит, нервничает! Пока! Что «пока»? Пока сидит! Нет, нервничать ему, я думаю, ещё придется! Думаю, сговоримся! Ну, до связи!

Руслан Кимович убрал телефон, посмотрел на Андрея Сергеевича:

— Ну, продолжаем разговор?

Вдруг на столе вспыхнула невидимая никому, кроме сидящего за столом, красная точечка — скрытый сигнал вызова. Андрей Сергеевич поднял руки, тяжело поднялся:

— Прошу… вас, подождите в приемной! Мне надо срочно отлучиться, минут на десять, а потом мы продолжим этот… разговор!

Учитель, сидя перед огромным, во всю стену, экраном, на котором был виден весь Красный кабинет, сейчас пустой, раздраженно, с хрустом, разминал пальцы. Он некоторое время молча сидел спиной к вошедшему Андрею Сергеевичу, потом, не отрываясь от экрана, бросил:

— Не стой столбом, садись! Что делать будем? Если Прибор у них в руках… Этих орлов можно было бы взять, но их на улице ещё четырнадцать человек, да ещё неизвестно, сколько готовых по команде прибыть сюда! Не устраивать же гангстерскую войну! Тьфу, чертовщина какая! И это накануне акции! Все срывается, все летит к черту! Ну, допустим, о превенариях они узнали от Воронцова! Но я не верю, что их интересуют деньги! Они явно помогают Воронцову!

— Господин Учитель! Они… действительно похожи на крупных… не знаю, как сказать… На «деловых»! Вдруг Воронцов на самом деле — так, мелкая сошка, и им нет ни какого дела ни до него, ни до его жены! Они ведь про неё даже не упомянули!

— Правильно, когда упомянут, сразу станет ясно…

В кабинет Учителя быстро вошел Дмитрий Дмитриевич, как всегда, подтянутый, аккуратный, с идеальным пробором на голове, достал из папки несколько листков бумаги, положил на треугольный стол, ровным голосом произнес:

— Господин Учитель! Мы отсняли несколько лиц из сопровождения Хосы, проверили по нашему информаторию, подключились даже к сети МВД. Три личности иденцифицировать не удалось, но это не сотрудники «Залпа». А один человек, вот он, на снимке, — это находящийся ныне в Федеральном розыске Савельев Олег Константинович, кличка «Савва», один из боевиков ныне действующей Вагатинской преступной группировки…

— Так что, это действительно… блатные? Бандиты, преступники? Хосы не врет? Бред какой-то… Есть у кого-нибудь идеи — что делать дальше? — Учитель выглядел растеряно: — Не брать же их, в самом деле, в долю! Я хочу сказать, не выплачивать же им дань! Это унизительно! Это невозможно, в конце концов!

Андрей Сергеевич хмыкнул, почесал в затылке, потом рубанул рукой:

— Тут разговорами не отделаешься! Надо… Ну, короче, поможем органам! Я думаю, сил у нас хватит! Назначим им встречу, и…

Дмитрий Дмитриевич покачал головой:

— Господин Учитель! Если начинать активные боевые действия, боюсь, все наши силы уйдут на это! Нам ничего не остается, как согласиться на их требования… Пока! А потом, получив Прибор, я думаю, мы сможем справиться и с ними, и с нашей основной задачей!

Учитель постоял, подумал, потом тихо спросил:

— Не хотите же вы, Дмитрий Дмитриевич, сказать, что мы согласимся на их условия?

— У нас нет другого выхода! — решительно сказал Дмитрий Дмитриевич. Учитель помрачнел:

— Дожили! Теперь мы, как какие-то торгаши, будем иметь «крышу»! Позор!

— Господин Учитель! Это — временно. — твердо сказал Дмитрий Дмитриевич…

Хосы сидел на кожаном диване в приемной и рассеянно листал цветной, глянцевый журнал, ожидая Андрея Сергеевича. Тот появился неожиданно, улыбаясь, повел рукой, приглашая Руслана Кимовича в Красный кабинет.

Когда гость уселся на стул, Андрей Сергеевич уклончиво извинился за задержку, а потом сказал:

— Я думаю, мы сможем договориться! Что еще, помимо вхождения в наш бизнес, вы хотели бы получить от нас?

Руслан Кимович стал серьезным, встал, пожевал воздух губами, бросил:

— За услугу по находке вашей вещицы хозяин хочет небольшую сумму, так, пустячок — в знак вашего согласия иметь с нами дело! И нашу сотрудницу, бывшую жену Воронцова, вы тоже будете обязаны вернуть, и чем скорее, тем лучше! Мы не в Китае живем, чтобы разбрасываться людьми, ценными специалистами! Кстати, передайте тому, кто придумал её похитить — большей глупости сделать было трудно! Воронцов с ней в разводе, и вряд ли стал бы выручать её любой ценой! Вы ведь на это расчитывали?

— Вы, наверное, ошибаетесь? — разыграл удивление Андрей Сергеевич: — Мы — уважаемая организация! Мы не похищаем людей…

Хосы нетерпеливо махнул рукой:

— Хватит, командир! Завтра утром я приеду обговорить детали! Воронцову доставить сюда, она уедет со мной! Иначе вам не видать ни вашей вещицы, ни вашего фонда, в работоспособном, я имею ввиду, состоянии! Все, до завтра!

И, задержавшись в дверях, улыбнулся:

— Grif won! Горе побежденным!

Воронцов изнывал от неведения. Шел второй час дня, Руслан Кимович уехал ещё утром, пообещав, что будет не раньше двенадцати, но не позже часа, и его контрольное время давно кончилось, прошло! В голове у Сергея возникали картины — одна ужаснее другой, лезли всякие аналогии из когда-то виденных им импортных боевиков, словом, всякая дребедень! Хосы должен был вернуться с результатами своей «разведки боем», и, возможно, привезти вести о Кате! Воронцов просто с ума сходил, представляя себе свою жену, зримую, живую… Что с ней, где она?

Он не переставал думать о Кате, постоянно вспоминая её, её руки, походку, голос, любимые слова, выражения, взгляды, милые, интимные подробности, о которых знали только двое — Сергей и она…

Воспоминания изводили Воронцова ещё больше — он чувствовал себя абсолютно беспомощным, и это чувство доводило Сергея до отчаяния! Иногда, правда, ему удавалось взять себя в руки, заставить отвлечся, почитать что-нибудь, но спустя какие-то десять минут Воронцов уже снова бегал по комнате, выглядывал в окно, выскакивал на высокое крыльцо, всматриваясь в даль — не появилась ли там красная «Хонда» шефа?

Хосы приехал лишь к четырем. Воронцов, оставив бесполезное метание по дому, сидел в кресле перед телевизором и пытался сосредоточиться на просмотре какой-то передачи, однако лишь только за окном раздалось урчание двигателя, как телевизор тут же был забыт, а Сергей уже выскакивал на крыльцо.

— Ну, Руслан Кимович, как?! Как все прошло?! Что с Катей!?

Хосы, улыбаясь, выбрался из-за руля, запер «Хонду», пикнула сигнализация. Уже в доме, раздевшись, президент «Залпа» сказал, проходя на кухню:

— Томить не буду! Жива твоя Катерина, жива и здорова! Возможно, мы её вызволим, но игра, которую я затеял, довольна опасная! Вообщем, заехал я к одному своему старинному дружку, который мне очень многим обязан, поговорил с ним, попросил помощи… Он… как это называется теперь? «Новый русский со старым бандитским прошлым»! Дал мне он людей, машины, и поехал я в твой Центр уже не как глава охранной фирмы «Залп», а как представитель могущественного преступного клана! А разговор у нас с «центровиками» получился вот какой…

Когда Хосы закончил свой рассказ, Воронцов ещё несколько секунд помолчал, обдумывая услышенное, потом встал из кресла, подошел к окну, хлопнул кулаком по ладони:

— А если они упруться и скажут, что меняют Катю только на Прибор?

— Думаю, что не упруться, как ты выразился! Их сейчас гораздо больше тревожит то, что некая мафиозная структура пытается прибрать их к рукам, хочет контролировать их бизнес, их научный, «чистый» бизнес! А это значит, что к чертовой матери летят все их планы, связанные с политической деятельностью, ну, с тем, о чем ты рассказывал! Вот о чем они сейчас думают! Конечно, им нужен Прибор, но это уже для них не самый наиважнейший вопрос! И потом — ты вышел из игры, а это значит, что Катя утратила свой статус «заложника влияния». Теперь она просто — сотрудник «нашей» структуры, которого они обязаны выдать в знак доброй воли и желания сотрудничать! Так что не переживай!

— Ага, не переживай! Вам легко говорить! Я, наверное, успокоюсь только тогда, когда мы с Катей будем в безопасности, и вся эта идиотская история закончится! — Сергей закурил, бросил взгляд на часы: — Руслан Кимович! Во сколько у вас очередная встреча?

— Завтра утром! Я поеду один, буду «пудрить мозги», выторговывая условия повыгоднее! Если все пойдет так, как я предполагаю, твоя Катя самое позднее — послезавтра будет с тобой! Ну все, давай чего-нибудь перекусим, с утра маковой росинки во рту не было!

* * *

Катя Воронцова сидела на низкой, деревянной кровати и невидяще смотрела в экран телевизора. Пошли третьи сутки с тех пор, как её, ничего не обьясняя, захватили какие-то люди, назвавшиеся сперва друзьями Сергея, затолкнули в машину, привезли в какое-то здание в центре Москвы, а потом, после почти суточного заточения в настоящей тюремной камере, где-то в подвале, ночью, спешно вывезли за город и на вертолете перебросили сюда, в глухие леса.

Летели они ночью, и Катя, как ни пыталась, так и не смогла сориентироваться, в каком направлении движется вертолет, и поэтому сейчас понятия не имела, где она — на севере, западе, юге или востоке от Москвы. Вертолет летел два с половиной часа, а это значит, что сейчас Катя скорее всего была даже не в Московской области.

Место, куда её привезли, что-то типа базы отдыха, расположенной посреди леса, не имела ни названия, ни вывесок, ни каких-либо указателей. Вертолет приземлился на заснеженную поляну, двое закутанных в полушубки людей вывели Катю из салона, и проводили до ближайшего дома, где и заперли в этой комнате, с кроватью, столом, двумя книжными полками, забитыми научно-технической литературой, и телевизором, настроенным только на ОРТ.

Уже дважды ей приносили поесть — щи, макароны с курицей, компот — обыкновенный «столовский» набор блюд. Никто из персонала, даже женщины, не раговаривал с нею, никто не отвечал ни на какие вопросы, а все попытки сделать что-то, выходящее, по мнеию её тюремщиков, за рамки ими установленных, но неизвестных Кате правил, пресекались вежливо, но решительно.

Она уже знала, что территория этой «базы отдыха», огражденная высоким частоколом из целых, оструганных бревен, надежно охраняется целой стаей лохматых, рыжих собак, на вид — обычных дворняг, но очень крупных и свирепых.

Кроме дома, где содержали её, на территории было ещё несколько строений — небольшой одноэтажный корпус с антеннами на крыше, низкое, длинное сооружение, похожее на казарму, пара деревянных домиков, похожих на обычные деревенские избы, и баня, большая, срубленная «в лапу» из огромных, в три обхвата, бревен.

Обслуживающий персонал, или, скорее, охрана, составляла человек двадцать. Оружия Катя не заметила, но это было и не мудрено — все ходили в толстых овчиных полушубках, так что понять, кто перед тобой, мужчина или женщина, практически было не возможно, не говоря уж о том, чтобы разглядеть, есть ли у человека при себе оружие.

Как только рассвело, Катя первым делом прилипла к окну, осмотрелась, надеясь, что ей удасться бежать, но всякие мысли о побеге оставили её после зрелища дикой собачьей драки из-за брошенной стае кем-то из персонала кости. Собаки буквально изодрали друг друга в кровь, из чего Катя сделала вывод, что несчастных животных специально держат впроголодь, чтобы злее были…

Тысячу раз задавала она себе вопрос — почему её заточили здесь, кто это все организовал, и из-за чего? Версиий было множество, поначалу Катя даже думала, что это ФСБ, дабы на Воронцова с его сложной работой никто не смог повлиять, отыгравшись на ней, спрятало её. Но Катя довольно быстро поняла, что в ФСБ так, как с ней, обходятся только с врагами народа, а она вроде ничего такого не совершала.

Тогда Катя решила, что её похитили, но опять же было непонятно — кто и зачем? Крупных денег, которые могли бы заинтересовать потенциальных похитителей, у них с Сергеем никогда не водилось, на чеченского террориста её тоже вроде бы не собирались менять, по крайней мере, все «захватчики» были русскими.

В конце концов Катя склонилась к мысли, что все это — из-за Воронцовской работы, и похитив её, кто-то таким образом хочет повлиять на Сергея. Эта версия, самая правдоподобная, пугала Катю больше всего, именно — полной неизвестностью.

Катя не знала, что будет делать её муж в сложившейся ситуации, единственное — она очень надеялась на своего Сережу, уверенная — он её любит, а значит — спасет!

* * *

Где-то в Центре…

— Господин Учитель! Приехал Хосы! — Дмитрий Дмитриевич включил экран, и стало видно Красный кабинет, Руслана Кимовича и Андрея Сргеевича, о чем-то беседующих.

— Так, значит приехал… — задумчиво разглядывая гладкую поверхность стола, протянул Учитель, потом быстро поднял глаза:

— Вы проследили, куда он вчера поехал?

— К сожалению, господин Учитель, «повесить» датчики на Хосы и его охрану вчера не удалось, а от «хвоста» они ушли очень профессионально…

— Черт, опять прокол! — Учитель с досадой ударил кулаком по столу: — Ну что же! Жену Воронцова мы пока подержим, поторгуемся, я уже дал Андрею Сергеевичу соответствующие указания, а вы, Дмитрий Дмитриевич, займитесь перебросом средств с наших счетов в другие банки — как бы не остаться без денежек, слишком уж много знает этот Хосы! Пустые счета не закрывать, пусть будет больше неразберихи! Так, далее — подключите людей из экономического и аналитического отделов, пусть как следует прощупают «Залп» — нам нужен конркомпромат, и чем скорее, тем лучше! Землю носом ройте, но чтобы завтра же у меня на столе были данные по «Залпу», которые, в случае чего заинтересовали бы прокуратуру или ФСБ! Не может быть в наше время, чтобы у преуспевающей фирмы все было чисто! Налоги, отмывка денег, незаконные коммерческие операции, взятки, превышение полномочий сотрудниками, в общем, не мне вас учить. И вот ещё что — подтяните все наши силовые подразделения к Москве. Я думал сегодня всю ночь, и сдается мне, без драки у нас не обойдется! По крайней мере, сдаваться я не намерен. Все, идите!

Дмитрий Дмитриевич молча повернулся и шагнул к двери, но от него не укрылся тот лихорадочный блеск в глазах Учителя, который бывает у не совсем здоровых в психическом плане людей. Словно бы за ночь с Учителем произошла какая-то кардинальная перемена, он сделал выбор, и теперь твердо решил претворить свой новый гениальный план в жизнь. Вот только в гениальности и вообще — в разумности этого нового плана Дмитрий Дмитриевич почему-то впервые за время работы на Учителя усомнился…

Руслан Кимович Хосы приехал в Центр около десяти, и уже час сидел в Красном кабинете, разговаривая с Андреем Сергеевичем. Разговор получался трудный — Центр не шел на уступки, вчерашнее замешательство, в которое вверг Хосы «центровика» своим наглым наскоком, улетучилось бесследно, и сегодня перед Русланом Кимовичем сидел жесткий, неуступчивый и ощущающий за своей спиной силу человек.

— Доля вашего участия в нашем бизнесе может составлять от одного до трех процентов, но не более того! Да, взамен мы получаем от вас Прибор и подписываем договор, ограничивающий ваши права на вхождение в руководство нашего Фонда!

Руслан Кимович покачал головой:

— Не слишком ли мало вы предлагаете за столь ценную для вашего Фонда вещь? И потом, мой хозяин знает, что ваша деятельность, в частности, работы, проводимые в превентариях, мягко говоря, не очень законна! Если вы будете пытаться откупиться, кинуть нам подачку вместе мозговой, сахарной косточки, я не исключаю варианта, когда мы выйдем из контакта, но тогда вашим Фондом займуться специалисты из ФСБ, к примеру?

— Прекратите угрожать, Хосы! — Андрей Сергеевич сдвинул брови: — В конце концов, и ваша деятельность, в «Залпе» и других организациях, тоже далека от законной! И мы тоже можем привлечь к вам внимание органов!

— Ну-у, Андрей Сергеевич! Что же вы так-то! — покачал головой Хосы: — Или ваш драгоценный Прибор вас уже не очень то и интересует? Да, кстати, а почему я не вижу здесь Воронцову? Кажется, вчера мы говорили о том, чтобы она сегодня была здесь?

— Вчера было вчера! — отрезал Андрей Срегеевич: — Воронцову вы получите только после того, как представите нам прибор в целости и сохранности! Вот вам текст договора, который ваш хозяин подписывет в течении ближайших двух дней, после этого мы получаем Прибор, вы — вашу сотрудницу, и начинаем работать! Если нет — Прибор мы все равно добудем, а печальная судьба, ожидающая Воронцову, целиком на вашей совести! Все, я вас больше не задерживаю, у меня ещё масса дел!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«Лучше мучительная надежда, чем безнадежные мучения.»

Житейская глупость

Сергей сидел за столом, перед мрачным, нахмурившимся Хосы и бездумно водил точильным бруском по лезвию своего и без того идеально острого ножа. На столе лежал текст договора, который Руслан Кимович привез из «Центра», и мобильный телефон Хосы. Висело тревожное молчание…

— Так, пошли они все к чертям собачим! Я собираюсь и еду туда, буду договариваться об обмене Кати на эту их адскую машинку! — наконец сказал Воронцов, убрал нож в наручный чехол, встал, но Хосы поймал его за рукав, вновь усадил на место.

— Погоди, Сергей Степанович, не горячись! Мало ли что они там сегодня наговорили! Хотя… Может ты и прав. Чтобы спасти твою жену, придется идти на обмен. Только я думаю, что законы чести в данном случае вряд ли следует соблюдать — с похитителями людей надо действовать соответственно!

— То есть? — не понял Воронцов.

— Мы постараемся сделать так, чтобы и Катю спасти, и Прибор не отдать! Только… Только надо все очень тщательно продумать, свести риск к минимуму. Вообщем, так! Я, от лица мифического «хозяина» подписываю договор, еду в Центр и договариваюсь об обмене. А когда они привезут Катю, мы подсунем им Прибор… без начинки! Только корпус! Ты, я надеюсь, сможешь размонтировать его?

— Не знаю… — пожал плечами Воронцов: — Разобрать не трудно. Рисковано это все! Вдруг они что-то заподозрят? Тогда нам всем крышка, а я не буду подставлять Катю!

— Значит, надо сделать так, чтобы никто ничего не заподозрил! Хорошо бы, чтобы Прибором занялся специалист! — Хосы встал, прошелся по комнате, пригладил рукой ежик стриженых волос: — Есть у тебя на примете кто-нибудь, кто разбирается, хорошо, я имею в виду, разбирается в электронике?

Сергей задумался, потом решительно тряхнул головой:

— Есть один человек! Я знаю его мало, но мне кажется, что он сможет нам помочь… Если захочет, конечно! Но — попытка не пытка! Рискнем!

Хосы вынул из внутреннего кармана ручку, склонился над текстом договора, лежащим на столе, секунду помедлил и поставил внизу залихвастскую подпись.

— Все, Рубикон перейден!

Саня Кох сидел за своим рабочим столом и угрюмо разглядывал листок с инструкцией по контактам с посторонними. Такую инструкцию сегодня получили все сотрудники института — смерть Пашутина и пропажа Прибора серьезно повлияла на заказчиков, и руководству НИИЭАП стоила не малых трудов уговорить щвейцарцев не разрывать контракт и продолжать сотрудничество.

Кох покосился на соседний стол, ещё несколько дней назад занимаемый Игорем Пашутиным. Сегодня Игорь лежал на глубине двух с половиной метров, в сыром сосновом гробу на Котляковском кладбище, а его детище, его Прибор исчез, как исчез и этот парень, Воронцов, то ли не сумевший сохранить жизнь Игоря, то ли попросту убивший его…

Саня скомкал многомудрую инструкцию, швырнул её в корзину, и отправился курить. Работники лаборатории молча проводили его понимающими взглядами. После смерти Пашутина руководителем работ, связанных с восстановлением похищенного Прибора, был назначен Кох, как ближайший помошник и правая рука погибшего, и вся ответственность легла не его плечи, а каждый в лаборатории, да что в лаборатории, в институте, прекрасно знал, что Кох заранее обречен на неудачу — покойный Пашутин не оставил практически ничего, чтобы могло помочь Сане в работе.

Бумаги, документация и описания пропали, сам Прибор тоже, и все, что имела сегодня лаборатория — данные по доводке отдельных узлов и Прибора в целом. Было от чего печалиться!

Рабочий день заканчивался. Кох собрал подлежащие сдачи в «первый отдел» бумаги, отпустил сотрудников, дождался прихода инспектора, они вместе, согласно новым правилам, проверили каждый лист, каждую дискету, составили акт, опечатали контейнер, и инспектор сам понес его в хранилище.

Саня оделся, спустился в холл, терпеливо дождался своей очереди, вошел в просвечивающую камеру — охранный гений полковника Урусова, получив дополнительные средства, развернулся вовсю, и теперь из института невозможно было не то что кусок припоя, скрепку вынести без специального разрешения!

Охранник отметил на пульте, что Кох чист, занес данные в компьютер, и Саня вышел из камеры, прошел через тамбур с бронированными дверями, вышел на крыльцо института, взглядом выискивая «свою» машину.

После печального случая с Пашутиным Урусов отказался от услуг «пришлых» телохранителей, оставив только «своих», из ФСБ, но опекали «фээсбэшники» лишь высшее руководство, видимо, Урусов здраво рассудил, что если их неведомые противники захотят кого-нибудь убрать, они сделают это, не смотря ни на что, в том числе не смотря и на телохранителя.

Поэтому ответсвенных работников НИИЭАП, а в их число теперь входил и Кох, развозили по домам на машинах, и на этом всякая охрана заканчивалась — ведь, возможно, не окажись в ТОТ день с Пашутиным вооруженный Воронцов, Игорь мог бы остаться в живых…

«Волга» быстро, не смотря на обилие пробок, домчала Коха до «Бауманской», Саня вышел, попрощался с шофером, и направился к своему подъезду. Сзади послышался шум отезжающей машины, потом все стихло.

Во дворе было на удивление пустынно — вроде бы и не поздний час, половина восьмого, а ни одного человека не видно! Саня вошел в подъезд, по темной лестнице, пахнущей бомжами, поднялся на второй этаж, и уже достал ключи, приготовившись открывать дверь, как из темноты рядом с ним вдруг бесшумно возник человек, крепкая рука взяла Саню под локоток, и очень знакомый голос тихо произнес:

— Только не шуми! Мне надо с тобой поговорить!

— Почему ты думаешь, что я поверю тебе? — спросил Кох, вертя в руках чашку с недопитым, остывшим чаем. Воронцов, сидевший напротив, пожал плечами:

— Я рассказал все, так, как оно было на самом деле! У меня сейчас нет другого выхода…

Кох выщелкнул из пачки сигарету, закурил, посмотрел на осунувшееся лицо Воронцова:

— Что ты намерен сделать с Прибором? Я имею ввиду — с его демонтрироваными узлами?

— Мне было сказано, что у них, у этих, из Центра, в институте есть информатор! Если только они узнают, что Прибор, или его части появились у вас, мне обещали… Вообщем, моей жене будет очень плохо!

— А если никто ничего не узнает? — сощурил Кох свои голубые глаза: — Наша лаборатория сейчас работет над восстановлением этой штуки! Я мог бы принести узлы в лабораторию, на входе нас не проверяют так тщательно, как на выходе. Спустя какое-то время мы смонтировали бы Прибор, ты и твоя жена тут совершенно ни причем! Если ты согласен на то, чтобы отдать мне части, я соглашусь поехать с тобой и помочь тебе!

Воронцов посмотрел в полное решимости лицо Коха и кивнул:

— Пусть будет так, как ты говоришь! Но только… Хотя ладно! Но учти, Саня, ехать надо — сейчас, и в твоем распоряжении — только эта ночь!

Кох закатил к потолку свои небесно-голубые глаза, усмехнулся, потом перевел взгляд на Сергея и пошутил:

— Я помню, мы за ночь успевали выучить китайский язык, если узнавали, что утром экзамен!

В тот же вечер Хосы приехал в Центр. Его провели в Красный кабинет, и Руслан Кимович положил на стол перед Андреем Сергеевичем подписанный договор.

— Я хотел бы оговорить детали завтрашнего обмена — Прибор на Воронцову! — сказал Хосы, усаживаясь на стул у стола.

— Вот это другое дело! — пробасил Андрей Сергеевич, смахнул договор в ящик стола, и расплылся в улыбке:

— А то угрозы, шантаж… Чайку не желаете?

Руслан Кимович кивнул. Хозяин кабинета заказал секретарше чай, откинулся в кресле:

— Теперь что касается обмена! Завтра, часов в одиннадцать, мы с вами встречаемся на пустыре возле Битцевкого лесопарка, там, где к нему подходит улица Инессы Арманд. Вас должно быть не более чем двое, без оружия, прикрытия и разных хитростей вроде скрытых видеокамер — наши люди проверят машину и вас детекторами, предупреждаю сразу, любая попытка обмана или нарушения наших условий отразиться на заложнице!

Хосы кивнул, принял из рук вошедшей секретарши чашку с чаем, сделал маленький глоток. Андрей Сергеевич между тем продолжил:

— Обмен будет происходить следующим образом: вы или ваш человек с Прибором, и наш человек с Воронцовой отойдут в сторону и встретяться одновременно на одинаковом расстоянии от вашей и нашей машин. После обмена все возвращаются к своим машинам и… И мы прощаемся! Теперь — какие у вас вопросы?

Руслан Кимович сделал ещё один глоток из чашки, посмаковал чай, улыбнулся:

— Какие вы можете дать гарантии того, что после обмена вы не предпримите действия, связанные с нашей ликвидацией?

Андрей Сергеевич рассмеялся:

— Всегда приятно иметь дело с профессионалом! Что касается гарантий, могу только сказать, что раз уж мы согласились дать вам долю в нашем бизнесе, нам вряд ли удасться ликвидировать вас бесследно — у вас, у вашей организации, есть все данные по нашему Фонду! Да и потом, я понимаю, что вы можете мне не верить, но мы — исключительно мирная контора, и никогда не занимались ничем, связанным с убийствами и прочими криминальными делами! И если бы ваш Воронцов не натворил таких дел, так жестоко обойдясь с нашими людьми, мы никогда не пошли бы на такой рискованный и не гуманный шаг, как захват его жены, пускай и бывшей!

Хосы покивал, допил чай, поднялся:

— Значит, завтра в одиннадцать, улица Инессы Арманд! А жену Воронцова вы, между прочим, похитили до того, как он был вынужден, спасая жизнь своего клиента и свою собственную. вступить в перестрелку с вашими людьми! Всего доброго!

Саня Кох просидел на даче, колдуя над Прибором, всю ночь. Он что-то паял, клеил, сверлил маленькой, ювелироной дрелью, ввинчивал какие-то шурупы, чертыхался, или наоборот, восторжено всплескивал руками, бормотал что-то типа: «Ну надо же, до чего смело! Ни хрена себе, вот оно как! Ай да Игорек!». Сергей некоторое время сидел рядом, наблюдая за работой электронщика, потом отправился спать, наказав Коху разбудить его, когда тот закончит.

Руслан Кимович вернулся из Центра уже после десяти вечера, рассказал, что обмен назначен на завтра, на одиннадцать утра, пообещал заехать в девять, и уехал, как он сам выразился: «В лоно семьи!».

Сергей спал беспокойно — мысль о том, что завтра он, возможно, увидеться с Катей, не давала ему покоя, наполняла какой-то внутренней радостью, и в то же время тревогой — а вдруг что-то не получиться, что-то сорвется, «центровики» заподозрят подвох?

Проворочавшись часов до двух, Воронцов встал, отправился на кухню — попить воды, и с удивлением увидел Коха, по прежнему сидящего за столом, и полуразобранный Прибор перед ним.

— Ну как? — спросил хриплым спросоня голосом Сергей. Саня поднял покрасневшие глаза, кивнул:

— Классно! Блеск! Игорек тут такую штуку придумал — мы бы в жизнь не доперли!

— Да нет, муляж будет готов? — прервал его сентеции Воронцов, усаживаясь на табурет у стола.

— Само собой! — кивнул Кох рыжей головой: — Я сохранил корпуса всех внутренних блоков и узлов, вынул только начинку. Ну, понятно, настоящими остануться и дисковод, и индикатор клавиатуры, и экран, и блок питания! В принципе, его даже можно будет включить, понажимать кнопки! Словом, не боись, все будет в ажуре!

— Поживем — увидим… — непоределенно ответил Воронцов, и отправился спать.

Где-то в Центре…

— Господин Учитель, у нас проблемы! — Дмитрий Дмитриевич навытяжку застыл перед шефом, бестрепетно глядя своими холодными, стально-серыми за стеклами очков глазами в маленькие, маслянные глазки Учителя.

— Только не говорите мне, ради Бога, что доллар стал стоить столько же, сколько и рубль! — попытался пошутить Учитель, но в голосе его явно проскользнули раздраженные нотки — слишком уж много проблем вдруг появилось у них в последнее время!

Дмитрий Дмитриевич на натянутую шутку начальства никак не прореагировал, положил на стол свою неизменную красную папку, деревянным, лишенным всяких эмоций голосом сказал:

— Сегодня ночью, во во время метели, Екатерина Воронцова бежала с нашей базы в Комоляках. Сейчас ведуться поиски, но след взять не удается — метель все замела.

Учитель на секунду побагровел, даже открыл было рот, для того, чтобы сказать, что он думает по поводу этого проишествия и по поводу эффективности работы своих сотрудников, но сдержался, и даже вдруг улыбнулся:

— Какие у неё шансы выжить?

— Шансов очень мало — это же практически тайга, север Вологодчины, а она ушла без серьезных запасов пищи, без оружия. За несколько последних лет в окрестных лесах расплодилось большое количество волков, диких собак, Вороноцова станет их жертвой с вероятностью в девяносто восемь процентов!

— Хорошо, а может она выжить? — все с той же улыбкой поинтересовался Учитель.

— Да, но только в том случае, если ей удасться добраться до ближайшей деревни, что в шестидесяти километрах от нашей базы. А пройти за один день шестьдесят километров зимой, в лесу, в тяжелом тулупе, да ещё и беременной — невозможно! Значит, ей придется ночевать, и эта ночевка станет для неё последней!

— Аминь! Слава Богу, на нас греха нет! — деланно закатил глазки к потолку Учитель, поднял было руку, намереваясь перекреститься, но не стал, а лишь махнул ею:

— Тут ещё вот что, Дмитрий Дмитриевич! Как можно тщательнее проверте местность, где будет происходить объмен, на предмет засады, и расставьте своих людей так, чтобы Воронцов и Хосы во время передачи Прибора были ликвидированы сразу, быстро и, по возможности, незаметно! В связи с побегом и многовероятной самоликвидацией Воронцовой дальнейшее сотрудничество с группой Хосы-Воронцов видится мне м-м-м… бессмысленным! И, наконец, самое главное! Если учесть, что Прибор практически в наших руках, то можно считать, что выполнению нашего основного плана ничего не мешает!

Дмитрий Дмитриевич медленно и спокойно наклонил голову, подтверждая слова шефа, потом снова застыл в прежней позе…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«— Ты нам что-нибудь оставил?

— Только трупы…»

«Коммандо», классика кинобоевика

Утро началось для Воронцова скверно — полубессонная ночь, проведенная в доме друзей Хосы, бесконечные мысли о Кате, о том, как все будет происходить завтра на улице Инессы Арманд, затаенная радость и надежда на предстоящую встречу с женой, и в то же время — предчувствие беды, страшные видения, окровавленные тела на сером московском снегу — все это к утру просто напросто вымотало Сергея, и когда рассвело, он поднялся с постели и в ванной увидел в зеркале свою отекшее лицо, красные, воспаленные глаза, щетину на щеках, словом, лицо полубезумца.

Почему-то Сергею вспомнилась свадьба Бориса и песня про памятник Свободе, которую пел один из гостей. «Какая эйфория была в конце восмидесятых, в девяносто первом! Как все радовались тому, что «застою» пришел конец, что можно теперь не бояться открыто выражать свои мысли и делать все, что хочется, и так, как хочется, а не так, как это кто-то решил за тебя! И что получилось в результате? Вместо Свободы наступил беспередел «демонов зла»!», — уныло думал Воронцов, плеща себе в лицо пригорошни холодной воды. «В принципе, сама идея «КИ»-клубов — робкая попытка как-то возродить дух истинной Свободы, но и эту идею в конечном итоге подмял под себя все тот же «демон» — то святое, то истинное, что ещё осталось в людях, несколько подонков использовали для достижения своих собственных, честолюбивых целей… И теперь идея дискридитирована, растоптана, и тысячи людей снова получили грязной тряпкой по душе… Ох, что-то меня спросоня на морализм потянуло! Сам-то я — тоже продукт и поборник извращенной «Свободы», потому что… Потому что лучше уж такая «Свобода», чем никакой! И тот парень, в конечном счете, — не прав!».

Сергей сунул голову под кран, поежился, когда струйки ледяной воды побежали между волосами, но вялость и разбитость после плохо проведенной ночи как рукой сняло, а вместе с ними вода «смыла» и грустные мысли, и Сергей, вытираясь жестким махровым полотенцем, почувствовал себя лучше.

Умывшись, Воронцов вскипятил чайник, вяло пожевал бутердрод с колбасой, и занялся проверкой и подгонкой снаряжения. Саня Кох, всю ночь провозившийся с Прибором, безмятежно дрых на отведенной ему раскладушке, и будить его сейчас было совершенно бессмысленно, он и лег-то, наверное, от силы час назад.

Вычистив и смазав пистолет, Сергей вложил «беретту» в кабуру, проверил «броник», ещё раз осмотрел весь свой арсенал — метательные звездочки, цилиндрики «тарантула», нож, последнюю из оставшихся светошумовых гранат, баллончик с «паралитиком», потом перебинтовал заживающую рану на левой руке, и уселся на кухне, напротив окна — ждать Хосы.

За окном расстилалась заснеженная, поросшая купами серых, голых деревьев равнина. Февральские ветры намели у стволов длинные сугробы, мартовское солнце навело на них корочку наста, и теперь сугробы даже издали блестели, словно лакированные.

Через равнину, то ныряя в неглубокие овраги, то вьясь по гребням холмов, шла дорога, весной и осенью, видимо, раскисающая и превращаюшаяся в непролазные топи, но сейчас, благодаря ночным морозцам, вполне проезжая. По ней и должен был приехать Хосы.

Красную «Хонду» Руслана Кимовича Воронцов увидел ещё на далеких подступах к дому — возле некогда белой, а теперь серой будки с надписью «Осторожно, Газ!» мелькнуло и сразу изчезло за холмом знакомое красное пятнышко автомобиля шефа.

«Почему он помогает мне?», — подумал Сергей, разминая сигарету: «Ведь, казалось бы, что я ему и кто? Он — глава преуспевающей фирмы, человек со связями, с положением в обществе, при деньгах, причем настолько при деньгах, что может себе позволить их не считать! А я? Чуть ли не беглый каторжник, убийца, телохранитель-неудачник, да ещё и с проблемами — украденная Катя, Прибор этот долбанный… Или все совсем не так, как я думаю, и я просто пешка в какой-то совершенно непонятной мне, сложной и кровавой игре? Пешка, которую вдруг стала опекать такая сильная фигура, как Хосы? Эх, хорошо читать детективы — если что и не понятно, посмотрел в конце, и все сомнения — как рукой… Интересно, какой конец будет у этой истории, и удасться ли мне его… прожить?».

Сергей прикурил от большой настольной зажигалки, выпустил кольцо дыма, встал и пошел открывать ворота — Руслан Кимович уже подъезжал к дому.

В отличии от Воронцова, Руслан Кимович выглядел, как всегда, молодцом. Стройный, подтянутый, он лихо вылез, чуть не выпрыгнул из своей плоской машины, энергично пожал Сергею руку, улыбнулся:

— Ну, как спалось? Готов?

Воронцов вяло кивнул.

— А как этот твой «паяло»?

— Спит. Всю ночь сидел, я в два встал, так он только-только разобрался во всем, а лег вообще недавно. Но дело сделал!

— Молоток! Только все равно придется его разбудить — надо получить у него кое-какие инструкции!

Взъерошенный Кох с красными глазами некоторое время не понимал, где он, и что от него хотят, но потом как-то разом очнулся, вскочил с постели, и пробормотал:

— А вы что, не ложились еще?

Хосы улыбнулся:

— Александр, нам пора, мы по дороге завезем вас домой, но прежде покажите, что вы сделали, и как нам с этой штукой теперь управляться.

— Нет-нет! Домой меня везти не надо! — Кох натянул свитер, потер лицо веснушчатыми своими руками, тряхнул рыжей головой: — Я… Мне в институт! Тут такое… А Прибор, ну, я имею в виду, то, что осталось… Он работает, только, так сказать, в холостом режиме! Вот смотрите…

Выехали они через полчаса. Серый корпус Прибора уложили в кожаную сумку, сверили часы — было девять пятнадцать утра, и «хонда» отправилась со двора.

Руслан Кимович уверенно вел машину, и по его скуластому лицу было абсолютно невозможно определить, волнуется он или нет. А вот Воронцов волновался, и не просто волновался, а откровенно мандражировал, его буквально трясло, и даже сидевший сзади отчаянно зевавший Кох спросил, все ли в порядке, и как он, Воронцов, себя чувствует…

Высадив рыжего электронщика через два квартала от института, Хосы прямо на тротуаре развернул машину и погнал её на юг Москвы — опаздывать на обмен было нельзя ни в коем случае, а лучше всего — приехать раньше и подождать…

Улица Инессы Арманд поразительно напоминала сотни, тысячи подобных улиц, проходящих по окраинам крупных городов. На одной её стороне возвышались грязно-белые шестнадцатиэтажки, а с другой щетинился серый, унылый в это время года Битцевский парк.

Улица, не очень длинная, с редким движением, шла перпендикулярно невидимой отсюда Кольцевой дороги. Примерно посредине деревья с одной сторны парка отступали, образовывая довольно большой, с пару футбольных полей, пустырь, заснеженый, пересеченный несколькими тропинками, с какой-то кирпичной будкой на краю, и редкими кустами, торчащими там и сям. Обмен должен был произойти на этом пустыре…

Хосы остановил «хонду» на обочине, и они огляделись. Несомненно, за ними должны были следить, может быть, даже из вон того, торчащего в полукилометре от пустыря, ближайшего жилого дома, похожего на старый, сточенный клык какого-то ужасного зверя.

Серое небо, серый снег, серые ветви деревьев — все вокруг было настолько серым, тусклым и безрадостным, что Воронцову, не смотря на бивший его нервный озноб, захотелось вдруг спать — завалиться под теплый, домашний плед, и спать, тупо, без сновидений, чтобы проснуться от звонка в дверь, вскочить, очумело метнуться, поцеловать свежую с морозца Катю в пахнущую духами и чистотой щеку, выслушать её шутливый упрек по поводу его сна, а потом…

Воронцов оборвал себя — кажется, он действительно начал задремывать — перенервничал и впал в какой-то ступор, обратный эффект возбуждения. На память пришли чьи-то стихи:

Серый день, серый дом.

Серым вечером — уснем.

Прилетает серый сон.

Мочит серый дождь балкон.

С серой липы серый лист

В сером воздухе повис.

Ритм размерен, жизнь сера,

Словно серая гора.

Снова день, все тот же дом,

И опять все тот же сон…

«Ничего себе — серая жизнь!», — подумал о происходящем Сергей, усмехнувшись, но все равно стихотворение очень соответствовало моменту, неизвестно, почему. Он взглянул на часы — до срока, назначенного им, оставалось полчаса с какими-то копейками…

Они появились внезапно — словно вынырнули из серого воздуха. Три раскошных, дорогих автомобиля, все — цвета «мокрый асфальт», все — того редко встречающегося у нас в стране класса, когда на шасси джипа ставиться салон «бизнес-класса», и в результате получается машина, способная преодолеть российскую грязь и дорожные хляби, при этом оставаясь по уровню комфорта настоящим лимузином.

Машины свернули с дороги на самом краю пустыря, немного проехали по снегу и остановились. До них было метров двести, они застыли стально-черными слитками металла, практически неразлечимые на фоне древесных стволов. Тонированные стекла отражали серость окружающего пейзажа.

— Приготовся! — тихо сказал Хосы Воронцову, и Сергей достал пистолет, снял его с предохранителя и передернул затвор, загоняя один патрон в ствол.

Из крайней машины «центровиков» вылез человек в черном кожаном плаще и не спеша пошел к «хонде». Он шагал, чуть проваливаясь в неглубоком снегу, аккуратно обходил замерзший собачий кал — пустырь, видимо, был излюбленным местом выгула собак у всей округи.

Не доходя до машины Хосы метров пяти, «черный плащ» остановился и махнул рукой, мол, вылезте кто-нибудь! Руслан Кимович повернулся к Срегею:

— Пригнись, Сергей Степанович, пусть они пока тебя не видят!

Потом он приоткрыл стекло, вопросительно мотнул головой. «Черный плащ» негромко сказал:

— Один из вас, вместе с Прибором, идет к середине поляны, останавливается там и ждет. Мы выводим женщину, подводим её, забираем Прибор, и расходимся! Понятно?

Хосы кивнул, потом сказал:

— У меня встречный план: мы выезжаем на середину на машине, а вы идете пешком и ведете Воронцову!

— Одну минуточку! — «черный плащ» вытащил рацию и что-то забубнил в нее, видимо, советуясь с начальством.

Воронцов, по прежнему согнувшийся в три погибели на переднем сидении, с кряхтением спросил:

— Зачем все это?

— На машине мы можем сразу уехать, а пешком… Вообщем, нас могут убрать, пока мы будем идти!

Посланник Центра закончил переговоры, спрятал рацию и крикнул:

— Медленно двигайтесь за мной!

«Хонда» тронулась, затрещал ломающийся под колесами наст. Хосы вел машину со скоростью пешехода, соблюдая дистанцию. Через минуту идущий впереди человек поднял руку — достаточно! А сам, не оглядываясь, ушел к своим.

Тянулось время. Воронцов, выпрямившись, с хрустом разминал пальцы — его нервы были на пределе, ему даже показалось — раздайся сейчас рядом какой-то громкий и неожиданный звук, и он умрет от разрыва сердца!

Двери двух машин Центра открылись одновременно, из одной вылез «черный плащ», а из другой двое вывели женщину в овчином тулупе, с натянутой до подбордотка вязаной черной шапочкой.

Секунду помешкав, «центровики» двинулись в сторону «хонды», ведя Катю под локотки, ведя бережно, и даже, как показалось подглядывающему в просвет между сиденьями Сергею, предупреждая её о ямках и рытвинах на тропинке.

В том, что это Катя, Сергей не сомневался ни одной секунды — вон, под незастегнутом тулупом виднеются знакомые коричневые шерстяные брюки, водолазка, коричневый же жакет — в этом костюме Катя обычно ходила на работу. Но почему они закрыли ей лицо?

— Почему они закрыли ей лицо? — вдруг вслух спросил Хосы, и сам себе, и Воронцову ответил: — Не хотят, что бы она видела их лица! Да… Но мы-то их видим!

И вдруг бросил на Сергея быстрый и тревожный взгляд:

— Это — Катя?!

Воронцов кивнул, но не так уверено и решительно, как хотелось бы — в самый последний момент что-то его смутило! Но что?

— Ты не уверен? — опять спросил Хосы, и глаза его вытянулись в одну узкую-узкую щелочку, прерванную посредине лица тонкой переносицей.

— Я… не знаю… Что-то… Одежда ее… Походка… На этих колдобинах не поймешь! Не знаю…

— Думай, вспоминай! — Хосы зачем-то с треском отстегнул клапан на бушлате, и опять обратился к Воронцову:

— Какие-нибудь характерные детали, в походке, в одежде, в обуви!

Сергей на секунду замешкался, и вдруг до него, что называется, «дошло»: «В обуви! Ну конечно! В тот день Катя ушла на работу в «нелюбимых» полусапожках, черных, на среднем каблучке, продавали их с такими ныне очень модными псевдозолотыми блямбами, я потом по Катиной просьбе эти блямбы снял! А у этой… которую ведут… Блямбы на месте!».

— Это не она! — крикнул Воронцов, выхватывая пистолет.

— Не дергайся! — железной рукой перехватил его руку Хосы, внимательно посмотрел в бешеные глаза Сергея: — Уверен? Обьясни!

Воронцов объяснил. Руслан Кимович секунду помедлил, глядя на приближающихся людей, потом быстро вытащил из расстегнутого кармана плоскую черную коробочку — то-ли телефон, то-ли пейджер, то-ли рацию, Сергей не разобрал, нажал на кнопку и сказал одно единственное слово: «Пустышка!».

— Где моя жена? — деревянным голосом спросил в пустоту Воронцов. Он впал в какой-то транс: «Надежды наши не сбылись, и не надежны обещанья…».

— Спокойно, Сережа! Спокойно, я сказал! — рявкнул Хосы, тут же взревел мотор «хонды», и машина, отчаянно визжа колесами, задним ходом рванулась с места. Воронцова бросило вперед, он буквально «влип» в спинку переднего сидения, но успел заметить, что шедшие к ним люди, как только «хонда» двинулась с места, тут же упали в снег, выхватывая оружие, причем «Катя» упала едва не самой первой и так профессионально и мягко, что у Сергея исчезли последние сомнения и растаяла последняя надежда — его жена никогда не стала бы, ТАК падать на жесткий снег, да ещё будучи беременной!

Выстрелов Сергей не слышал — выпрямившись, он с удивлением наблюдал, как возле машин Центра, казалось бы, прямо из грязного снега, выскакивали какие-то фигурки в камуфляже, с оружием. Вдруг что-то вспыхнуло, грохнуло, разбрасывая куски слежавшегося снега и мерзлую землю, несколь фигурок упало, остальные дружно ударили из всех стволов, и почти тут же взорвался один из шикарных джипов-лимузинов «центровиков».

«Хонда», по прежнему задним ходом, уезжала с места несостоящегося обмена, и Сергей видел завязавшийся бой «центровиков» с неизвестными камуфляжниками, как будто в перевернутый бинокль, который вдобавок удаляют от его глаз. Внезапно он понял, что Хосы уже некоторое время что-то говорит ему:

— …мы с ним в Афгани ещё служили — я командиром разведовательно-десантной роты, а он — зампоружем нашего батальона. Я с ним вчера встретился, говорю: «Леха, так и так, выручай!». Ну, он и выручил, «подмогнул», так сказать! Что будем делать дальше, Сергей?

— В Центр, мать его так! — хрипло сказал Воронцов и замолчал, тупо глядя вперед.

Где-то в Центре…

… - Что, опять провал?! — визгливо выкрикнул Учитель в лицо Дмитию Дмитиевичу, навытяжку стоящему перед шефом: — Где Прибор, вашу мать?! Вы — бездарь, Дмитрий Дмитриевич! Вы — болван! Идиот, кретин!!! Срывается, летит к чертовой матери все, что я планировал! И — по вашей личной вине! Погибли или захвачены пропущенным вами неизвестным спецназом лучшие наши люди! Это — все! Конец! Я увольняю вас! Считайте, что ваша карьера, как моего помошника по охране и обороне, закончилась! Убирайтесь с глаз долой!

Учитель протянул руку, намереваясь вызвать охрану, но его остановил спокойный голос уже бывшего с этой минуты помошника:

— Я думаю, вы ошибаетесь.

— То есть!? — вскинулся Учитель, и его маленькие глазки, словно буравчики, впились в ладную фигуру Дмитрия Дмитриевича.

— Вы изработались, Учитель! Вы в последнее время допустили ряд кардинальных промахов, поставивших под угрозу существование всей нашей организации! Вы, ваши псевдо-грандиозные и бредовые идеи были причиной наших неудач! Вы окружили себя полубезумцами, которых вы брали на работу в обход меня! Вам очень нравилось изображать из себя Учителя, этакова фюрера от интеллекта! И вы очень правильно сказали — сегодня погибли или захвачены именно лучшие ВАШИ люди! Вообщем, пора подвести черту: я думаю, вам пора на покой!

Учитель ещё в середине фразы сделал какое-то неуловимое движение, потом вскочил, сжимая в руке изящный вороненый револьвер, но буквально в тот же миг Дмитрий Дмитриевич отточенным движением выхватил из кармана небольшой, блестящий пистолет с тонкой трубочкой глушителя и выстрелил в голову своего шефа.

Учитель дернулся, рука с револьвером медленно опустилась, тело на секунду словно бы окостенело, а потом рухнуло назад, в кресло. Из небольшой дырочки, прямо посредине широко лба Учителя, вытекла тонкая струйка густой, практически черной крови. Дмитрий Дмитриевич достал из кармана носовой платок, развернул его и покрыл голову убитого, затем сунул в карман подобранный револьвер и отошел к столу.

Дверь в кабинет Учителя с треском распахнулась — на пороге застыл Андрей Сергеевич, за его спиной виднелись лица охранников. Андрей Сергеевич окинул кабинет взглядом, повернулся к охране, что-то отрывисто бросил, вошел и закрыл за собой дверь.

— Что тут произошло, Дмитрий Дмитриевич?

— УЧИТЕЛЬ УСТАЛ И ПРИЛЕГ ОТДОХНУТЬ! — очень спокойно ответил Дмитрий Дмитриевич, прошел к окну, потом повернулся:

— Андрей Сергеевич, на столе, в папке — план дальнейшего развития нашей организации. Если вы с ним согласны — там, внизу есть место для вашей подписи…

Андрей Сергеевич, тяжело дыша, подошел к столу, покосился на неподвижный платок, висевший на голове Учителя, на темной пятно посредине него, отвернулся, открыл папку и начал читать…

Читал он долго, и все это время в кабинете висела воистину гробовая тишина. Дмитрий Дмитриевич стоял спиной к столу, молча глядел в окно, и пошевелился только тогда, когда золотое перо «Пеликана» чуть скрипнуло, оставляя на бумаге твердую подпись Андрея Сергеевича…

Руслан Кимович гнал свою «Хонду» по Профсоюзной улице, поглядывая на часы, и на его смуглом лице не было и тени обычной улыбки.

Сергей, сгорбившись, сидел рядом, сцепив зубы, и думал о Кате. После того, как «центровики» схитрили, и выяснилось, что Катю они с собой не привезли, Воронцову все больше казалось, что своей жены он больше никогда не увидит. От этой мысли у Сергея просто переворачивало все внутри, хотелось завыть, и сдавить руками горло виновнику всех их бед.

Хосы, бросив на Воронцова быстрый взгляд, негромко сказал:

— Не хорони её раньше времени. Может быть, ещё все обойдется!

Но по тону, которым это было сказано, чувствовалось, что Руслан Кимович сам не очень-то верит в свои собственные слова…

Красная «хонда» выскочила на Ленинский проспект, потом — на Садовое кольцо, и не снижая скорости, опасно лавируя в стаде забрызганных талым снегом пополам с грязью машин, понеслась к Центру.

Одновременно с этим сразу несколько диспетчеров пожарной охраны Москвы получили сообщение о сильном пожаре в офисе Фонда Содействия Развития Российской Науки. Завывая сиренами, по столичным улицам понеслись пожарные машины, синие всполохи мигалок заставляли встречный транспорт шарахаться в сторону.

Одна из таких машин обогнала «Хонду» Хосы, по встречной полосе устремляясь куда-то вперед. Руслан Кимович нахмурился, потом вдруг решительно крутанул руль и пристроился за ярко-красным «Камазом» с белой полосой и цифрами «01» на боку.

— По моему, Сергей Степанович, наши «друзья» официально и торжественно погибли! — проговорил Хосы сквозь сжатые зубы.

— Вы думаете, пожар в Центре? — мрачно спросил Воронцов. Хосы кивнул, страясь держать «хонду» за пожарным «Камазом». Вокруг с недовольным гудением летели встречные машины, люди на тротуарах останавливались, глядя на отчаянно завывающий «Камаз», прущий против движения, а впереди, в сером, грязном и пасмурном весеннем небе уже показались жирные клубы дыма, поднимающегося вверх…

Здание Центра горело все, целиком. Десяток пожарных машин, не меньше сотни пожарников и милиционеров суетились вокруг этого бывшего ещё несколько часов назад воплощением архитектурной элегантности сооружения. Белые на фоне черных клубов дыма пополам с пламенем струи бранспойдов били в огнистую черноту, стараясь попасть в окна, но, казалось, что это только усиливает пожар.

Несколько человек, в серебристых термокостюмах, с похожими на акваланги изолирующими противогазами нового образца ушли в дым и пламя, и вернулись буквально через пять минут, закопченные, пошатывающиеся.

Хосы поставил машину прямо на тротуаре в переулке возле Центра, и они с Воронцовым слились с толпой зевак, на которым время от времени орал в мегафон толстый, усатый милицейский майор: «Граждане, расходитесь! Граждане, тут нет ничего интересного! Тут опасно! Расходитесь немедленно!».

Сергей стоял в этой и не собиравшейся расходиться толпе, довольно близко от барьера, сооруженного милицией из специальных вешек, соединенных ярко-оранжевой лентой, и слышал, как старший ходившего в здание отряда, стянув с головы шлем термокостюма, содрал с лица маску противогаза и прохрипел:

— Хана! Там все горит, даже пол и потолок! И ни рожна не видать, мать твою, один дым!

Его облепили разные пожарные и милицейские чины, подошло несколько серьезных мужчин в гражданском, но пожарник был немногословен:

— Что? Какие, на хер, живые! В таком пламени даже трупы не сохраняться, сгорит все, к мебелям собачим! Нет, ничего я не думаю! Да пошли вы, я что, сыщик, причины устанавливать?! Я спасатель, и как спасатель вам говорю — здесь спасать некого! Если только на крышу кто-то сможет выбраться… Да товарищ генерал, я все понимаю, что вам важно мнение… Я двадцать пять лет работаю, сотни людей из огня вытащил, но такого никогда не видел! Не знаю, что такое напалм, но всегда думал, что он оказывает вот такое вот действие! У нас костюмы «поплыли»!

Тем времен с другой стороны здания, там, где ветер относил клубы дыма и огня в сторону, разворачивалась спецустановка со спасательной лестницей.

Расставив лапы аутригеров, это импортное чудо спасательной техники с урчанием выдвинуло из себя серебристую лестницу невообразимой высоты — не смотря на весь трагизм происходящего Воронцов удивился — и где только она поместилась в не очень-то большой, вообщем-то с виду, машине?

На вершине лестницы, на специальной площадке стояло двое пожарных, тоже в серебристых костюмах, с какими-то, очевидно, несгораемыми, покрывалами в руках. Лестница выросла настолько, что стала выше здания, и тут один из спасателей подал вниз сигнал — на крыше человек!

Известие это взволновало толпу зевак, а Воронцова резануло по сердцу, как бритвой — он вдруг представил, что там, на крыше проклятого Центра мечется сейчас, задыхаясь в дыму, Катя!

Лестница со спасателями медленно наклонялась над горящим домом, видимо, пожарные таким необычным способом решили снять с крыши человека. Ветер, сырой мартовский ветер, к полудню набравший силу, помогал спасателям, сдувая пламя и дым, и это позволяло практически прислонить лестницу к крыше так, чтобы площадка с пожарными оказалась прямо над серединой крыши, на высоте пяти-шести метров.

Люди вокруг затаили дыхание, и в наступившей тишине, нарушаемой только глухим ревом пламени внутри здания и урчанием пожарных машин, стали слышны крики, доносившиеся с крыши. Слов было не разобрать, но голос явно принадлежал мужчине, и это как-то успокоило Сергея.

Вдруг что-то произошло — разом засуетились, забегали люди, взревела всей мощью своего не слабого движка спасательная машина, Воронцов задрал голову, и увидел, как серебристая лестница медленно отходит от здания, а на ней, уцепившись за спущенною пожарными с площадке гибкую лесенку, висит человек — молодой парень, в закопченной и обгорелой одежде.

Вокруг все облегченно и, как показалось Сергею, разочаровано, вздохнули. И тут ветер вдруг на секунду стих, и пламя внутри и снаружи дома с радостным ревом взметнулось вверх, а потом неожиданно подул холодный северный ветер, сиверко, как называли его в старину, и огонь потянуло в другую сторону, прямо на медлнно ползущую спасательную лестницу с людьми на ней.

Первым в цепкие лапы огня попал снятый с крыши парень — волна колышашегося, раскаленного воздуха накрыла его, он закричал, закорчился на качающейся лестнице, и вдруг полетел вниз, прямо в черные, с проблесками огня, клубы…

Потом отклоняемый коварным ветром огонь, словно на пробу, лизнул лестницу — люди на площадке были пока гораздо выше, но для того, что бы спуститься, им все равно надо было пройти через огонь! Воронцов вспомнил, что на кончике свечи пламя всегда горячее, и если представить себе, что все здание полыхало, как свеча, то самое жаркое пламя было именно там, где предстояло проползти спасательной лестнице.

«Если внизу у них не выдерживают термокостюмы, что с ними будет там, в самом пекле?», — успел подумать Сергей, и тут, словно кто-то подслушал его мысль, все увидели, что может сделать это самое пекло с творением человеческих рук.

От страшного жара спасательная лестница начала гнуться, потом защелкали лопающиеся в ней тросы, лестница затряслась, отдельные её сегменты с грохотом стали сдвигаться, пожарные наверху закричали, и тут лестница вдруг сложилась пополам, точно гигантская соломинка, переженная спичкой. Спасательная площадка вместе с пожарными рухнула прямо в огонь, и словно бы от этого, с грохотом и треском, взметнув в серое небо миллиарды искр, просела центральная часть здания — оно словно бы обрушилось внутрь себя!

Многоголосый рев пронесся над толпой и затих. Люди, потрясенные увиденным, когда на их глазах, вот тут, в нескольких десятках метрах, рядом, а не на телевизионном экране, погибли живые люди, стали расходиться, пряча друг от друга глаза.

Сергей неловко переминался с ноги на ногу, расширенными глазами глядя на похожиее сейчас на огромный обгорелый ящик здание Центра. Руслан Кимович, все время простоявший где-то в стороне, возник рядом, тронул его за рукав:

— Все, Сережа! Пойдем, надо ехать домой, думать и решать! Не отчаявайся раньше времени! Пойдем!

Сергей, двигаясь как сомнамбула, дошел до машины, сел на сиденье, а у него в ушах все ещё стоял крик летящих в огонь пожарных, и сквозь него словно бы слышался Катин голос: «Сережа! Спаси меня! Спаси!!!».

Красная «Хонда» вывернула из переулка, а к месту пожара подезжали машины «Дорожного патруля», других телепрограмм, появился лимузин кого-то из городского начальства, и наконец-то закружил над догорающим зданием так необходимый ещё двадцать минут назад, а сейчас уже абсолютно безполезный вертолет!

Они приехали домой, как с некоторых пор начал называть дачу приятеля Хосы Воронцов, усталые и разбитые. Катю не спасли, Центр сгорел — их неведомый противник резко поменял все планы, повел себя крайне не понятно и не логично, обрубил все связующие ниточки, единственное, на что оставалось надеется — что «спецназ» друга Хосы захватит мало-мальски знающего «языка».

Они перекусили, почти не разговаривая, попили так горячо любимый Хосы чай, и после чая Сергей вдруг почувствовал неодолимое желание лечь и уснуть, и не просыпаться, по возможности, никогда.

— Руслан Кимович… Я, пожалуй, прилягу… Что-то не важно я себя…

— Иди-иди, Сергей Степанович! — впервые после неудачного обмена на лице Хосы появилась его всегдашняя улыбка: — Иди, отдыхай!

Воронцов уплелся в комнату, рухнул на кровать и провалился в черную яму сна. Он словно бы действительно провалился и летел, летел, летел…

Вдруг все вокруг вспыхнуло ярко-красным, золотисто-желтым, изумрудно-зеленым. Сергей с удивлением увидел, что его неподвижное, спящее тело висит в пространстве, окруженное цветными сполохами, а он сам видит себя со стороны!

Неожиданно в цветных пятнах родилось какое-то изменение — завихрились, заволновались гигантские щупальца, похожие на дымных змей, разноцветных, не имеющих ни головы, ни чешуи. Змеи эти со всех сторон оплели, опутали висящее тело Сергея, а потом вдруг разом дернулись, кто куда, и закрученное ими тело завращалось, закружилось вокруг своей оси, и Сергей тут же ощутил приступ головокружения и подступающую тошноту, хотя сам он вроде бы и не кружился.

Изменения в этом удивительном сне произошли мгновенно. Теперь Сергей видел себя стоящим на большой, современной улице большого, современного города. Он стоял на тротуаре, а вокруг него шли женщины, все, как одна, в натянутых до подбородка черных вязанных шапочках, и одетые в такие же, как у Кати, коричневые брючные костюмы.

Сергей бросился к одной, к другой, к третьей, попытался сорвать с их голов шапочки, но они словно бы приклеились к лицам, и тогда Сергею стало страшно — он стоял посреди улицы, на встречу ему, вокруг него, со всех сторон шли сотни, тысячи женщин без лиц, молчаливые, монотонно шагающие, и ужасные в своей монотонности!

Следующая картинка — абсолютно плоская, зеркальная, гладкая, необозримая равнина предстала глазам Воронцова. Посреди нее, километрах в пяти от Сергея, возвышалось какое-то здание, высотой превосходящее Останкинскую телевышку, навреное, втрое. При всем этом здание здорово напоминало Московский Университет и высотку на Котельнической набережной одновременно.

Циклопической сооружение словно бы подчеркивало всю ничтожность, незначимость крохотного Воронцова, стоящего на бескрайней, зеркальной равнине, плоской, как граммпластинка.

Сергей обернулся — он не знал, почему, просто ему вдруг ужасно захотелось обернуться, словно бы сзади кто-то не слышно подошел к ниму и смотрит в затылок.

За его спиной, на огромном, многометровом «Харлее» сидела затянутая в черную кожу женщина, ростом с американскую статую «Свободы». Сергей знал, кто она, не смотря на то, что на её голове тоже была знакомая вязанная черная шапочка, скрывающее лицо. Лицо лицом, а эти длинные золотистые кудри он не спутал бы ни с чем!

«Тебя же нет! Я же тебя убил!», — захотелось крикнуть Воронцову в тот момент, но тут мотоциклистка повернула голову, захрустев блестящей кожей своего немыслемого костюма, повернула к Сергею свою безликое лицо, и у него язык прирос к небу, зато в руке вдруг появился черный, большой, тяжелый и какой-то соврешенно незнакомый ему пистолет.

Сергей не задумываясь, плавно и словно бы в замедленном кино, поднял пистолет и несколько раз выстрелил в черную амазонку на «Харлее», как стерлял уже однажды, на берегу Яузы.

Пули вылетели из ствола, хорошо видимые в прозрачном воздухе, и медленно, по дороге увеличиваясь в размерах, поплыли к мотоциклистке. Сергей удивился такой скорости движения того, что должно молнеиносно пронзать пространство, принося в своих свинцовых или стальных граммах неотвратимое возмездие.

Но гигантская мотоциклистка и не думала трогаться с места. Она подняла руку — захрустела кожа, Сергею даже показалось, что он слышит скрип суставов огромной руки, и легким движением сняла с себя шапочку.

Упали под колеса «Харлея» золотые кудри, рядом бесшумно опустилась черная, вязаная шапка, несколько выпущенных Сергеем пуль продолжали свой неотвратимый полет, почти достигнув мотоциклистки, а она сидела и спокойно смотрела на Воронцова, смотрела Катиными глазами, Катиным лицом, на котором Катины губы изогнулись в чуть лукавой, такой знакомой ему Катиной усмешке.

«Не-е-е-ет!!!», — беззвучно заорал Сергей, бросаясь вперед и не двигаясь с места, а пули с довольным, чавкающим звуком стали вонзаться в плоть, в черный и белый металл мотоцикла — одна ударила мотоциклистку в ногу, друга отскочила от никелированной стойки руля, третья пробила бензобак, и из образовавшегося отверстия выпорхнуло наружу рыжее, очень красивое на черном фоне, пламя.

Мотоциклистка продолжала спокойно смотреть на Сергея Катиным лицом, и тут мотоцикл бесшумно взорвался, стирая дымными росчерками все, что видел Воронцов — равнину, здание, голубизну неба, и улыбку сфинкса на милом и дорогом лице…

Последнее видение Сергей запомнил лучше всего. Он снова видел себя со стороны, стоящего посреди залитого солнцем обыкновенного московского двора, очень похожего на тот, где жил Пашутин. Было лето, шелестели листвой деревья, чирикали и цвиркали птицы, в синем небе плыли маленькие, белые, пушистые облака. Сергей стоял на прогретом солнцем асфальте, явственно ощущая тепло, поднимающееся вверх, окутывающее его тело — ноги, туловище, пальцы рук. Было хорошо и спокойно, хотелось всю оставшуюся жизнь вот так вот простоять, задрав голову вверх, смотреть на небо, ощущать тепло и покой.

Неожиданно послышалсиь шаги. Сергей посмотрел в сторону приближающегося звука, и увидел, как к нему, к его блаженствовающему телу идет по двору человек, небольшого роста, смешно подпрыгивающий при ходьбе. Человек был лысыват, строг, и насторожен. Он остановился, не дойдя до Воронцова буквально метр, что-то быстро сказал, отрывисто и резко, и круто развернувшись, бросился назад, почти бегом, постоянно оглядываясь…

И то час же исчез двор, исчезло солнце, исчезло все вокруг, вновь поплыли разноцветные дымные змеи, и в наступившей после птичьего гомона тишине, словно эхом, повторились слова лысего: «…верь-рь! В-верь-рь! Д-в-верь-рь! Дверь!!!!».

Воронцов проснулся и очумело обвел комнату мутным взором. Все, что приснилось ему в этом удивительном, так неожиданно навалившемся сне, он помнил отчетливо, вплоть до мельчайших подробностей, и это было очень странно — обычно Сергей очень плохо помнил свои сны.

Да и сам это сон, ни с того, ни с сего вдруг припечатавший его к подушке, был странным — казалось бы, он должен был сейчас мучаться и страдать, думать о Кате, придумывать себе тысячу и один вариант её местонахождения, а вместо этого он вдруг лег и преспокойно заснул, смотря красивые, хотя и тревожные сны, а когда проснулся, то стал абсолютно спокоен за Катю — откуда-то вдруг появилась твердая уверенность, что она жива, и все будет в порядке!

Если душевно Сергей чувствовал себя очень хорошо, и даже прекрасно, то телесно с ним творилось форменное безобразие. Казалось бы, поспав, он должен был отдохнуть прежде всего физически, однако на деле все было наоборот — ватные руки и ноги еле-еле слушались Сергея, в голове звенело, а во рту чувствовался противный железистый привкус, словно он во сне лизал дверную ручку.

С большим трудом сев на кровати, Воронцов взглянул на часы и удивился — он спал без малого четыре часа, сейчас было уже почти шесть вечера!

Держась за стену, чтобы не упасть от слабости, Сергей дошел до кухни, сел у стола, поглядел в окно и обнаружил, что во дворе нет красной «хонды» — Хосы опять куда-то уехал.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

«…Собака бывает кусачей…»

Из песни

Руслан Кимович приехал почти через час после Воронцовского пробуждения. За это время Сергей успел немного отойти от той физической немощи, которая вдруг навалилась на него во сне, попил чаю, почувствовав себя достаточно бодро, попробывал закурить, но после первой же затяжки его едва не уронило на пол с табуретки — такая неприятная слабость образовалась вдруг во всем теле.

Сергей затушил сигарету, посидел некторое время, положив голову на сложенные на столе руки, и в таком положении его застал Хосы.

Руслан Кимович вошел почти беззвучно, коротко глянул на Сергея, пододвинул к себе свободный табурет, сел и сказал:

— Был у пожарников, и у своего афганского друга. Есть информация. Как ты себя чувствуешь, Сергей Степанович?

Воронцов с трудом поднял голову, посмотрел на Хосы мутноватыми глазами. Сергею душевно, внутренне было очень спокойно, уютно и хорошо, он вдруг почувствовал, что ему совершенно не интересно, какие новости привез Хосы, главное, он сам ЗНАЛ, что с Катей все в порядке, и этого хватало за глаза…

— Э-э-э! Да ты, я вижу, не отошел еще! — встревожился Руслан Кимович, вскочил и засуетился у плиты, раскочегаривая чайник.

— От чего… не отошел?.. — с трудом ворочая языком, спросил Сергей.

— Так я же тебе в чай успокоительного добавил! А то ты такой был… Я думал, сейчас уеду, вернусь, а тебя нету, усвистал освобождать свою благоверную! Ну, я и кинул в чашку крупинку опия…

— Чего? — вскинулся Воронцов: — Да вы… что! Наркомана из меня хотите… сделать! То-то я смотрю, сны… у меня таки… И сам я… как глиста, вялый весь!

Хосы коротко рассмеялся, повернув к Сергею смуглое лицо:

— Да ты не бойся, чудак! До того, как изобрели все эти реланиумы, элениумы, седуксены и феназепамы, опий был главным лекарством от нервов, и продавали его, между прочим, в каждой аптеке, по рецептам, разумеется! Я тебе дозу чуть-чуть не рассчитал — ты, оказывается, восприимчивый к наркотикам, а я бухнул, как обычному человеку!

— А откуда… у вас опий? — пробормотал Сергей, пытаясь усесться на табуретке так, чтобы поменьше напрягать мышцы. Руслан Кимович, вскипятив в серебрянной турке какой-то отвар, быстро вылил его в чашечку, выключил газ и повернулся к Сергею:

— Понимаешь, Сергей Степанович, в йоге, и в даосизме, и во многих так называемых восточных единоборствах есть специальные асаны, упражнения, медитации, требующие от адепта такой полной успокоенности и ясности духа, которую можно достичь только при помощи небольшого количества опия или других, подобных, препаратов. Разумеется, все эти тренировки не просто не частые, они проводятся раз-два в году, да и доля принимаемого опия вдвое меньше той, которую я дал тебе… Словом, не подумай, что я демагогствующий наркоман, я лишь использую то, что создали многовековой практикой сотни поколений моих предшественников! А сейчас выпей-ка вот это, и тебе сразу станет гораздо лучше!

Хосы поставил на стол перед Сергем чашечку с дымящимся отваром какой-то травы. Воронцов недоверчиво покосился на шефа, потом про себя махнул рукой, все равно хуже не будет, взял чашку двумя руками и начал мелкими глотками пить обжигающую жидкость.

Сперва ему показалось, что отвар безвкусен, похож на просто очень горячую воду, со слабым, чуть ощущаемым привкусом какой-то травы, но потом, вдруг, на языке, в пищеводе, в желудке словно бы взорвались горячие бомбы, терпкий, острый вкус встряхнул все тело, вышибая ватную слабость из рук и ног, и сонливую одурь — из головы.

— Что вы говорили про пожарных? — спросил Сергей у Хосы, с улыбкой наблюдавшим за ним. Руслан Кимович сразу перестал улыбаться, кивнул, и начал:

— Через своих знакомых я вышел на руководителя Управления Пожарной Охраны того района, или, как теперь говорят, перфектуры, где находилось сгоревшее здание Центра! Вообщем, пожарники и ФСБ считают, что это был поджег, причем практически все здание было зарание подготовлено к нему — везде пол, стены, и даже потолки были покрыты специальным составом, над секретом которого сейчас бьются спецы-эксперты. Здание вспыхнуло практически мгновенно. Эта дрянь горит, выделяя большое количество того самого черного дыма, а он, в свою очередь, при контакте с водой выделяет кислород, поддерживающий горение! Понимаешь, что там творилось! Пожарные заливают пламя, а выходит — разжигают его ещё сильнее! Да и не тушиться это вещество водой, здание, вернее, две оставшиеся стены и груду обломков, потушили только когда пригнали пеногоны. Температура внутри здания достигала двух-трех тысяч градусов! Пожарные в шоке — в бетонных плитах поплавилась вся арматура, а сам бетон рассыпался песком и гравием! Вот такие вот дела. По данным МУРа, в момент пожара в здании находилось порядка тридцати восьми человек — сотрудников Фонда, все они, естественно, погибли, причем бесследно — при такой температуре от человеческого тела не остается ничего! Понимаешь всю «гениальность» задумки? Теперь господин Учитель и его сподвижники официально мертвы! А где, когда и под какими именами, и кстати, с какой внешностью они всплывут — это большой вопрос, на который никому не ответить…

— А о Кате… О Кате вы что-нибудь узнали? — спросил помрачневший Воронцов, отхлебывая из чашки ещё глоток «антиопия». Хосы прищурился и мелко, рассыпчато рассмеялся:

— Не торопись, Сергей Степанович! От пожарников я поехал к своему другу, афганцу, тому, кторый нам помог на улице Инессы Арманд. Взяли живым они, к сожалению, лишь одного из «центровиков», сопротивлялись они, как сумашедшие, а когда кончились патроны, двое взорвали себя гранатами! Но одного, я говорю, все же взяли, и «раскололи». Вот что он сказал про Катю: её нет в Москве, она очень далеко, где-то у черта на рогах, не то в Костромской, не то в Вологодской, не то в Архангельской области. Сам «язык», кстати, простой боевик, ничего толком не знает, но он сопровождал её туда, ночью, на вертолете, знает, что летели они на север, и запомнил лишь одно слово: «Комоляки», — так называется это место, то ли деревня, то ли хутор… От Москвы туда лету — два с лишним часа на «аугусте», это скоростной итальянский вертолет. Так что, вот такие дела! Надо искать!

— А это… военнопленный, он про сам Центр что-нибудь сказал? — спросил Сергей.

— Нет! Ну, почти ничего, по крайней мере, ничего нового для нас с тобой! — ответил Хосы, но Воронцову показалось, что Руслан Кимович слегка… слукавил.

— А как вы обьяснили вашему другу-спецназовцу, кто мы с вами и что, и какие у нас взаимоотношения с Центром? И кстати, спецназом какого ведомства командует ваш друг?

Руслан Кимович снова рассмеялся, но на этот раз в его голосе послышался звон самурайских мечей:

— Много будешь знать, Сергей Степанович… Надо искать эти самые Комоляки! Нужны хорошие карты нашей страны, подробные и точные, с классической топономикой, лучше всего — военные. В современных, продаваемых сейчас атласах России я уже проверил — никаких Комоляк там нет! Видимо, это даже не населенный пункт, а просто место, урочище какое-нибудь или урман… Есть какие-нибудь соображения?

Воронцов с минуту подумал, потом решительно кивнул:

— Есть! Но для того, чтобы связаться с… картовладельцем, надо наконец разобраться в моих отношениях с полковником Урусовым!

* * *

Катя проснулась рано — за заледеневшим окном ещё было темно. Она встала, умылась над раковиной, привела себя в порядок, и уселась перед телевизором. После ночи Катя более-мение успокоилась, решив, что пока, по крайней мере, ничего ужасного с ней не произошло.

На улице рассвело, часов в девять появился угрюмый мужчина с судками, и огромным тулупом в руках. Он, как всегда, молча кивнул Кате, поставил завтрак на стол, повесил тулуп на вешалку, и не обращая внимания на попытки Кати заговорить с ним, ушел, однако входную дверь не запер, видимо, для того, чтобы Катя смогла погулять возле дома.

В судках оказались макароны, салат и четыре котлетки. Катя без особого аппетита поела салат, поковыряла котлетину, и натянув тяжеленную овчину, вышла на крылечко, с наслаждением вдохнув зимний, лесной воздух.

Метель, бушевавшая всю ночь, улеглась, завалив все вокруг сугробами. Заснеженный лес сверкал на солнце мириадами искорок, с крыш капало, где-то перекликались какие-то птахи.

Катя огляделась. Мощный забор стал как-будто ниже из-за высоченных сугробов. Домики утонули в снегу, теперь ничего не стоила дотянуться до сосулек, висящих на кромках крыш.

«А, пожалуй, я смогла бы перелезть через забор, если бы забралась на сугроб! При условии, что снег плотный, и я не провалюсь!», — вдруг пришла в Катину голову шальная мысль. Правда, мысль эту пришлось сразу же и оставить — из-за соседнего дома с лаем вынеслась стая сторожевых псов, рыжих, здоровенных, крепкими лапами взрывающих пушистый снег.

Катя стояла и смотрела на собак, и в её сердце вновь начала заползать тоска…

Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись, Катя встретилась с желтоватыми, тяжелыми глазами огромной собаки, появившеся из-за сугроба возле дома. Сперва Катя испугалась — псина, с головой больше, чем у взрослого человека, выглядела устрашающе, но потом что-то во взгляде зверя заставило Катю вернуться в дом, взять миску с котлетами, и выйдя вновь на крыльцо, кинуть одну котлету собаке.

Собака повела себя странно — не смотря на явный голод — при виде котлеты с желтых клыков сразу закапала слюна, но псина не спешила брать еду. Она походила вокруг, улеглась так, что вожделенная котлета оказалась между её вытянутых передних лап, подняла лобастую голову и снова уставилась на Катю немигающим взглядом своих удивительно умных, звериных глаз.

— Ну чего ты, дурашка! — ласково сказала Катя: — Ты же хочешь есть! Бери котлетку, ну! Да не бойся! Не отравлю же я тебя!

Вряд ли пес понимал человеческую речь — Катя читала, что собаки, не смотря на весь их разум, не способны на это. Скорее всего, желтоглазая косматая собака, почувствовав ласковые интонации в голосе женщины, решила довериться человеку.

Она повернула короткую, широкую морду, чуть наклонила голову, словно вслушиваясь, потом очень медленно опустила черный, блестящий нос к котлете, и аккуратно, не проронив в подтявший снег ни крошки, съела её.

— Ну вот! Вкусно? — улыбнулась Катя и кинула собаке вторую котлету, при этом сделав к животному один, маленький, шажок. Если бы у Кати спросили, зачем она это делает, она скорее всего, и не ответила бы — просто ей было одиноко, тоскли и страшно в этом Богом забытом поселении за высоким забором, и очень хотелось, что бы рядом была хоть одна живая душа, пусть даже и собачья, которая относилась бы к ней хорошо…

Собака съела вторую котлету, затем третью, а потом позволила, именно позволила Кате осторожно опустить руку на лобастую, тяжелую голову. Сперва, правда, собака оскалилась и вздыбила шерсть на загривке, но Катя, не переставая говорить, провела рукой по жесткой темно-рыжей щетине, и волоски улеглись, собака зажмурилась, вздохнула, совсем как человек, когда Катя почесала ей за ухом, и слегка завалилась на бок, доверившись женщине.

Четвертую котлетку Катя припасла для собаки «на потом» — самой ей есть не хотелось, все же, хотя беременность её и проходила достаточно легко, без сильных токсикозов, без приступов дурноты, но временами на Катю наваливалась слабость, отсутствие аппетита, и она могла по нескольку дней не есть совсем ничего, или, наборот, устраивать «праздник живота». Сейчас был период «поста»…

Присев на корточки рядом с собакой, почесывая рыжий бок, Катя вдруг не столько на ощупь, сколько интуитивно, душой почувствовала, что собака скоро станет матерью, потому, в поисках пищи, она и пришла к незнакомому человеку. А может быть, сработал могучий инстинкт материнства, подсказавший собаке, что женщина, находящаяся в таком-же положении, что и зверь, не обидит ее?..

Неожиданно из-за угла дома вышел тот самый, мрачный бородатый мужик, который приносил завтрак. Собака сразу вскочила и угрожающе зарычала, пригибая к земле мощную голову. Мрачный бородач нахмурился, довольно грубо подхватил выпрямившуюся Катю под руку и потащил через сугробы к дому.

Собака прыгнула, быстро и четко ухватив зубами мрачного за свободную руку, и мотнув головой, уронила вскрикнувшего человека в снег! Катя от неожиданности потеряла равновесие и ухнула в мягкий, пушистый сугроб.

Пока она вставала, отряхивая лицо от снега, послышался низкий крик, рычание, потом резкий, похожий на хлопок, звук удара, и рычание сразу сменилось визгом. Катя наконец встала на ноги и увидела, как мрачный второй раз замахивается на припавшую брюхом в снег собаку короткой, витой плеткой с блестящим железным шариком на конце. Удар! Собака взвизгнула, отскочила в сторону, и поскуливая, уползла за дом.

— Как вы можете! — закричала Катя, бросаясь к мрачному: — Она же беременна, ей же больно!

Бородач повернулся, занося плеть для удара, на секунду замер, встретившись глазами с Катей, потом опустил плеть, спрятал её под свою длиннополую шубу и молча, но решительно указал пальцем на дверь дома.

Катя повернулась, вошла, закрыла за собой дверь и с тоской услышала поворачивающийся за её спиной в замке ключ. Снова взаперти! К горлу подкатил тугой комок, Катя упала на кровать и впервые за время своего похищения расплакалась, горько и безутешно, как ребенок…

Катя просидела взаперти до четырех часов. Солнце начало клониться к закату, от деревьев по снегу пролегли длинные, сиреневые тени, на небе появились размазанные, равные облака — предвестники ненастья. Вскоре низкие облака заволокли все, посыпался мелкий, не частый ещё снежок, задул ветер.

В пятом часу пришел мрачный, принес обед — компот, суп, второе. Катя похлебала жиденький бульон, выпила компот, как вдруг за окном послышался какой-то шорох. Катя оторвалась от еды, и невольно вскрикнула — положив лапы на подоконник, с улицы на неё смотрела та самая, избитая мрачным собака!

— Пришла, голубушка ты моя! — охнула Катя, подхватила с тарелки пожаренный куриный окорочек, подошла к окну, открыла узкую форточку и кинула еду в снег. Собака на лету подхватила курятину, и быстро съела, помахивая хвостом.

— Попало тебе из-за меня! Эх ты, бедолага! Чем тебя ещё угостить? На-ка вот, хлебушка! — Катя кинула в форточку недоеденный хлеб, прижалась лбом к стеклу:

— Оба мы с тобой взаперти сидим! Я в доме, а ты — за забором этим! Ну что, все, нету больше у меня ничего! А тебе кушать надо, щенят кормить в животе! Эх, собака-собака! Как хоть тебя зовут? Пальма, Найда, Герда?.. Давай, ты будешь Рыжиком, а? Нравиться тебе? Эй, Рыжик! Была бы дверь открыта, я бы с тобой поиграла, погладила бы тебя, но извини, подружка, не могу!

Катя отошла от окна, села на кровать. Собака, внимательно слушавшая её слова, положила голову на лапы, пристально вглядываясь в замершую на кровати женщину…

К вечеру, когда окончательно стемнело, снова разыгралась метель. Собака ушла, Катя решила, что она отправилась в какую-нибудь будку, укрываться от непогоды. Уныло свистел ветер, завывая в ветвях деревьев, переметая снегом тропинки, забрасывая в форточку пригорошни колючих снежинок.

Часов в семь вдруг замигало и отключилось электричество, потом включилось, но вполнакала, лампочка под потолком еле-еле светилась, а телевизору мощности тока не хватало даже для того, чтобы осветить экран.

Катя забилась на кровать, укуталась в овичный тулуп, и тихонько плакала, глядя в темное окно, на гнущиеся, шумящие ели. Никто её не освобождал, никто ей ничего не обьсянял, всеми забытая и покинутая, сидела она в холодной комнате, несчастная и одинокая…

Постепенно, однако, в душе у неё проснулась холодная, стальная решимость. Катя ещё не знала, что она будет делать, но словно бы кто-то нашептывал ей в ухо: «Встань, взбодрись, не время сейчас раскисать! Думай, думай, как вырваться отсюда! Ты сейчас во власти этих непонятных, жестоких людей, они могут сделать с тобой и твоим будущим ребенком все, что угодно! Надо действовать, надо бежать!».

— Бежать! — вслух повторила Катя, припала к окну, вглядываясь в виднеющийся сквозь пургу забор, до половины занесенный снегом. Если бы она не проваливалась в снегу, то можно было бы попробывать перелезть через частокол и уйти в лес, а там пурга заметет следы…

— Ну, думай, думай, дура! — прикрикнула на саму себя Катя, начала ходить по темной комнате, кутаясь на ходу в тулуп. Неожиданно взгляд её упал на столик, где темнели на подносе миски и стакан с остаткми обеда.

«Поднос! Конечно, как я сразу не догодалась! Если положить поднос на снег, и встать сверху, давление будет равномерно распределено на большую площадь, и я провалюсь на совсем маленькую глубину! Надо попробывать, вдруг получиться!».

Катя смахнула с подноса миски, стакан полетел на пол и разбился. Схватив поднос, она метнулась к двери — заперто!

«Окно! Надо разбить окно!», — подумала Катя, взяла с кровати тяжелую, ватную подушку, прижала её к стеклу, навалилась всем телом, раздался хруст, стекло звякнуло и Катя вывалилась наружу!

Запахивая полы тулупа — ветер сразу же, как пьяный мужик, полез за пазуху, колючей холодной рукой зашарил по груди, Катя встала, подхватила выпавший поднос и заковыляла через глубокие сугробы к забору.

Она прошла уже почти все расстояние, отделавшее её домик от забора, как скорее почувствовала, чем увидела через сплошную снежную завесу бегущих ей на перерез собак.

Несколько громадных, серых в темноте псов заступили дорогу, отрезая Катю от спасительного забора, до которого осталось не больше десяти шагов. Собаки не лаяли — порода не та. Они, опустив морды, тихо рычали, но это рычание отчетливо слышалось даже сквозь вой ветра и шорох снега.

«Мамочки!», — в панике попятилась назад Катя: «Как же я забыла! Что же теперь делать?! Ведь разорвут же! Господи, Рыжик, помоги хоть ты, ведь я кормила тебя, мы же почти подружились!».

Тем временм вожак собачьей стаи уже приготовился к прыжку — низко-низко присел, блеснув в темноте безжалостными глазами, оскалил зубы. Катя в ужасе закрыла живот подносом, инстинктивно защищая своего будущего ребенка, пес прыгнул, но в самом начале его смертоносного прыжка на загривок пса обрушилась вдруг с грозным рычанием длинное, лохматое тело!

Собаки сцепились, вминая друг друга в рыхлый снег. Катя открыла зажмуренные глаза и с удивлением и восторгом узнала в своей спасительнице Рыжика, словно бы та услышала её мольбу и поспешила на помощь!

Нравы собачего племени не позволяют обижать матерей — Катя помнила это ещё по Джеку Лондону, а сейчас убедилась воочию — после хорошей трепки, полученной от Рыжика вожак, разобравшись, кто на него напал, с ворчанием отплоз в сторону, освобождая дорогу. Остальные псы отбежали и сгрудились вокруг своего предводителя, молча наблюдая за Катей.

Катя опустилась на колени, поцеловала Рыжика в мокрый нос, погладила жесткую шерсть, выпрямилась и решительно пошла к забору, размахивая подносом. Возле грубо ошкуренных бревен она положила поднос на верхушку самого высокого сугроба, встала одной ногой — вроде держит, встала другой, ухватилась руками за колья, оказавшиеся на уровне её груди, повернулась, и крикнула:

— Рыжик! Спасибо тебе, родная! Может быть, ещё встретимся, не скучай!

Потом Катя перевалила через частокло и ухнула в глубокий сугроб на той стороне! Все, впереди был темный, густой, страшноватый лес, но зато она была на свободе!

* * *

Следующим утром, практически ещё лежа в постеле, Урусов, прижав ухо к заботливо поданной женой телефонной трубке, был буквально поражен сообщением старшего дежурного охранника НИИЭАП о том, что у проходной института, его, Урусова, ожидает господин Воронцов, господин Кох, и господин Хосы, и очень, настоятельно просят поторопиться, иначе будет поздно.

Урусов, далеко не молодой уже, а прямо сказать, так и староватый, как он сам себя называл, человек, вскочил с кровати с энергией двадцатилетнего. Впервые за последние десять лет он отказался от завтрака, прихватив с собой бутерброды, бысто оделся и бросился вниз по лестнице к уже ждавшей его машине.

На всякий случай Урусов поднял по тревоге весь основной состав своего Отдела Охраны, сообщил директору института, но на Лубянку пока звонить не стал — успеется, сперва надо поговорить с главным подозреваемым — с Воронцовым…

У ворот института стояло несколько машин, все — знакомые полковнику, и лишь красная «хонда» с узкими фарами и красивым, низким и зализанным силуэтом была ему неизвестна.

Урусов велел водителю остановиться, по рации связался с охранниками, и вылез из машины. Одновременно из «хонды» появились Кох, Воронцов и известный Урусову невысокий человек в камуфляже, смуглый, похожий на монгола, не молодой уже, но двигающийся легко, с грацией готового ко всему тигра — президент «Залпа» Руслан Кимович Хосы.

Урусов подошел ближе, из ворот института вышло несколько вооруженных охранников и остановились, держа оружие на виду.

— Здравствуйте! — Кох, тряхнув рыжей головой, решительно взял на себя роль посредника: — Товарищ полковник, с вами хотят поговорить… И я тоже!

— Что — «тоже»? — буркнул Урусов, не сводя своих тяжелых глаз с Воронцова, подчеркнуто смотрящего на полковника.

— Тоже буду присутствовать при разговоре — это важно!

— Для начала пусть все сдадут оружие! У вас, Кох, я думаю, его нет, а вот у этих…

— Уважаемый, мы сдадим оружие, но нельзя ли все это как-то убыстрить, время дорого! — подал голос Хосы, с готовностью вынул из кабуры пистолет, и держа его за ствол, протянул Урусову.

Урусов кивнул, двое охранников забрали оружие у Хосы и Воронцова, а потом к дверям института двинулась странная процессия: мрачный Урусов, а за ним — в кольце охраны — Кох, Воронцов и Хосы, единственный из всех, кто не выказывал своего волнения, и даже — улыбался.

Разговор получился долгим. Недоверчивый Урусов по нескольку раз переспрашивал, звонил, уточнял детали, садился к компьютеру, проверял фамилии, и лишь час спустя удовлетворенно откинулся в кресле:

— Так-так-так! И что вы собираетесь делать дальше? В одиночку, как герои голливудских боевиков, отыскивать жену Сергея Степановича? Не проще ли подключить к этому делу наше ведомство, я имею в виду ФСБ? Ах, да, я же забыл — информатор, предупреждение… Черт, как низко мы пали — на Лубянке сидит информатор какого-то частного Фонда! Тьфу, мать его так! Но вам же все равно нужна помощь!

— И секретность, не забывайте — в институте тоже сидит… «кукшечка»! — подал голос Хосы.

— Да-а… — протянул Урусов: — Сидит. Чем могу помочь вам лично я, кроме того, что из дома вашего друга, Сергей Степанович, уже убрана засада, а сам он снят с наблюдения?

— Первая проблема — на Воронцова есть заявление в Муре о хищении у Фонда Содействия Развития Российской Науки ценной научной аппаратуры. Заявление ложное, но это дела не меняет — его ищут. Надо как-то уладить этот вопрос…

— Тэк-с, тэк-с, тэк-с… — задумчиво побарабанил пальцами по столу Урусов: — В Муре, говорите… Хорошо, я сам съезжу туда, подключу кого надо — заявление анулируют! Еще просьбы?

Руслан Кимович усмехнулся:

— Когда это нам понадобиться, я имею в виду сегодня или завтра, сможете ли вы организовать вертолет?

— Хм?! — удивленно поднял брови Урусов, потом неожиданно посмотрел на Коха: — А что, Прибор действительно восстановлен заново?

— Практически готов к работе, товарищ полковник, только это большой секрет! Пока, по крайней мере! — весело ответил Кох: — Если бы не они, лаборатория наша, да и весь институт и через десять лет ничего не сделали бы! Покойный Игорь Пашутин, земля ему пухом, действительно создал нечто… гениальное!

— Ну, раз так, будет вам вертолет! «Камушек» не обещаю, но что-нибудь приличное подберем! Зам Шойгу, мой давний друг, кое чем мне обязан, так что… Далеко лететь?

— Часа три, по времени! С посадкой в лесу! — ответил Сергей.

— Хорошо, считайте, что договорились! И… спасибо вам всем большое, а лично вам, Сергей Степанович, особое спасибо! Честное слово, я рад, что все мои подозрения относительно вас оказались ложными!

Они уже собирались уходить — надо было ехать к Борису, но уже в дверях Урусов вдруг остановил их:

— Я тут кое-что вспомнил… Это касается пожара. Вы говорили о веществе, необычайно термоактивном, выделяющем большое количество тепла… Мы, я имею в виду наше ведомство, однажды сталкивались с чем-то подобным. В октябре девяносто третьего, я тогда ещё работал… Тогда тоже был пожар, после известных событий, горел один очень знаменитый на всю страну дом белого цвета… Понимаете, о чем я говорю? Так вот, там тоже было что-то такое — выгорели целые этажи, правда, арматура не плавилась, но органика сгорела полностью, и никто так до сих пор и не знает, сколько человек там погибло…

— Вы хотите сказать, что есть какая-то связь? — спросил Воронцов.

— Я ничего не хочу сказать, просто… мне кажется, эта информация к размышлению будет не лишней! И вам, и мне!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«— Курс — зюйд-зюйд-вест!

— Да ты не «зюзюй», ты рукой покажи!»

Из устного народного творчества

Метель все не утихала. Катя шла вот уже битых два часа, шла просто так, наобум, без пути, без дороги, стремясь просто уйти как-можно дальше от забора. Снега в лесу оказалось ещё больше, чем на территории «базы отдыха», поэтому двигалась Катя очень медленно — шаг, другой, ноги увязали в глубоком снегу, полы тяжелого тулупа мели сугробы, цеплялись за ветки кустарника, за торчащие из-под снега коряги.

Катя уже очень устала, хорошо хоть, мороз стоял не великий, и разгоряченная ходьбой, она не чувствовала холода. Постепенно метель начала стихать, наверху, межь ветвями деревьев, Катя заметила разрывы в облаках, скозь которые проглядывали временами холодные звезды.

Силы оставляли её, ещё полчаса — и все, она не сможет сдвинуться с места! Отчаяние овладело Катей, в один момент она даже села в сугроб и разрыдалась от усталости и безнадежности своей затеи — куда её понесло! Она даже не знает, где находиться! Может быть, это какой-нибудь легендарный Брянский или Муромский лес, по которому идти можно хоть неделю, никого не встретишь!

Может быть, стоит вернуться? Ну уж нет, не для того она совершала такой дерзкий побег, чтобы потом унижено приползти назад! Да, сказать по правде, Катя и знать не знала, куда ей возвращаться — метель надежно заметала следы, а направление Катя давно потеряла, она даже специально несколько раз сворачивала, думая так обмануть возможную погоню!

Ветер стих окончательно. Еле-еле двигаясь, Катя выбралась из густой чащобы на довольно просторную прогалину, заросшую низкими, молодыми осинками. Прогалина вела слева-направо, и там, в самом её конце Кате почудился просвет.

Взошла луна, осветив затихший лес своим таинственным, не живым светом. Катя шагала по прогалине, всматриваясь в просвет — вдруг там дорога или река? И то и другое в конечном счете должно привести её к людям!

Снега на прогалине было гораздо меньше — тоненькие осинки не задерживали его, и ветер сдувал снежинки. Прошло минут двадцать, прежде чем прогалина кончилась, и Катиному взору предстала обширная низина, поросшая редкими, кривоватыми, заснеженными березками.

«Это болото!», — догадалась Катя: «Летом тут вода, трясины всякие, озерца, а зимой все замерзло! Ну что же, пойдем по болоту!».

Спустившись в низину, Катя бодро пошла по крепкому, надежному льду, обходя торчащие из-под снега заросли сухого камыша. Луна светила вовсю, можно было даже книгу читать, Катя повеселела — свет, он тем и хорош, что не тьма!

Неожиданно сквозь скрип снега, собственное тяжелое дыхание и шуршание тулупа Катя услышала ещё какой-то, далекий и зловещий звук. Она замерла, боясь поверить своей догадки, и тут же над всей заболоченной, скованной льдом низинкой ещё раз раздался тонкий, грозный и в то же время тоскливый волчий вой!

Льдистая, холодная луна висела теперь прямо по средине небосвода. Ветер, стихший было, вновь начал посвистывать в ветвях кустов. Блестел снег, блестели обледеневшие стволы деревьев. Катя шла по замерзшему болоту, поминутно озираясь, и хотя волчий вой больше не повторялся, ей все время мерещились в дальних кустах на краю болота парные огоньки волчих глаз.

Временами где-то раздавался треск, шорох или какой-нибудь другой лесной шум, и не смотря на то, что зачастую это была просто еловая ветка, сбросившая с себя снежную шапку, и резко выпрямившаяся, Катя вздрагивала и чуть ли не бегом бросалась вперед, стараясь как можно скорее миновать проклятое болото.

Наконец, низина кончилась. С левой стороны вплотную к болоту тут тоже подступал лес, густой и темный еловый бор, а справа тянулась светлая березовая роща с густым подлеском, щетинившимся, словно шерсть зарывшегося в снег гиганского кабана.

Ельник и рощу разделяла узкая, заросшая сухим бурьяном, просека, и Катя за все время своих лесных скитаний впервые увидела признак цивилизации — из снега в начале просеки торчал серый в лунном свете квартальный столб, остроконечный, темнеющий с двух сторон затесами.

Катя поплотнее запахнула тулуп и решительно шагнула на просеку. Болото осталось позади, а вместе с ним осталься и страх. Вой больше не повторялся, Катя приободрилась и ходко зашагала, треща ломающимся бурьяном, по просеке, про себя, чтобы легче было идти, повторяя детскую считалку: «Раз-два, растет трава, три-четыре — у нас в квартире! Раз-два…».

Вой раздался внезапно, и совсем близко! Если до этого волки выли тоскливыми, голодными и жалобными голосами, то теперь Катя почудилось, что вой наполнило торжество — добыча была обнаружена, она уже никуда не денеться!

Катя шарахнулась в сторону, чуть не упала, потом выпрямилась и бросилась вперед по просеке, лихорадочно озираясь. Мозг её заработал с бешеной скоростью: «Укрытие! Надо укрытие! Как спасаются от волков? Дерево! Надо искать дерево, такое, чтобы на него было удобно взобраться, и чтобы на нем можно было долго просидеть!».

В детстве Катя была настоящей сорвиголовой, вместе с мальчишками лазила по стройкам, гаражам, крышам, подвалам и деревьям, и в принципе довольно легко могла взобраться практически на любую из торчащих из снега неподалеку берез и елей. Могла… месяца три-четыре назад! А теперь, когда в ней жила ещё одна жизнь, Кате оставалось только молить Бога, чтобы ей попалось поблизости подходящее дерево, на которое она СУМЕЛА бы залезть.

Волки появились внезапно! Катя оглянулась, и замерла, захолодела от ужаса: за её спиной, метрах в ста, в самом начале просеки застыл низкий, приземистый силуэт хищника. Волк стоял и смотрел на свою жертву, потом он закинул голову и издал какой-то странный звук, словно бы зевнул или взвизгнул, выпустив из пасти облачко быстро таящего пара.

И тот час же из кустов, росших на краю березняка, появился второй волк, а за ним — третий, четвертый, и вскоре на просеке уже была вся стая. Катя, по прежнему стоявшая в оцепенении, машинально продолжала считать, и насчитала одиннадцать волков!

Звери кружились вокруг вожака, словно бы исполняли какой-то жуткий, подготовительный, перед броском к жертве, танец. Временами то один, то другой волк вдруг бросались в сторону и исчезали в темных зарослях. Вскоре возле вожака осталось лишь пятеро волков, и тут он наконец двинулся вперед, сперва мелкой, тряской рысью, но постепенно наращивая темп бега, взрывая лапами неглубокий здесь, на просеке, снег.

Катя вскрикнула, сбрасывая одурь, повернулась и помчалась по просеке, забирая ближе к ельнику — взобраться на раскидистую ель ей казалось более простым делом, чем пытаться влезть на гладкий ствол одной из росших справа берез.

Волки приближались очень быстро — их подгонял голод, а бег жертвы только усиливал охотничий азарт. Звери неслись вперед, иногда делая огромные прыжки, и Катя уже слышала треск сухих стеблей бурьяна и глухой стук лап о мерзлую землю.

Неожиданно из ельника выскочила ещё пара волков — те, что не участвовали в кружении, а ушли раньше.

«Они обманывали меня, как, наверное, обманывают оленя — кружась вокруг вожака, незаметно прячутся в зарослях и обходят жертву с боков!», — поняла Катя, заметив, что и с другой стороны просеки, между стволов берез, появились серые тени.

Теперь её гнали, медленно сжимая кольцо, или, скорее, подкову преследования. Ветер свистел в ушах, пот заливал глаза и мешал видеть, а на пути Кате так и не попалось ни одного дерева, на которое она смогла бы влезть.

Волки приближались, Кате даже казалось, что временами она слышит дыхание зверей, разгоряченных погоней. Надежда умирала, как ей и положено, последней — ещё минута, и вожак великолепным прыжком завершит эту сумашедшую гонку. Катя заплакала, рванувшись из последних сил, и сквозь застилающие глаза слезы вдруг увидела поляну — ельник здесь словно бы отступал метров на сорок в сторону, а посредине оголившейся земли росла огромная, очень корявая, такая, какие вырастают только на открытых местах, вековая сосна!

«Спасена!», — это слово забилось в Катиной голове, наполняя сердце радостью, даже скорее, восторгом, а тело само бросилось вперед, откуда только силы взялись?

Катя, что называется, единым духом подбежала к сосне, обхватила руками нижнюю, сильно и причудливо изогнутую ветвь, отходящую от ствола всего лишь в полуметре от земли, с трудом вскарабкалась на нее, тут же ухватилась руками за следующую, и не обращая внимания на сыплющийся за шиворот снег, полезла выше, выше, оставляя внизу ещё ничего не сообразивших волков.

Вожак, недоуменно повертев мордой — куда девалась уже, казалось бы, обреченная добыча, оббежал исполинский ствол сосны кругом, потом сел на том месте, где обрывались Катины следы, задрал острую морду, зловеще блеснув глазами в свете заходящей луны, и низко, басовито завыл.

Катю, успевшую залезть довольно высоко, от этого воя пробрал такой страх, что она едва не выпустила из рук спасительную ветку, и не упала вниз, на головы зверей.

Волки, покружив вслед за вожаком вокруг сосны, очень чинно расселись на поляне, и сверху казались совсем не страшными — маленькие, серые дворняги, ежащиеся от холода на холодном ветру.

Катя, поднявшись метра на три-четыре, нашла, наконец, удобную, широкую развилку, уселась, упершись ногой в толстую ветку, а руками ухватившись за свисающие сверху сучья, и перевела дух — тут она в безопасности, по крайней мере, пока…

Воронцов позвонил Борису прямо из машины Руслана Кимовича. Борис взял трубку немедленно — словно ждал с телефоном в руках.

— Алло… Серега! Что, все утряслось?! А Катя?

— Катю мы пока не нашли… Боря, мне… нам нужна твоя помощь! Нужны карты! Помнишь, ещё осенью ты говорил, что у вашей археологической группы есть были подробные карты России, причем со своей системой ориентации?

— Да-а… Те, с системой ориентиров, они… пропали, а просто карты у меня… — Борис, как показалось Сергею, был в некотором замешательстве: — Понимаешь, Серега… Давай так: мы завтра утром встретимся…

— Борька, у нас совсем нет времени — Катя в руках этих выродков. Встретиться нужно сегодня, сейчас, как можно быстрее!

— Хорошо. Ты на машине?

— Да!

— Тогда давай так: вы едете ко мне домой, я тоже в течении часа заканчиваю одно дело и подъезжаю! Дома Ленка, она вас встретит! Ну, давай, до встречи!

Сергей вернул Хосы сотовый «эрикссон», задумчиво пробормотал:

— Что-то он финтит…

Хосы посмотрел на Воронцова:

— Ну, что делаем дальше?

— Поехали, Руслан Кимович! Я объясню, куда!

Лена, увидев Сергея, расплакалась, а когда узнала, что Катя до сих пор не найдена, расстроилась ещё больше.

— Ой, ты знаешь, Сереженька, у нас же засада на тебя была! — сквозь слезы говорила она, наливая гостям чай с ежевичным листом: — Трое вот такенных «шкафов», днем в доме сидели, в «Сегу» все рубились, а ночью во дворе, в машине дежурили, через сутки менялись! Ох, и надоели же! Но, правда, ребята вежливые, без дурости, не эти… не «братки»! А сегодня утром говорят: «Все, милые барышни, прощайте, невиновен ваш Воронцов!». И уехали! Борька-то чуть не бросался на них, все хамил специально, чтобы подраться! Ну, да Бог с ними! Ты-то как, рассказывай!

Сергей, косясь на Руслана Кимовича — тот блаженно щурился, смакуя ароматный чаек, начал говорить о своих делах, опуская «боевые» подробности. Пока суть да дело, во дворе раздался шум двигателя и гудок сигнала — приехал Борис.

Встреча старых друзей была бурной. Борис, уж и не чаявший увидеть Воронцова в живых — вся эта кутерьма со стрельбой, захватами заложников, засадами ФСБ, казалось, должна была в конце концов закончиться для Сергея очень плохо. Но пока вроде обошлось, и Борис искренне обрадовался другу.

Они обнялись, и Воронцов даже застонал — так на радостях стиснул его бывший археолог.

— Ну что, супермен, рассказывай! — улыбающийся Борис присел на табурет, потом резко посерьезнел: — Что с Катей?

— По нашим данным, Катя находиться где-то на севере России, в местечке под названием Комоляки! Да, кстати, познакомся — это Руслан Кимович Хосы, мой шеф, бывший боевой офицер-десантник и… и просто очень хороший человек!

— Ладно, ладно… — проворчал Хосы, пряча глаза за своей всегдашней улыбкой: — Давайте к делу, мужики, у нас мало времени!

Стоя на утоптанной площадке у машины Бориса, Сергей с улыбкой смотрел, как друг закрывает ворота, ведущие во двор, одновременно что-то рассказывая Сергею, причем из-за скрипа воротин Воронцов не понимал ни слова…

Отвлекшись на мгновение — на крыльцо дома вышли Лена и Хосы, Сергей пропустил тот момент, когда появился ОМОН. Борис, не до конца затворивший вторую половинку ворот, вдруг полетел в снег, одновременно с этим несколько человеческих фигур метнулись через огрод, заходя сзади, и даже с крышы дома буквально на головы опешивших друзей спрыгнули трое крепышей в сером камуфляже, с автоматами и в масках.

— Всем лежать! Лежать, сука! — Сергей получил сильный удар по голове, одновременно с грамотно проведенной подсечкой, и рухнул, как подкошенный, тут же получив сильный удар в бок — омоновец не церемонился с задержаным.

Кто-то прыгнул на спину Сергея, больно заломил руки, щелкнули, впиваясь в кожу, наручники.

— Встать! — приказ сопровождался чувствительным ударом тяжелого ботинка по спине. Сергей кое-как встал — с вывернутыми и скованными за спиной руками это было сделать довольно трудно.

Он огляделся — точно так же скрученный Борис стоял у ворот, и двое омоновцев обыскивали его, проверяя карманы. Хосы и Лены нигде видно не было.

«Сейчас они обыщут меня и найдут нож и пистолет.», — спокойно подумал Сергей, а ловкие руки одного из троих стоявших вокруг его людей в черных масках уже начали ощупывать одежду. Появился пистолет, потом нож, спецсредства из кармашков жилета. После каждой находки Сергей получал сильный удар в живот от здоровенного камуфляжника с «бычими», налитыми кровью глазами — лица его Сергей не видел из-за маски, но мог представить, что интеллект на нем вряд ли отпечатался. Омоновец стоял чуть справа от Сергея и бил так, словно Воронцов был виноват в том, что у него нашли, и должен был понести телесное наказание немедленно.

Стоявший сзади боец перед каждым ударом задирал скованные руки Сергея так, что дыхание прерывалось от боли, и тут же следовал резкий хук в живот, и перед глазами все начинало плыть.

«Что ж вы делаете, суки!», — хотел закричать Воронцов, но он посмотрел в глаза избивающему его парню, и понял, что так он лишь разозлит его ещё больше.

Обыск закончился. Бориса уже кудато-то увели, возможно, за воротами омоновцев ждала машина. Сергея, снова до ломоты в суставах вывернув ему скованные руки, тоже повели со двора, и тут он услышал сзади:

— Стой, Хомяков! Отбой! Ошибка вышла — сняли с него обвинение!

Сергей почувствовал, что его руки отпустили, и медленно повернулся — на крыльце стоял Хосы, а рядом с ним командир ОМОНА, молодой, довольно симпатичный парень с задранной вверх маской и рацией в руке. Он кивнул:

— Отбой, отбой! Открой наручники и верни ему все — у него есть разрешение!

Пока Хомяков, сопя под маской, доставал ключи и открывал наручники, во двор ввели Бориса, у которого под глазом уже наливался синевой приличный синяк. Командир повторил приказ, и с Бориса тоже «расковали».

Сергей, растирая запястья, молча огляделся — за все время их захвата он не произнес ни одного слова. Злоба, ярость и ненависть к омоновцам, ни за что, деловито и цинично избившим его, клокотала в Сергее, и он даже испугался — вдруг ему сейчас вернут пистолет, а он не сдержиться и перестреляет всех?..

Однако — сдержался, и не смотря на дружелюбный тон омоновца, отдававшего оружие и «причиндалы», промолчал. Хосы и ворчаший Борис о чем-то разговаривали с командиром ОМОНа, стоя у крыльца, с которого испуганными глазами смотрела на все происходящее Лена.

Спокойно рассовав всю свою амуницию по карманам и клапанам, Сергей так же спокойно оглядел стоявших вокруг омоновцев в масках, ища те самые, «бычьи» глаза, наливавшиеся садисткой радостью в моменты, когда их хозяин бил Воронцова в живот. Наконец, вычислив здоровяка, Сергей деревянной походкой подошел к нему, с мстительной радостью заметил растеряность и тень мысли, возникшие в глазах омоновца, и нанес ему быстрый и точный удар, носящий в одной из школ у-шу весьма образное название: «Единорог возмездия лишает насильника мужской сути.».

Омоновец, два метра здоровой, тренированной плоти, замер, а его коллеги вокруг толком ничего не поняли — они, выученные и вышколенные для групповых захватов, в которых им не было равных, вряд ли знали у-шу, древнее искусство жить в гармонии с окружающим миром, а у Воронцова, наоборот, был хороший учитель.

«Бычеглазый» сломался пополам и рухнул на снег, туда, где пять минут назад лежал Сергей. Из его глотки вырвался дикий вопль, переходящий в стон, а Воронцов уже подходил к крыльцу, и только тут омоновцы бросились на него.

— Отставить! — рявкнул опомнившийся командир, пропустивший начало инцендента, и решивший, что лучшим все же будет свести дело к миру: — Тарасуль, Симонов — помогите ему встать, и все — в машину!

Недовольно ворча, омоновцы подобрали своего товарища и ушли за ворота. Командир повернулся к Воронцову:

— Обычно мы не прощаем тех, кто нас задевает! Имейте в виду! А что касается жестких мер при задержании — так это просто тактика упреждающего удара, не более! Прощайте, надеюсь, больше не свидемся!

Он сбежал с крыльца и легкой, упругой походкой вышел за ворота. Сергей проводил омоновца взглядом, сел на ступеньки крыльца, дрожащей рукой достал сигарету, закурил и сплюнул в снег. Ему хотелось плакать от обиды — явное несовершеннство мира вновь проявило свое жестокое мурло, оставив свой отпечаток на теле и душе Воронцова.

— Что, Сергей Степанович, не сладко? — мягко спросил Хосы, присев на корточки рядом, и наблюдая за Воронцовым со стороны: — Надо уметь принимать такие внезапные удары…

— Да пошел ты! — рявкнул Воронцов, отшвыривая сигарету: — Глаза! Ты бы видел, какие у этого ублюдка были глаза, когда он меня бил! Как у кабана во время случки! Он, наверное, кончил в тот момент, когда долбил меня в живот, сука!

— Успокойся, Сергей Степанович! — резко бросил Хосы, вставая: — Таких людей ты в своей жизни встретишь ещё не мало, так научись не просто бороться, а — не встречаться с ними!

— Легко сказать — научись… — буркнул Сергей, остывая, потом тихо сказал: — Извините, Руслан Кимович!.. Я сорвался, нервы ни к черту! Что вы сказали их командиру? Ну, почему все это вдруг кончилось?

Хосы улыбнулся, подмигнул подошедшему Борису:

— Минимум ума, максимум смекалки! Я взял себя в заложники!

— То есть? — удивился Сергей.

— Когда омоновцы ввалились во двор и начали вас, опешевших, ломать, я прихватил Лену и отступил в дом. Надо отдать им должное — они вошли буквально следом за мной, но было поздно — я успел достать пистолет и приставить его к виску. Тем самым у меня появилось возможность начать разговор с их командиром, в процессе которого я его убедил связаться ещё раз с руководством и все уточнить. Это был наш единственный шанс, учитывая, что Урусов выполнил свое обещание уладить это дело. Оказалось — выполнил, буквально за двадцать минут до нашего захвата! Омоновцам ещё не успели передать, что операция отменяется! А вообще-то они сидели тут, вокруг, с утра вчерашнего дня — параллельно с ребятами Урусова! Только те были в доме, а эти — снаружи! Ну, а когда все выяснилось, я показал омоновцам документы — у них были претензии в плане оружия, и все! Что я ещё могу сказать: хорошо, что никого не убили, не покалечили — методы работы у них действительно зверские!

Они ещё посидели на крыльце, обсуждая удачно закончившуюся передрягу, потом пошли в дом. Лена, с трясущимися губами, молча накрывала на стол, потом утянула Бориса в соседнюю комнату. Проговорили они там не долго, но вернулся Епифанов назад сильно расстроенным.

Молча поели. Потом зашел разговор о деле. Борис первым поинтересовался:

— Ну что, куда вы дальше-то? Есть идеи?

Сергей кивнул, повернулся к Борису:

— Борька, я уже говорил тебе по телефону — нам срочно нужны карты! Архангельская, Вологодская, Костромская области! Может быть, даже Коми!

Борис минуту поколебался, потом решительно тряхнул головой:

— А… ладно! Пошли!

Они вслед за хозяином вышли из дому, по залитому солнцем двору, хлюпая талой водой, подошли к большому каменному сараю за домом, Борис отпер дверь, шагнул в темноту, через некоторое время послышался скрип отворяемой крышки погреба, и раздался голос Бориса:

— Мужики, сюда!

Воронцов и Хосы спустились по железным ступеням в очень глубокий, сухой и холодный погреб. Вспыхнула лампочка, осветив сложенные из бутового камня стены, паутину в углах, и огромные дюралевые ящики, много ящиков, стоявших вдоль стен, словно бы в каком-то госхране.

— Ни чего себе! — удивленно присвистнул Сергей: — Как у Скупого рыцаря! А что, это все… — он обвел рукой ящики: — Это все — карты?

Борис помотал головой:

— Нет, конечно! Тут много… разного. Эти ящики мой дед, генерал-танкист после войны привез из Германии. Тогда многие высшие офицеры пригоняли на родину чуть не эшелоны с барахлом — после сорок пятого года наша армия ещё несколько лет стояла в Германии, и офицерство жило в особняках всяких саксонских баронов и прочих баварских герцогов. Когда пришло время уезжать, то оставляли только стены — все остальное, в качестве контрибуции, вывозилось в Россию! Ну, и дед тоже постралася! А когда приехал сюда, через год буквально — умер. Причем, по моему, не сам. Был сорок восьмой, очередная волна репрессий. Бабушка говорила, если бы дед не… скончался, его бы арестовали! Семье пришлось выживать, все немецкое барахлишко, а там были, между прочим, очень ценные вещи, антиквариат, картины, мебель — все продали за бесценок. Бабушке надо было поднимать троих сыновей! Остались только ящики, вот эти. Они валялись в сарае, а уж потом я приспособил их для своих нужд — они дюралевые, склепаны на заводе «Мессершмита», практически не гниют, не портятся — идеальная тара для хранения чего угодно! Серега, помоги мне снять вот этот, верхний…

Воронцов ухватился за холодную ручку ящика, вдвоем с Борисом они поставили его на мощеный бетонной плиткой пол. Борис поковырялся в замочке, с лязгом отворил крышку:

— Вот тут — весь север Европейской части России! Только смотреть все это придется тут!

— Почему? — удивился Сергей.

— Кажется, я догадываюсь, почему! — улыбнулся Хосы, перебирая сложенные пестрые карты-миллиметровки: — Борис! Такие карты в мою бытность командиром батальона шли под грифом «Совершенно секретно»! Это военная топография, созданная на основе спутниковых фотографий и инструментальных съемок военных топографов! Сейчас-то они такой уж бешеной секретности не требуют — в Генштабе, в ГРУ и прочих заинтересованных ведомствах есть компьютерные карты, да и спутники теперь позволяют рассматривать земную поверхность и днем, и ночью, но все равно — ФСБ с радостью «обратало» бы вас, как шпиона, попадись им ЭТО в руки!

Борис лишь угрюмо кивнул, закурил, присев на один из ящиков.

Сергей, сидя на корточках, разворачивал карты, шаря глазами по мелким буквам названий деревень, дорог, ориентров, рек, оврагов. На картах были отмеченны не только отдельно стоящие деревья — даже крупные камни! А уж малейшие понижения или повышения рельефа указывались со скурпулезной точностью.

Карты были огромными по величине — квадрат десять на десять километров на местности соответствовал бумажному полотнищу величиной с парус. Определить с ходу, какая это область, где тут что и как, неподготовленному человеку было очень трудно. Сергей крутил бумажные листы и так, и эдак, читал названия, искал следующие листы, в глазах рябило от всех этих «Забугоровок, Покровских, Советских, им. Ленина», но никаких Комоляк Воронцову не попадалось.

— Что ж ты, Сергей Степанович, так на запад уклонился? — раздался вдруг над ухом голос Хосы. Руслан Кимович вгляделся в рассматриваемую Воронцовым карту, и хмыкнул:

— Следующий западный лист — пригороды Новгорода Великого! Не туда заехал! Давай-ка вот что — ты покури, а я сам тряхну стариной — помню, была у меня по «воентопу» в Академии пятерка!

Сергей отложил лист карты, встал, прошелся по подземелью, разминая ноги, потом присел на ящик рядом с флегматичным Борисом, достал сигарету. Борис посмотрел на друга, потом выпросительно кивнул в сторону склонившегося над картами Хосы. Сергей понял это, как вопрос: «Ему можно доверять?», и тут же утвердительно кивнул, успокаивая Бориса.

Кивнул, а сам задумался: «Так ли уж хорошо я знаю Хосы, чтобы доверять ему Борькины тайны? Наверняка, в этих немецких ящиках у хозяйственного Бориса припрятаны очень занятные штуковины! Хотя… Руслан Кимович сделал для меня столько, что после этого всего не верить ему с моей стороны… подло? Или — гнусно? Вообщем, кроме Хосы, мне все равно никто не поможет! А уж что там будет потом, псмотрим!».

— Есть! — вдруг прозвучал в тишине голос Хосы: — Вот они, Комоляки! Далековато, однако!

Руслан Кимович ловко расстелил по полу полотнища карт, быстро складывая и разворачивая нужные. Сергей с Борисом подошли ближе и в буквальном смысле склонились над бескрайними просторами России.

На бумаге зеленели сплошные, судя по всему, совершенно дикие леса. Квартальные просеки лесоустроителей, работавших в южной части леса, лишь чуть-чуть продвинулись в глубь чащоб. Больше в округе не было никаких признаков цивилизации, только на востоке этого района проходила железная дорога Москва-Архангельск, связывавшая лежащий севернее поселок, или даже скорее, большое село Вожега с остальным миром.

На западе, в полутора сотнях километров лежало Белое озеро. На юге, опять же в полутора сотнях километров — Кубенское озеро и Северо-Двинский канал. И все — ни деревушки, ни поселка. Только прямо посредине лесов на карте значилось: «Комолякская горка. Высота «Комоляки». 131 м. над у.м.».

— Н-да… — нарушил общее молчание Борис: — Вот уж куда Макар телят… Мы тут тоже никогда не работали — гиблые, надо сказать, места, одни болота да буреломы! Там и не живет особо никто, лоси да волки…

Он вдруг осекся, бросив быстрый взгляд на помрачневшего Сергея. Тот только махнул рукой — мол, ладно, не обращай внимания.

— А никаких других Комоляк быть не может? — поинтересовался Борис у Хосы. Руслан Кимович, выписывая себе в блокнот координаты, ориентры и названия, только пожал плечами:

— Я не самый великий знаток русского, но насколько я понимаю, «Комоляки» — от распространенного русского слова «комель», а потому не вижу причин, чтобы это название не встречалось достаточно часто! Только вот другие Комоляки не нужны! Это — именно то, что нам и надо — интуиция!

Борис с Сергеем переглянулись, но Хосы никто возражать не стал…

Когда Воронцов с Хосы собиралсиь уезжать, Борис, выглядевший грустным и печальным, отвел Сергея в сторонку, и сказал, глядя в землю:

— Сергеа, ты не обижайся, но я с вами лететь не смогу… Пойми меня правильно — я Ленке обещал, что больше ни в какие истории ввязываться не буду. Она так переживает все это… Похищение Кати, потом засада у нас дома, ОМОН этот…

Сергей хлопнул друга по плечу:

— Да ладно, Борька! Что ты извинияешься! Это я должен просить у вас всех прощения — это из-за меня вы оказались втянуты в такой криминал… Я Ленку прекрасно понимаю — она женщина, для неё главное — покой и порядок в доме, в семье. Было бы странно, если бы она не волновалась! Даже если бы ты и захотел лететь с нами, я бы тебя все равно не взял — ты и так натерпелся! Давай, «прикрывай тылы», и жди нас с победой!

Друзья попрощались, и Сергей сел в машину. Хосы нажал педаль газа, и выезжая со двора, спросил:

— Проблемы?

— Ну да! — кивнул Сергей: — Лена переживает, волнуется за мужа. Я её понимаю…

Руслан Кимович помолчал, а потом сказал:

— Понимание иногда оборачивается обратной стороной…

— Это вы к чему? — удивился Сергей.

— К тому, что если всегда ставить себя на место всех других людей, чтобы понять их, от «себя» ничего не останется! А впрочем, в данном случае все правильно…

Всю дорогу до Москвы они молчали, и только возле МКАД Сергей попросил телефон и набрал номер Урусова.

— Алло! Это Воронцов! Товарищ полковник, во-первых, спасибо за своевременные объяснения с Муром!

— А что, что-то не так? — насторожился Урусов, сопя в трубку.

— Нет, я абсолютно искренне говорю — большое спасибо! Нас, правда, уже успели задержать, но если бы не вы, сидели бы мы сейчас на Петровке!

— А-а-а! — протянул Урусов, и сам перешел к делу: — На счет вертолета! Значит так: сейчас вы приезжаете сюда, к институту, и мы едем на аэродром. Подробности изложу по дороге. И вот ещё что: отныне вы — сотрудники МЧС! Ну, жду, до скорого!

Сергей отключил телефон, вернул его Хосы, мотнул головой вперед:

— Он ждет нас, говорит, что все сделал! Поздравляю, теперь мы «эмчеэсовцы»!

— Не самая худшая участь! — пробормотал в ответ Хосы, прибавляя газу.

Холод становился невыносимым. Катя вспомнила вычитанное в «Вокруг света» высказывание Амудсена: «Человеческий организм может привыкнуть ко всему, кроме холода!», и ей сделалось от этого ещё хуже.

Замерзшие пальцы уже несколько раз теряли спасительные ветви, и Катя едва-едва не падала, что вызвало среди кружащих вокруг дерева волков радостный, как ей казалось, переполох.

Временами Кате очень хотелось просто броситься вниз, и погибнуть от волчих клыков, потому-что это была быстрая смерть — замерзнуть на дереве было куда мучительнее.

Время шло к утру. Уже закатилась луна, стало темно, и как будто холоднее. Волки теперь виделись Кате сверху почти черными на фоне серого снега тенями, мечущимися без всякого порядка и цели у ствола сосны, и лишь изредка долетающее поскуливание или повизгивание напоминало Кате о том, что внизу не бесплотные призраки, а свирепые, и вполне материальные животные из плоти и крови.

Наступило предрассветье. Небо на востоке уже заметно посерело, хотя на западной его стороне, аспидно черной, ещё светились стылые звезды. Не смотря на лютый, цепенящий, впозающий, казалось бы, прямо в душу холод, Катя вдруг с удивлением обнаружила, что у неё до сих пор не окоченели пальцы ни на руках, ни на ногах. То есть, окоченеть, они конечно, страшно окоченели, прямо-таки скрючились все, но чувствительности не потеряли, впрочем, так же, как и уши, нос, щеки — те части тела, которые, по слухам, чаще всего отмораживают полярники и строители БАМа.

Катя до изнеможения шевелила пальцами рук и ног, рискуя сорваться, часто пересаживалась, разминая затекшие колени, но мороз все равно брал свое, и все начиналось сначало. Она даже боялась думать, как это все отразиться на ребенке.

«Все же ему теплее, чем мне, ведь его грею я сама, и со всех сторон!», — думала Катя, и от этих мыслей ей становилось чуть-чуть полегче.

В предрассветной мгле, серым саваном покрывшей все вокруг, знакомые, известные вещи вдруг стали выглядеть жуткими и таинственными — темный лес, обычный ельник, окружавший со всех сторон поляну, превратился в сборище угрюмых монахов, в серых плащах и серых островерхих капюшонах.

Березняк за просекой издали походил теперь на плывущий над землей сонм приведений, бесплотных, белеющих во мгле белыми стволами, как костями.

Волки внизу, словно бы почувствовав произошедшую с миром перемену, перестали кружить вокруг ствола сосны, смирно уселись на снег, и лишь изредка Катя ловила краем глаза вспыхивающие огоньки звериных глаз.

Ворочаясь на своей развилки, стараясь не упасть, и в то же время не замерзнуть, Катя нечаянно отломила ветку, и сухой треск грянул в утреннем безмолвии пушечным выстрелом. Катя судорожно ухватилась за толстый сук, зажмурила глаза, про себя забормотав: «Господи, спаси и сохрани меня от всего этого! Я устала, я замерзла, я хочу спать, есть, пить, я в туалет хочу, в конце концов! Ну сделай что-нибудь, не дай пропасть, за что мне, простой русской бабе, наказание такое?! Что я, главная грешница страны? Дочка Гитлера? Подруга Иуды? Что я, хуже всех? Да, безгрешных людей не бывает, но я-то не хуже других… Или у тебя мода такая — на русских отвязываться?!».

Катя разговаривала с Богом, так, как обычно разговаривала с начальством у себя на работе — то жалуясь, то напирая — такая тактика её часто выручала, но сейчас, конечно, это все было глупо и бесполезно, просто утопающий хватается за… А она, замерзающая, хваталась за толстый, холодный сосновый сук, и молилась, молилась…

В какой-то момент Катя открыла глаза, и тут же вскрикнула — прямо перед ней застыла приготовившаяся к броску серая, огромная змея! Правда, через секунду Катя поняла, что серая мгла предрассветья сыграла с ней очередную шутку, и ни какая это не змея, а обыкновенная, уже, наверное, сотни раз виденная за время сидения на сосне ветка, но ощущения ужаса и ирреальности происходящего усилилось.

«Когда горланят петухи, и нечисть мечется в потемках!..», — некстати вспомнила Катя кусок стихотворения кого-то из классиков. Сказано было как раз о таком вот времени.

Теперь уже волки не очень пугали её. Честно сказать, после того, как она взобралась на спасительное дерево, волки, оставшись внизу, перестали быть какой-то реальной, осязаемой угрозой. Их место занял холод. Потом и холод отступил — то ли потеплело, то ли Амудсен ошибался.

Но новая напасть — безотчетный страх, ужас, мистический, дремучий, первобытный ужас, овладевший Катей сейчас, был хуже всего, хуже одиночества, хуже волков, хуже холода, голода и усталости. Этот страх порождало что-то неизвестное, и от того он делался в тысячу раз хуже!

Катя озиралась по сторонам, и ей временами казалось, что серый, безмолвные монахи-ели вдруг начинают двигаться, направляясь к дереву, на котором она сидит. Вот сейчас сверкнут из-под капюшона красные, беспощадные глаза, протянуться к ней корявые руки-ветви с загнутыми когтями… Откуда люди там, в городах, знают, что происходит глухими зимами в серые предутренние часы в далеких, дремучих лесах? Какая наука проводила такие вот исследования? Эти леса стояли тысячи лет, да что тысячи — сотни тысяч, миллионы лет, и все это время они жили по своим, им одним известным законам, и любой, нарушивший эти законы чужак должен был умереть! И она умрет, ведь она нарушила, ведь она как раз тот самый чужак!

Катя вдруг поняла, что бредит наяву. Она, уцепившись за ветку сосны, нараспев несла вслух, на весь лес, какую-то ахинею, мало-помалу сползая с развилки. Волки внизу возобновили свою бесконечную пляску, кружась вокруг сосны — мудрый инстинкт подсказывал им, что жертва, раз уж она впала в бред, скоро свалиться к ним в пасти.

Но тут что-то изменилось. Катя сама не сразу поняла это, а поняв, приободрилась, собралась с силами, и даже запустила в одного из наиболее часто задиравших голову волков сосновой шишкой.

Подул ветерок, посвежело, и словно бы этот ветерок утащил, разорвал и развеял колдовской серый морок — стало светлее, четче проявились ветки у деревьев, теперь было видно, что это обыкновенные елки да березы, а не монахи и призраки.

Небо на востоке стало совсем светлым, налилось бирюзой, зеленью, прозрачностью, а случайно возникшее у горизонта облачко окрасилось багрянцем, золотом и ещё какими-то огненными цветами, и стало похоже на сгусток пламени, солнечный протуберанец, выброшенный в атмосферу.

А потом межь острых верхушек елей пробился первый, ярко алый, неестественно цветной луч солнца! И тут же Катя услышала громкий, уверенный треск кустов в березняке за просекой — через лес кто-то шел, шел быстро, не таясь и напролом!

Волки внизу заволновались, засуетились, поднимая узконосые морды, принюхиваясь и поскуливая. Потом пара матерых волчар поднялась и неспеша затрусила прочь от сосны — к просеке. Треск усилился, и Катя, сперва обрадовавшаяся, поняла, что человек так идти не может. И точно — секунду спустя на просеку вынесся окутанный паром, тяжело дышащий, длинноногий, неуклюжий, огромный лось!

Волки и лось увидели друг друга практически одновременно. Катя сверху следила за этой встречей, уже понимая — заинтересуются волки лосем — он уведет их за собой, нет — через несколько часов она все равно погибнет.

Волки, казалось, опешили. Лось тоже замер, только могучие бока его вздымались, да белесый пар валил от нелепой, верблюжачей морды.

Вожак волчей стаи первым нарушил это оцепенение — он коротко тявкнул, совсем как собака, и в тот же миг лось прянул в сторону и бросился по просеке туда, откуда волки ночью пригнали Катю. Динные, мускулистые ноги делали гигантские прыжки, копыта глухо ударяли о мерзлую землю.

Волки молча бросились следом, разворачиваясь в цепь, прошло несколько секунд, и поляна опустела. Катя тупо посмотрела на взрытый волчьими лапами снег и тихонько заплакала…

Подъезжая к зданию НИИЭАП, Сергей ещё издали увидел кряжистую фигуру Урусова, нервно расхаживающего возле своей служебной «Волги».

— Ну где вас носит! — вместо приветствия рявкнул он, садясь в машину, опустил окно и крикнул:

— Оставте вашу «хонду» здесь, наши ребята о ней позаботятся, и давайте, быстрее садитесь — время дорого!

В «Волге» Урусов первым делом закурил, потом сказал, не оборачиваясь, глядя на Сергея и Хосы в зеркальце заднего вида:

— Главное — поменьше самодеятельности! Все — молчком! Говорить везде буду я! Теперь так: вертолет вас ждет, в Кубинке, сейчас мы едем туда! Вертолет МЧС-вский, поэтому для всех вы — спасатели, летите на поиски пропавшего человека, ясно? Пилот о настоящей цели полета ничего не знает, расскажите ему по дороге, что сочтете нужным, они там, в МЧС, привычные ко всяким неожиданным вылетам! Но до взлета — ни слова о вашей жене, о террористах и о всем этом деле, иначе будут неприятности — Кубинка закрытый аэродром, так всгде полно «гэбья»… э-э-э… я хотел сказать, сотрудников ФСБ! Ладно, перед Кубинкой ещё остановимся — надо будет обговорить «легенду» более досконально! Ох, и вляпаюсь я с вами, мужики! И ещё целая куча всякого народа вместе с нами!

Однако — не вляпался! Все прошло на удивление гладко, и Воронцов даже заподозрил было подвох, но потом понял, что ошибался — никакого подвоха тут не было, просто выбить вертолет, пользуясь личными связями, которых у бывшего полковника Урусова хватало, в наше время оказалось не проблемой, все же контора, носящее ныне «америкосовское» название ФСБ, ещё вчера была всесильным монстром по имени «Кей-Джей-Би», и полковник Урусов являлся одной из далеко не самых беззубых голов этого монстра!

После того, как Урусов «сбегал» к начальнику полетов, получил разрешение, предьявил документы об оплате полетного времени, они, все вместе, пошли к вертолету. Яркий, оранжево-бело-синий «МИ-8» с грустно обвисшими лопастями винта ждал их на самом краю летного поля, а оно, это поле, было в Кубинке не маленьким.

Пилоты, видимо, получили уже от диспетчера «радостную» новость о внеплановом вылете, и сейчас угрюмо слонялись возле своей винтокрылой машины, куря и переругиваясь с двумя техниками, ковыряющимися в потрохах вертолета.

— Здравствуйте, товарищи пилоты! — очень официальным голосом грозно рявкнул Урусов: — Полковник Урусов! Вы на сутки поступаете в распоряжение сотрудников «отдела по розыску» полковника Хосы и капитана Воронцова! Вот документы на полет!

Пилоты, двое битых жизнью и возрастом мужиков, без энтузиазма выслушали Урусова, кивнули, потом один из них, лысый, с красным, обветренным лицом, спросил у Хосы:

— Маршрут полета?

Руслан Кимович вынул из кармана бумагу с координатами, молча протянул обветренному. Тот секунду пытался осмыслить, потом сунул листок своему напарнику и захохотал, а сквозь смех донеслось:

— Ой, не могу, честное слово! Я что, Жюль Верн, градусы и минуты вычислять?! Да вы что, мужики, в самом деле! Вы по-русски можете сказать?

— Вологодская область, километров сто пятьдесят к юго-западу от Вожеги! — спокойно сказал Руслан Кимович.

— Ну, вот и все! А то координаты, градусы, широты… По сорок пятому азимуту от Вожеги в ста пятидесяти тормознемся, оглядитесь на месте! Ну, полетели, что ли?

И пилоты полезли в вертолет. Воронцов и Хосы попрощались с Урусовым, тот пожелал им удачи, и заспешил по продуваемой всеми ветрами бетонки к серому зданию наземных служб аэродрома. Сергей проводил взглядом мощную когда-то, а сейчас слегка оплывшую фигуру полковника, и противоречивые мысли кружились у него в голове в этот момент. С одной стороны — «гэбэшник», суровый и даже злой мужик, с другой стороны Урусов вызывал у Сергея чувство уважения, главным образом тем, что все же был профессионалом, и с этих позиций четко делил людей на «своих» и «врагов», и уж «своим» помогал и пооддерживал всегда…

Но мысли мыслями, а надо было лететь, и Воронцов повернувшись, заспешил к вертолету, возле которого стоял, что-то говоря по телефону, видимо, прощаясь с женой, Руслан Кимович.

Закончив разговаривать, Хосы убрал «эрикссон», открыл дверцу и первым забрался в пахнущее керосином, железом и пластмассой гулкое нутро вертолета. Сергей влез в салон следом, поглядел на пилотов, чьи головы в серых шлемах, до сих пор трясущиеся от хохота, виднелись через пластиковое окно стальной двери, отделяющую кабину от салона, сел на жесткое откидное сидение, поглядел в иллюминатор.

И в ту же секунду над их головами с мощным, стальным чавканьем заворочались турбины вертолетного двигателя, зашелестел воздух, разрезаемый огромными лопастями винта, а потом все звуки потонули в ровном, рокочущем грохоте заработавших двигателей. Полет начался!

«Ми-8» взлетел довольно стремительно — Сергей, никогда до этого не летавший на вертолетах, ощутил в желудке неприятную, холодную пустоту, вспомнил подъем на скоростном лифте в главном здании МГУ — ощущения были похожи, с той лишь разницей, что лифт не качало и он не трясся, словно больной в лихорадке.

Вертолет набрал нужную высоту, накренился вперед и полетел, забирая к северу. За мутноватыми стеклами иллюминаторов было хорошо видно остававшуюся позади Москву, большое, багровое солнце, клонящееся к заходу, и серые, рваные облака.

Они специально подгадали со временем отлета — что бы подлететь к Комолякам в темноте. Ветролет планировалось оставить километрах в трех-четырех, в сторонке — судя по карте, в северных вологодских лесах повсюду были болотца, достаточно безлесные, и как очень хотелось верить Сергею, не смотря на весну ещё достаточно промерзлые, для того, чтобы туда смог сесть тяжелый «Ми-8».

Полет проходил нормально. Хосы дремал, привалившись к огромному, занимающему половину салона сварному дополнительному топливному баку с полутонной керосина, крашенному в оранжевый цвет. На баке крупно было написано: «Не курить!», и очень по-русски валялись смятые сигаретные окурки.

Сергей смотрел в окно, на проплывающие внизу дороги, деревушки, поселки, какие-то стройки, столбы, машины. Вертолет летел невысоко, можно было даже различить отдельных людей там, внизу. Но постепено пейзаж начал меняться — Подмосковье, обжитое и цивилизованное, осталось позади, и под оранжевым брюхом вертолета поплыла серая щетина бескрайних лесов, изредка, как полоски на голове рейвера, разделяемая просеками и дорогами.

В голове у Сергея царил сумбур. После неудачного обмена и пожара в Центре он почему-то не мог, даже заставляя себя специально, представить Катино лицо. Это было ужасно, но это было так: до этого, в любой, даже самой безнадежной ситуации, когда жизнь его висела на волоске, Сергей всегда внутренним зрением ВИДЕЛ милое, до боли милое и родное лицо. Теперь в голове вместо этого мерцала какая-то серая пустота…

«Куда летим? Что нас там ждет? Вдруг эти самые Комоляки — хорошо укрепленная база, на которой сидит отряд каких-нибудь наемников, которые покрошат нас ещё на подлете? Или, наоборот, вот мы сейчас прилетим — а там давно занесенное снегом пепелище, и все? А если мы вообще попросту не найдем этих Комоляк? Или их вообще не существует, и иы стали жертвой хорошо продуманного обмана?», — Сергей думал, прикидывал, пытался просчитать все возможные ситуации, особенно негативные, как будто просчитай он их все действительно, и эти ситуации не воплотятся в реальность.

Дремавший Хосы вдруг шевельнулся, мельком глянул на часы, перегнулся через свободное сидение, наклонился к Сергею, к самому уху, чтобы не перекрикивать рокот двигателей, и сказал:

— Через полтора часа будем в заданном районе! Ты бы поспал! Мыслями только взвинтишь себя, а толку ни какого! Ты мне нужен спокойный и уверенный! Психовать — значит проиграть! Слышишь?

Сергей, конечно, слышал, но ничего он с собой поделать не мог — мысли о Кате, как он не гнал из головы, все равно постянно возникали, ломали и калечили его душу, то бросая её в безжалостную кипень лютой злобы, то — в серую аппатию, неподьемно-вязкую, от которой хотелось выброситься из вертолета, потому-что все это — зря, бессмысленно, Кати уже давно нет, ничего они не найдут, никого не спасут… И так — до бесконечности!

Хосы посмотрел в глаза Воронцова, покачал головой, сунул Сергею в руку темно-коричневые, тяжелые четки с крупными бусинами, показал жестом — посчитай, и вновь откинулся, закрыв глаза.

За бортом вертолета вечерело. Солнце ещё висело над горизонтом, хотя было ясно, что через час оно уйдет, скроется, и наступит ночь. Внизу, на земле, наступали сумерки, Сергей видел, когда вертолет пролетал над полянами, какие длинные тени отбрасывают деревья, и сердце его сжималось от неприятных предчувсвий.

В конце концов он отвернулся от круглой льдины иллюминатора, и машинально покрутил в руках четки Хосы. Сглаженные, как будь-то теплые и словно бы живые бусины четок плавно перетекали между пальцами, и постепенно Сергей увлекся ими, считая про себя: «…Восемь, девять, десять…».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

«Вот и все! Вот — конец,

Я на брюхо припал.

Только жгучий свинец -

Слишком мягкий металл…»

Р. Бородуллин. «Путь Махно»

Катя слезала с сосны почти час. Затекшие ноги и руки, не послушное, словно бы деревянное тело не подчинялись ей, и приходилось подолгу разминать, растирать конечности, что бы они потом не подвели, не соскользнули с облетающих желтой, похожей на луковую шелуху, тонкой корой сосновых веток. Падать Кате было никак нельзя, это она понимала отлично…

Наконец, после улиточного спуска, Катя оказалась на земле. Без сил, она привалилась к сосновому стволу, и тяжело дыша, огляделась. День набирал полную силу и обещал быть теплым, по настоящему весенним. Вовсю чирикали по веткам птицы, и от их гомона Кате казалось, что у поднимается настроение.

Надо было идти — второй ночи в лесу она не переживет. Должны же быть тут какие-то дороги, деревни, поселки! Нельзя сидеть, вперед!

Катя с трудом, опираясь на удачно подвернувшуюся, кривую, но надежную и удобную ветку, встала, и пошатываясь, двинулась к просеке. Ноги не слушались, Кате казалась, что она идет на протезах. Каждый шаг больно отдавался во всем теле, терялось равновесие. Если бы не импровизированная клюка, Катя давно бы упала.

Однако, постепенно кровь начала циркулировать по жилам, проникать во все положенные природой для неё капилярчики, к ногам, рукам, спине вернулась чувствительность и сила. Катя зашагала довольно бойко, хрустя корочкой наста на подтаявшем снегу.

Мартовское солнышко припекало, слепя глаза, Кате приходилось все время жмуриться, но зато она сделала для себя маленькое открытие, в духе давным-давно забытой науки «природоведение», которую она изучала в третьем классе — солнце встает на востоке, а поскольку встало оно часа два назад, вон там вон, идет она сейчас в восточном направлении!

Это отрытие как-то окрылило Катю — все же бесцельное шатание по лесу — это одно, а поход в конкретном направлении — совсем другое!

Спустя минут двадцать Катя вдруг поняла, что она безумно голодная! Ей хотелось есть, причем не просто картошки, супа или каши — перед Катиным мысленным взором плыли блюда с вареными креветками, маринованными мидиями, салатами из кальмаров, устрицы, нежно подрагивающие в створках своих раковин, а также — ломтики истекающей жиром семги, бутерброды с красной икрой, раковые шейки в собственном соку и прочие водно-морские деликатесы, которые они с Сергеем иногда позволяли себе купить в коммерческих магазинах.

Чтобы не расплакаться от бессилия перед собственным организмом, заставляющим её воображать себе самые изысканные деликатесы, Катя начала обдирать прошлогодние, посщаженные птицами ягоды с попадавшихся на просеке кустов шиповника, и жевать, грызть скукожившуюся темно-красную кожицу, содержащую, судя по книгам о рациональном питании, все мыслимые м не мыслимые витамины.

Постепенно голод утих. Правда, колючие семена шиповника, или «шепшины», как его называют на Украине, здорово ободрали ей язык, но зато все эти омары и анчоусы с лангустами, бесстыдно демонстрировавшие свои округлые, аппетитные тела в Катином воображении, куда-то исчезли.

Солнце стояло в зените, а просека, по которой брела Катя, и не думала кончаться. Правда, она здорово сузилась, на ней стало больше кустов, а кое-где торчали из снега тонкие стволики березок и осин.

Местность снова пошла под уклон — видимо, Катя приближалась к очередному болоту. Конец просеки возник внезапно — впереди встала стена непроходимого ельника, а чуть правее, за чахлым лесочком корявых березок виднелась равнина — голая, то понижающаяся, то повышающаяся, со всех сторон ограниченная темной щеточкой леса. И самое главное — посреди равнины, или, скорее — поля, вилась, отмеченная вытаявшей из-под снега глинистой обочиной, дорога!

Катя, чуть ли не крича от радости, бросилась вперед, продралась через хлещущие по лицу березовые ветки, и бегом помчалась по полю — к дороге! Дорога, сколько бы длинной она не была, гарантировано выведет её к людям!

Катин восторг несколько поутих, когда она увидела вблизи, что это за дорога. Судя по всему, ездили по ней последний раз очень давно — осенью, а может, и летом, по крайней мере, между глинистыми валиками, оставшимися от ножа грейдера, и вытаявшими из-под снега, лежала нетронутая, девственная снежная целина.

Но все равно, дорога, даже если ею не пользовались с лета, ведет к человеку, вот только в какую сторону по ней надо идти? Катя задумалась, повертела головой, всматриваясь то в одну, то в другую сторону, потом решительно махнула рукой, и пошла налево — тут дорога, некоторое время петляя по полю, круто загибала к лесу и дальше вела в том же направлении, в котором Катя шла по просеке — на восток!

Поле она прошла довольно быстро — вскоре вокруг Кати уже высились островерхие, темные ели. Дорога, по счастью не очень заросла бурьяном — громкий треск, с которым ломались сухие стебли, пугал Катю — ей казалось, что её слышно на двадцать километров вокруг.

Густой ельник, стоявший непроходимой стеной, угнетал одним своим видом — темно-зеленая хвоя, нижние мертвые ветки, которым не хватило солнца, строго коническая форма каждого дерева — словно бы их нарисовал какой-то мрачный художник, иллюстрировавший книгу ужасов…

Солнце мало-по-малу стало клониться к заходу. На Катю несколько раз обрушивались приступы голода, однажды она даже присела на вытаявшую из снега корягу — закружилась голова. Может быть, местный житель и нашел бы, чем подкрепить свои силы в этом мрачном лесу, но Катя всю свою жизнь прожила в Москве, с природой общалась только на даче, или во время редких вылазок «на волю», происходивших ещё в золотые студенческие годы…

«Если сегодня я не выйду к людям, я погибну! И вместе со мной погибнет мой маленький! Катька, думай! Надо что-то делать!», — такие безмолвные диалоги из серии «сама с собой» Катя проводила чуть ли не ежечасно, и каждый раз после внутреннего приказа принималась усиленно думать, соображать, прикидывать, но постепенно её мысли уходили в сторону, и она сама не замечала, как принималась вспоминать маму, Сергея, подруг, какие-то моменты из жизни… Так продолжалось довольно долго, пока в мозгу вновь не звучало: «Катька! Думай!..». И все начиналось с начала…

Солнце теперь светило Кате в спину, и по тому, что её тень на снегу становиться все длиннее и длиннее, Катя поняла, что вечер настигает её с неумолимостью волчьей стаи. Уже исчезло сопуствующее ей весь день ощущение тепла — опустившиееся солнце перестало припекать, и из под еловых лап, торчащих со всех сторон, потянуло холодом.

«Еще два, ну, от силы — три час, и все! Дальше начнется ночь, появятся волки, ударит морозец, и…». Катя вдруг прервала свои безрадостные рассуждения и прислушалась. Что-то, неуловимое, на грани слуха, очень-очень далекое, но в то же время очень-очень знакомое, шумело далеко впереди! Или это шумит в ушах от голода и усталости? Катя на секунду замерла, вытянулась, вся превратившись в слух — точно! Что-то шумело впереди, причем шум этот двигался, но не к ней, а от нее, постепенно затихая.

«Что же это такое?», — размышляла Катя, прибавив, насколько это можно, шагу, благо, дорога вела именно в направлении, откуда доносился таинственный шум. «Самолет? Вряд ли — его слышно как-то сверху, что ли, а это шумело на земле. Машина — тоже не похоже — уж больно громко…». И тут Катю осенило: «Поезд! Там — железная дорога!».

Теперь она почти бежала. Железная дорога — это спасение! В Катиной голове вставали картины будочек путевых обходчиков, какие-то депо, закопченные, полные людей, пьющих чай в перерыве между работой. Вообще, железная дорога в Катином понимании была даже не дорогой, а таким, очень сложным и непонятным сгустком построек, вагонов, столбов, людей, дрезин и электричек. Все это жило своей, особой, железнодорожной жизнью, и сейчас, в тяжелую для Кати минуту, обязательно должно было её спасти.

Вдруг стремительно стало темнеть. Нет, солнце ещё не зашло, но оно уже на половину скрылось за верхушками елей, и тут же в низинках, ямках и ложбинах залегли густые темно-синие тени. Впереди по прежнему был только лес, лес без конца и края, и Катя, хрипло дыша, бежала, спотыкаясь, туда, к спасению.

Грохот следующего поезда она услышала уже совсем явственно — можно было даже разлечить стук колес на стыках рельс. Солнце к тому времени уже скрылось за зубчатой кромкой леса, и дорога, по которой бежала Катя, стала похожа на канаву — небо над головой ещё золотили солнечные лучи, а вокруг уже сгущался мрак.

Дорога начала петлять. Поворот, другой, третий, и вдруг лес отступил, открыв Катиному взору довольно широкую равнину, покрытую снегом, и прямо по средине, словно бы перечеркивая это белое пространства, чернела тонкая ниточка железной дороги. Дошла!

И только когда Катя, перейдя поле, подошла к рельсам, она поняла, как ошиблась в своих предположениях. Железная дорога вряд ли спасет её — в обе стороны до далекого горизонта тянулись бесконечные рельсы, и больше Катя не увидела никаких признаков присутствия человека — ни домика путевого обходчика, ни полустанка, ни деревни, ни станции…

Можно было пойти по рельсам, они не минуемо привели бы её к людям, но сколько придется так идти, десять километров, сто, пятьсот? Катя не знала…

Она села на рельсы и задумалась. Радость, возникшая в её душе в тот момент, когда она увидела железную дорогу, постепенно улетучилась, знобкий вечерний ветерок вызывал дрожь во всем теле, а голодный организм настойчиво просил пищи. Ночь стремительно опускалась на мир, а Катя по прежнему была одна в этом чужом ей, лесном краю…

Поезд она услышала, а может, скорее почувствовала по вибрации рельсов задолго до того, как там, где сошедшиеся в серебрянную ниточку рельсы терялись из поля зрения, появилась движущаяся точка.

Катя вскочила и не помня себя побежала по заснеженным шпалам навстречу поезду, надеясь на какое-то невероятное, но, как ей казалось в этот момент, вполне реальное чудо — вдруг остановиться, вдруг машинист заметит её и притормозит ход…

Машинист и в самом деле заметил Катю — метров за двести тепловоз загудел, но поезд не только не сбросил скорость, но и наоборот, как показалось Кате, прибавил её. Она отскочила с рельсов, успев заметить удивленное лицо за стеклом высокой кабины локомотива, и сразу же грохот колес ударил ей по ушам, в лицо полетела снежная пыль, запах креозота и колесной смазки заполнил все вокруг, и перед Катей замелькали освещенные окна купейных и плацкартных вагонов.

Там, за серенькими шторками с синими «мпээссовскими» штампами, ехали в тепле и покое несколько сотен человек, спали, ели, смотрели в грязноватые окна, пили чай, скучали, но самое главное — они были там все вместе, а она тут — одна…

Поезд пронесся мимо, и вот уже Катя увидела удаляющиеся красные фонарики последнего вагона. В воздухе ещё стоял неповторимый железнодорожный запах, запах, всегда так раздражавший Катю, а сейчас казавшися ей самым желанным, самым родным из всех ароматов мира. Он, словно последняя, самая тонкая ниточка, связывал её с миром людей, с цивилизацией.

Но вот и запах растаял в холодном воздухе, а вместе с запахом исчезли и серенькие сумерки, плавно и незаметно перешедшие в ночь. На западе небо ещё светилось ультрамариновым, прозрачно-зеленоватым светом, а на востоке, над угрюмыми верхушками леса уже сгустилась настоящая ночная темень.

Катя сидела и плакала. У неё не было шансов — не волки, так голод и холод доканают её в эту ночь, и все, жизнь, вообщем-то только начинающаяся, только-только наладившаяся, быстро-быстро, как церковная свечка, сгорала, и не было сил и возможностей поддержать угасающий огонек…

«Мой последний шанс — любой ценой остановить следующий поезд!», — как заведенная, повторяла про себя, а может быть, и вслух, Катя. Время утратило для неё свой привычный, понятный ход, сгустилось в круглые, маслянистые шарики, плывущие внутри холодной, безжизненной воды. «Я должна остановить следующий поезд!»…

* * *

Сергей не заметил, как задремал. Он очнулся от забытья, когда вертолет ухнул в воздушную яму, и по всей винтокрылой машине прошла судорога дрожи.

Хосы молча показал ему на часы, потом полпальца — до ориентировочной цели было ещё полчаса. В салон вертолета вошел пилот, нагнулся к Хосы, что-то спросил у него, перекрикивая рев винта, махнул рукой в сторону кабины. Руслан Кимович кивнул, встал, наклонился к Сергею:

— Они говорят, пора кому-то из нас следить из кабины, чтобы не пропустить место посадки! Я пойду, а ты посиди пока!

Воронцов кивнул, проводил Хосы взглядом, повернулся к иллюминатору. Внизу чернели сплошные леса. Не было видно ни огонька, ни просвета. «Как мы тут найдем эти Комоляки?», — в очередной раз подумал Сергей и тут же погнал от себя эту непрошенную мысль — должны найти! Просто обязаны, иначе…

О том, что будет иначе, Сергей старался не думать…

Вертолет ещё пару раз тряхнуло — машина набирала высоту. Сергей встал, подошел, прижался лбом к окну в двери, ведущей в кабину пилотов, и застыл, вглядываясь в темноту за выпуклыми окнами.

Пилоты и Хосы о чем-то говорили, пользуясь внутренним переговорным устройством. Обветренный вертолетчик достал карту, развернул, что-то показал на ней, кивнул вниз. Хосы помотал головой, повел рукой, словно очерчивая район поисков. Вертолет слегка накренился, поворачивая, и пошел по огромному, в полсотни километров, кругу. Поиски Комоляк начались…

Сергей в нетерпении ходил по пустому салону вертолета. Уже час они «утюжили» ночь, пытаясь разглядеть внизу признаки человеческого жилья. Пару раз Хосы выходил из кабины, советовался с Сергеем, потом все повторялось. Наконец, решено было взять восточнее, и проверить район вдоль железной дороги.

Комоляки они заметили сразу, все вместе, хотя Сергей стоял в салоне и наблюдал за местностью оттуда.

Посреди сплошных лесов, на небольшой поляне виднелись несколько тусклых огоньков. Судя по полетной карте, которая была у пилотов, в этом месте ничего быть не должно. Не должно — а было! Нашли…

Вертолет медленно снижался. По настойчивой просьбе Хосы вертолетчики сажали машину в трех километрах от обнаруженной базы, прямо в лес. И Руслан Кимович, и Сергей прекрасно отдавали себе отчет в том, что обитатели Комоляк наверняка их засекли, услышали шум от вертолетного двигателя, и фактор внезапности как бы утрачивался, но с другой стороны — за то время, которое они будут идти от места посадки вертолета до Комоляк, тревога должна поутихнуть — ну, пролетел вертолет и пролетел, мало ли чего в небе летает…

Снизившись до полусотни метров, вертолет завис над лесом. Руслан Кимович, Сергей видел это из салона, что-то настойчиво доказывал летчикам, махал руками, горячо жестикулируя. Наконец вертолет качнулся и пошел ниже.

В иллюминатор Сергей увидел приблежвющуюся землю, черные на фоне белого снега деревья, большую проплешину в лесу, видимо, одно из указанных на карте болот. Вертолет садился прямо на снег.

— Значит, так! — Хосы и пилоты стояли по колено в снегу перед так же увязшим вертолетом, словно бы лежащим на пузе — стойки шасси полностью утонули в белой каше: — Мы уходим часа на четыре! Сейчас двадцать один — сорок! Если к двум ночи мы не вернемся, заводитесь и уходите назад! Все. Сергей, пошли!

И они пошли. Особо продуманного плана у них не было с самого начала, Руслан Кимович просто сказал тогда, ещё на даче своего приятеля, где отсижывался Воронцов: «Доберемся до этих Комоляк, а там, на месте, сориентируемся, что и как! Может, там и делов-то…».

Направление после посадки вертолета они взяли верное, и теперь спешили — трехкилометровый пробег по рыхлому снегу, помимо траты драгоценного времени, ещё и трата сил, а раз их все равно приходится тратить, по крайней мере надо сделать это быстро!

Сергей бежал левее Хосы, и то и дело отставал — деревья, словно специально опускали ветки, высовывали из-под снега корни, какие-то коряги, в то время как Хосы бежал, как по проспекту — не задев ни одной веточки, ни разу не чертыхнувшись.

Минут через двадцать сумашедшего бега впереди показались огоньки и замаячил высокий, весь в сугробах, деревянный глухой забор-частокол.

— Стой! — вполголоса приказал Хосы: — Теперь идем медленно и тихо! Подойдем к забору, оглядимся! Только бы у них собак не было, иначе поднимут хай — все, придется штурмовать с криком «банзай»!

Они, пригибаясь, прячась за деревьями, крались к забору, и Сергей пытался представить, что же ждет их там, впереди. Собаки, сторожа, танки, пушки… Его волновало другое: только бы Катя была жива, только бы…

Руслан Кимович первым подобрался к забору, жестом показал Воронцову — пригнись! Сергей уперся руками в колени, нагнулся, почувствовал, как колено шефа уперлось ему в спину. Хосы ухватился за заостренные верхушки частокола, несколько секунд оглядывался, потом бесшумно сполз со спины Воронцова, сел в снег, приложил палец к губам — тихо!

— Там несколько избушек, в двух горит свет! Собаки есть, целая стая! — одними губами прошептал Руслан Кимович, покрутил головой: — Что делать будем, а?

Сергей осторожно опустился в снег рядом с Хосы, достал пистолет, снял его с предохранителя:

— Хорошо бы было какого-нибудь «языка» захватить!

— Исключено! — отрезал Хосы: — Все строения стоят слишком далеко от забора, скрытно не подобраться — собаки учуят! Идеальная охрана. А что, если… Хотя нет, тоже не то — нас всего двое… Думай, Сергей Степанович, и я буду думать!

Они молча сидели, привалившись спиной к забору, и в голове у Сергея как-то уж очень лениво ползли мысли. Эх, сюда бы человек двадцать! Пятнадцать устроили бы штурм с одной стороны, отвлекли комолякинцев, а пятерка оставшихся под шумок… Даже не пятерка — их и двоих бы хватило…

И тут Сергей вдруг даже не просто понял, а как бы увидел внутренним зрением, что они должны сделать. От неожиданности у него даже пререхватило дыхание, и он едва не закашлился, забывшись. Справившись с кашлем, Воронцов повернулся к Руслану Кимовичу и зашептал:

— Есть! Нужен отвлекающий маневр! Мы подожжем лес и забор с одной стороны, а когда они все повылезают тушить, или хотя бы проверить, что там твориться, острожно проберемся с другой стороны, и собаки нам не помешают — они все равно будут носиться туда-сюда, как сумашедшие, собаки на пожаре всегда ведут себя так, я видел! Ну как?

Хосы кивнул:

— Годиться! Только вот что — огонь надо разжечь большой, и чтобы вспыхнуло все разом, как раньше говорили, дружно! А у нас ни бензина, ни черта! Придется готовить лапник, стружек настругать копну! Это долгое дело, так что давай, делай, как я!

Достав ножи, они убрели в лес, отойдя от забора метров на триста, и начали готовить пищу для будущего «пожара». Благо, ночные морозы вымораживали влагу, скапливающуюся за день на ветвях и стволах деревьев, и древесина была почти сухой. Сергей щепил и стругал стволик упавшей года два назад елки, а Хосы чуть в сторонке острожно срезал разлапистые ветки ели, стараясь не выдать себя треском, аккуратно складывая их одну на другую.

Они провозились почти час, ободрав десяток елей, и заготовив приличную горку стружки и щепы. И все это — без шума, очень тихо, и от того — медленно. Потом ещё минут пятнадцать переносили заготовленное к забору, не туда, где они сидели в снегу, а чуть в сторону, там густые молодые елки подходили к забору особенно близко, и их ветки должны были быстро вспыхнуть.

Обложив забор и стволы окрестных деревьев лапником, Хосы острожно напихал под хвою сухие стружки и щепки, потом кивнул Сергею:

— Давай, дуй вдоль забора, не туда, где мы сидели, а метров на сорок подальше, и жди меня!

Воронцов, пригнувшись, двинулся вдоль забора, и вскоре уже сидел, приникнув к щели между ошкуренных бревнышек. Отсюда хорошо было видно ладные, срубленные «в лапу» домики внутри, и спящих в снегу у крылечек собак, похожих на обрывки рыжего меха, разбросанного по белому.

Собаки заволновались первыми. Сергей увидел, как одна, потом другая, потом третья подняли головы, прислушиваясь и принюхиваясь. Сам он ничего не слышал и не видел, но собак обмануть было трудно — вот матерый кобель встал, тревожно поводил головой, потом сделал несколько шагов по направлению к тому месту, где Хосы, уже, наверное, поджег их «заготовку».

И тут же вспыхнуло так, что все вокруг осветилось, как днем! Молоденькие елочки мгновенно охватывало пламенем, хвоя сгорала с громким треском, рассыпая тучи искр, а снизу, от корней уже полз по стволу плотный огонь, пожиравший саму древесину.

Собаки с лаем метались по огороженой забором площадке, из домов стали выскакивать полуодетые люди. Сергей считал: «Один, два, три, четыре… Семь, восемь…». Всего на улице было с десяток человек, почти все вооруженные автоматами, и все — мужчины. Разгоравшийся пожар осветил все вокруг, и тут Сергей заметил за крайним домиком то, чего они не увидели сразу — там, прикрытый брезентом, припорошенным снегом, стоял тщательно замаскированный небольшой вертолет!

«Эх, что ж мы сразу-то не заметили, ешкин корень! Вот бы и его рвануть — там, в баках, наверняка топлива до черта!», — подумал Воронцов, наблюдая, как, на удивление быстро утихла паника и неразбериха у домов. Высокий, подтянутый мужчина в сером, стеганом комбинезоне властным голосом отдавал команды, и вот уже разворачиваются пожарные рукава, затрещал двигатель маленькой помпочки, и по пламени ударила тугая струя воды.

Одновременно с этим пятеро автоматчиков кинулись к воротам, видимо, посланные проверить территорию с внешней стороны. Сергей огляделся — куда в случае чего отползать? Из багровой темноты вынырнул Хосы, с пистолетом в руках. Сергей косо мазнул взглядом по оружию и невольно крякнул от восторга — «супер-питон», двацатизарядный монстр, лупящий не хуже АКМ!

— Ну что, Сергей? Начали! — Хосы уже готов был ринуться через забор, но Воронцов отрицательно помотал головой и коротко рассказал шефу обо все увиденном им в щель.

— Т-а-ак! Значит, вот что! Разделимся! Я встречу автоматчиков, уведу их за собой, чуть в сторонку, и повоюю там, с ними. А ты обойди забор с той стороны, где вертолет, ну и проникай внутрь! Если их там всего десять… Я постараюсь сделать так, чтобы автоматчикам было послано подкрепление. Как только найдешь Катю, вот тебе сигналка, дернешь, это будет мне сигналом, — и уходите к вертолету! Ждать меня не больше двадцати минут, понял? Если нет меня — все, улетайте! Ну, с Богом!

Хосы, с питолетом в руке, двинулся навстречу пятерке автоматчиков, а Сергей, достав свою «беретту», побежал в обход забора с другой стороны — времени было мало!

Огонь, усмиренный потоком воды из бранспойда, постепенно утихал. Сгорела хвоя на ветках, обуглился забор и стволы елочек, чадили и шипели головешки. Сергей взял правее, под прикрытием темноты обогнул пожарище и суетящихся там людей, и вышел прямо к тому месту, где за забором стоял укрытый брезентом вертолет.

Ловко перемахнув забор, Воронцов, никем не замеченный, упал в снег, приподнял голову, огляделся и пополз к ближайшему домику, страясь двигаться так, чтобы вертолет закрывал его от непрошенных глаз.

Возле дома Сергей встал, прижавшись к бревенчатой стене, и осторожно заглянул в ближайшее окно. Его взгляду предстала освещенная комната, вся заставленная каким-то оборудованием. Тут были и компьютеры, и всякие переферийные устроийства, небольшой аппартик спутниковой связи, какие-то, ещё не подключенные серые блоки, мониторы, кучи разноцветных проводов на столах, валялись разбросанные инструменты и детали. В комнате не было людей, а единственная дверь, плотно прикрытая, сделанная из мощных досок, наверняка не пропускала посторонние звуки.

Сергей острожно надавил рукой на стекло, потом резко ударил по руке кулаком — и окно с тихим звоном выдавилось внутрь. Секунду помедлив, с пистолетом наизготовку, Воронцов уже занес ногу, намереваясь забраться в комнату, как вдруг почувствовал чей-то недобрый взгляд, упершийся ему в спину.

Одновременно с этим издалека ветер принес звуки выстрелов — сухие, одиночные щелчки «калашниковых», и изредко отвечающие им тугие, смачные бухания «супер-питона» — Хосы начал свою игру.

Воронцов резко обернулся, и замер — прямо перед ним, на снегу, прижав короткие уши к лобастым мордам, и оскалив клыки, приготовились к прыжку два матерых рыжих пса.

«Стрелять нельзя — выдам себя раньше времени!», — быстро подумал Сергей, чувствуя, как кровь отхлынула от лица, а сердце бешено заколотилось — собак он боялся с детства. Медлить тоже было нельзя, сейчас псы прыгнут, и собьют его с ног, а на что способна вот такая, очень похожая на кавказкую овчарку собака, Воронцов знал — смотрел как-то по «видику» кассету, взятую у друга, с собачьими боями. Там, на боях, вот такие «милые» песики выступали вне категории, вне конкурса, так сказать — просто им не было равных ни среди булей, ни среди хваленых мастифов и стафордширров.

«Хорошо, хоть не лают!», — подумал Сергей, сунул пистолет в кабуру, и потянулся за ножом, но не успел буквально на долю секунды — псы прыгнули разом, с низким, утробным ворчанием, переходящим в злобный рык.

Видимо, собаки были приучены «работать» в паре. Один из псов буквально повис на Сергее, в клочья раздирая крепкую ткань бушлата, а другой, целивший в горло, промахнулся всего на миллиметр, зацепив-таки своими страшными клыками кожу на шее.

Висящий мертвой хваткой с боку пес весил килограмм шестьдесят, и все эти килограммы извивались, бились, драли зубами и лапами уже не бушлат, бушлат был почти моментально разодран, а тело Воронцова.

Сергей не удержался на ногах, упал, и на него с другой стороны навалился второй пес, вцепившийся в левую руку. Кое-как, изо всех сил стараясь в панике не начать кататься по снегу, чтобы оторвать от себя собак, и терпя адскую боль — его буквально рвали на части заживо, Сергей дотянулся до ножа, выхватил его и три раза резко всадил в бок грызущей его собаки. Пес заворчал, один раз даже взвизгнул, не разжимая зубов, но не только не отпустил Сергея, а наоборот, с ещё большой лютостью вцепился в него.

Другой, как показалось Воронцову, практически перегрыз ему руку, и Сергей, изогнувшись, ударил собаку ножом в глаз, стараясь бить под таким углом, чтобы лезвие попало в мозг.

Пес захрипел, и практически сразу умер, но челюстей так и не разжал. «Если сейчас сюда прибежит хотя бы ещё один такой «Джульбарс», мне конец!», — вдруг ясно даже не подумал, а ПОНЯЛ Сергей, и сам, откуда только силы взялись, словно озверел. Он кромсал собаку, а собака кромсала его, и побеждал тут тот, у кого было больше ярости…

Пес перестал шевелиться буквально за мгновение до того, как Сергей хотел сдаться и закричать — боль в изуродованном боку, в искусанной руке были просто невыносимыми.

Тяжело дыша, Воронцов столкнул с себя окровавленного, покрытого ранами от его ножа, волкодава, шатаясь, попробывал подняться, но адская боль заставила его снова скрючиться на взрытом лапами и телами кровавом снегу. Это был конец — в таком состоянии он не только не сможет отыскать и спасти Катю, он вообще ничего не сможет! Сергей выронил нож, кое-как дотянулся до пистолета и начал медленно доставать его из кабуры…

Очнулся он почти сразу, потеря сознания была мгновенной, а холодный снег, в который ткнулся лицом Сергей, привел его в чувства. Он тупо посмотрел на пистолет, зажатый в здоровой руке, зажал его в зубах и полез в карман жилета — за перевязочным пакетом. Умирать было ещё не время!

Кое-как перетянув болящую какой-то дергающей, пульсирующей болью руку, Сергей занялся ранами на боку. Для того, чтобы перебинтовать себя, ему надо было скинуть бушлат и жилет — собака легко разодрала прочную ткань, а по воле конструкторов жилета бока, как наимение уязвимые места, не были снабжены защитными пластинами, иначе зубы пса никогда не добрались бы до тела.

Воронцов наложил на зияющие раны тампоны, пропитанные антисептиком, скрипя зубами от боли, перетянулся ремнем, зафиксировав их, потом, лежа на боку, как учили, вколол себе прямо через штанину промедол из шприц-тюбика, полежал ещё несколько секунд, дождался, когда препарат начнет действовать, и медленно, со стоном сел.

До него доносилась отчаянная стрельба, во время схватки с собаками Сергей как-то не обращал на неё внимания, и только сейчас понял, что буквально весь лес грохочет от выстрелов. «Калашниковы» лупили теперь длинными очередями, «питон» бухал гораздо реже, но судя по редким выстрелам, Хосы держался, отвлекая на себя все силы противника.

Надо было действовать, причем действовать быстро, а вот этого-то как раз Сергей и не мог — каждое движение отзывалось вспышкой новой боли, корчавшей все тело.

Кое-как, по стеночке, Воронцов поднялся, с трудом, держа раненную руку на отлете, перевалился внутрь дома, и сел на пол — отдыхать. Стимулятор действовал, давая иллюзию всемогущества, но боль напоминала о себе после любого движения, и Воронцов считал про себя секунды, отдыхая.

Минута пролетела, как мгновение. Сергей встал, прошел по комнате к двери, ткнул в неё здоровой рукой с пистолетом, и безо всякой осторожности шагнул вперед — на острожность у него не оставалось сил…

За дверью оказался коридорчик, видимо, ведущий на улицу, и ещё пара дверей, таких же мабутных, как и та, которую Воронцов только что открыл.

За одной из дверей оказался чулан или кладовка — полки, ящики, какие-то мешки, лопаты… Воронцов толкнул другую и очутился в больничной палате, или даже скорее, в операционной. Пахло лекарствами, стояли стелянные шкафы, медицинская оборудование, пикавшее редкими сигналами, проносящимися по экранам дисплеев. Кипел на столике в углу стерилизатор, а прямо посредине комнаты, окруженная стойками с капельницами, опутанная проводами и шлангами, возвышалась пластиковая лежанка, на которой Воронцов увидел неподвижное, без признаков жизни, женское, судя по формам, тело. Лицо женщины покрывали бинты, лишь там, где должны были находиться глаза и рот, в бинтах имелись узкие просветы.

«Катя!», — обожгла Сергея первая мысль, как только он огляделся. Но подойдя ближе, он вздохнул с облегчением — эта женщина была выше, или, в данном случае — длиннее Кати, да и рука, видневшаяся из-под края простыни, явно принадлежала другому человеку.

Еще раз окинув комнату взглядом, Сергей проковылял к окну, выходящему на улицу, осторожно выглянул из-за белой занавески.

Огонь, разожженный им и Хосы, давно потух, и в темноте даже не было видно, дымиться ли там что-нибудь, или «комолякинцы» залили пламя окончательно. На фоне белого снега хорошо был виден валяющийся пожарный рукав, неподалеку стояла помпочка. Вокруг не было ни души, зато стрельба в лесу хорошо слышалась даже сквозь двойные стекла. Скорее всего, с Хосы сейчас воевали все обитатели Комоляк, и Сергей начал всерьез опасаться за шефа — один против десятерых, да ещё собаки впридачу!

«Пока есть время, надо искать Катю по другим избам!», — подумал Воронцов, и двинулся к двери, как вдруг за его спиной раздался сдавленный стон. Сергей, насколько это было можно, быстро повернулся, держа «беретту» в вытянутой руке — тело на лежанке пошевелилось, и сквозь бинты до него донесся сдавленный, свистящий шепот:

— А-а-а! Нечаянная встреча, чаянная радость! З-здравствуй, мистер… Бука! Вот уж судьба, где свиделись! Что смотришь? Не узнал? С-с-ссука!

Сергей потряс головой, словно отгоняя наваждение — судя по всему, перед ним лежала Ирина, та самая, с которой он познакомился ещё в Питере, и которую, как он думал, убил на набережной Яузы почти неделю назад…

— Узнал… — между тем прошипела женщина, пытаясь приподнять голову: — А поз-зволь спрос-сить, что тебе тут надо, сволочь?

Воронцов молчал. Надо было уходить, надо было искать Катю, но он словно прирос к полу, словно оцепенел. Перед ним лежал человек, страшно изуродованный им, и в душе Сергей чувствовал такую вину, такую жалость к Ирине, что у него подкашивались ноги…

— Что же ты встал столбом? Небось, за ненаглядной своей прискакал, а? — Ирина наконец дотянулось рукой до кнопки сбоку лежанки, и подголовник с жужанием приподнялась так, что сквозь щели в бинтах на Воронцова блеснули полные ненависти глаза.

— Нету тут твоей… Сбежала! Наверное, волки догладывают сейчас её косточки в лесу! Ух, как ты вскинулся, глазки заблестели! А ты чего такой… ободранный? В кровищи весь! Больно тебе, наверное? Может, укольчик хочешь? Тут такие ампулки есть — кольнулся, и ничего не болит, все небо розовое, а по телу дрожь приятная ползет, словно ты только что кончила…

— Это правда, что Катя… сбежала? — хриплым голосом спросил Воронцов, делая шаг к лежанке.

— Правда, правда! Когда — не скажу, не знаю, мне тут, под укольчиками, время считать нет надобности! Так что зря ты сюда приперся… И дружка своего притащил! Вас ведь двое, я правильно слышу?

— Куда пошла Катя? — спросил Сергей. В нем боролись жалость и непонятно откуда вдруг накатившая лютая злоба, и он буквально трясся от этой внутренней борьбы.

— Откуда ж я знаю… — Ирина двинула плечом, и тут же зашипела от боли: — Ты! Скотина! Ты же изуродовал меня, стрелок хренов! Не умеешь стрелять — так не берись, мудак! Я же была… — она всхлипнула: — Я же была красавицей, мужики штабелями падали, а теперь…

Ирина вдруг выгнулась дугой, задрала руку и потянула с лица свою белую маску, которая не охватывала всю голову, лишь покрывала её.

Сергей увидел красную, вздувшуюся, местами лопнувшую кожу, лишенный волос череп, страшную рану на месте носа, жуткие шрамы на подбородке и щеках.

— Что, нравиться? — выкрикнула женщина, швырнула в Воронцова повязку, откинулась на лежанку и разрыдалась в голос.

Пауза затянулась — Сергей с ужасом смотрел на, воистину, дело рук своих, а Ирина плакал, все тише и тише. Наконец она замолчала и шепотом сказала:

— Исправь свою ошибку, Воронцов! Застрели меня, слышишь?! Я не хочу больше жить! Я не хочу жить вот с такой рожей, с таким телом, и с мыслью, что убогая! Убей меня, гнида! Ты, слышишь меня?!

Она ещё что-то кричала, билась в истерике, не в силах поднять свое тело с лежанки, кричала, молила, но Сергей больше не мог этого видеть. Он попятился к двери, вывалился в коридор и заковылял, придерживая рукой раненый бок, к двери, ведущий на улицу. Слишком, слишком сложно и прихотливо устроен этот мир, если схватка с твоим «демоном зла» делает тебя подобным ему…

Воронцов потряс головой, скрипнул зубами от боли, пронзившей все его тело, но быстро пришел в себя и огляделся.

Внутри ограды по прежнему никого не было, сиротливо распахнутые створки ворот наводили непонятную тоску. Воронцов, не таясь, обошел все три жилых домика, заглянул в баню, в сарайчик, стоявший на отшибе, и только тогда поверил, что Ирина говорила правду — Кати тут действительно не было.

Действие стимулятора кончалось. Сергей вытащил второй и последний шприц-тюбик, секунду помедлил, вспомнив, что ему говорила Ирина про «укольчики», потом решительно вколол иглу в бедро, выжал содержимое, и заковылял к вертолету, хвост которого торчал из-под натянутого на ребристый сборный каркас брезента. Выберуться он с Хосы из этой дыры или нет, это ещё вопрос, а вот эти гады отсюда точно не улетят!

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ

«Все только начинается?..»

Риторический вопрос

Руслан Кимович Хосы пропадал. То, что он пропадает, он понял, когда попытался, изрядно потаскав за собой противника, оторваться и уйти от него. Ничего не вышло. Преследователи висели на хвосте, как привязанные, словно стая легавых, обложившая кабана. Они не давая Хосы уйти, и в то же время сами не подставляли свои головы под пули — за все время перестрелки ему удалось лишь раз попасть в одного из боевиков, да и то, скорее всего, Хосы лишь ранил автоматчика.

«Профессионалы, мать вашу!», — внешне оставаясь соврешенно спокойным, внутренне психовал президент «Залпа», переползая от дерева к дереву. Пули с противным хрустом ударяли в стволы, от чего все дерево вздрагивало, и сверху сыпался снег. Хвала всем богам, какие есть на свете, что в него до сих пор не попали, хотя один раз он подставился, неосторожно высунувшись из-за заснеженой коряги, и остался живым лишь чудом…

У комолякинских боевиков были «калаши», но не простые «весла», а какие-то новые модели — с лазерными прицелами, вспышки красных нитей которых то и дело слепили Хосы, сбивая его с толку. Преимущество в динамичной перестрелки, когда противник все время перемещается, «лазерники» не давали, но стоило только Хосы задержаться на одном месте больше, чем на десяток секунд, как тут же он видел ползущие к нему по снегу красные пятнышки, и приходилось тут же менять дислокацию. Хосы прекрасно понимал — если такое пятнышко перепрыгнет со снега или ствола дерева на него — все, считай, он — труп.

Хосы не мог уйти далеко в лес — он ждал Воронцовской ракеты, а её все не было и не было, хотя времени прошло уже не мало. Руслан Кимович гнал от себя плохие мысли — все же Сергей — парень не промах, да и на базе, судя по стреляющим сейчас в него стволам, осталось от силы пара человек, а то и никого! Эта уверенность подкреплялась ещё и тем, что со стороны базы не слышно было ни звука, а Воронцов, случись что, вряд ли сдался бы без боя.

«Комолякинцы» охватывали Хосы широким поукругом, искусно прячась за сугробами и стволами громадных елей, а вперед лезли и лезли, не взирая на стрельбу, громадные, рыжие псы, оскаливающие длинные желтые клыки. Хосы кидал светошумовые гранаты, стараясь отпугнуть, сбить с толку волкодавов, но они не обращали на его гранаты никакого внимания — вспышка, рев сирены, и вновь по снегу мчаться рыжие тени, прижав уши и осклив зубы.

И тогда пришлось делать то, чего делать не хотелось ни под каким видом — убивать собак. Руслан Кимович через всю жизнь пронес в своей душе любовь к Хуге — огромному тянь-шанскому волкодаву, который катал его на себе, когда маленький Руслан ещё не мог самостоятельно ходить, котрый охранял его на улице их маленького дунганского поселка, затерянного в отрогах Тянь-шаня…

А сейчас очень похожие на Хугу собаки перли через снег прямо на него, и Хосы ничего не оставалось, как в упор убивать преданных своим хозяевам, свирепых зверей, которые не знали, что значит трусость…

У Хосы было две боевые гранаты, припасенные на «черный час», с помощью этих гранат, модернизированого варианта «лимонки», он бы мог уменьшить за раз количество противников вдвое, но кидать гранаты в лесу, где деревья растут так часто, что человеку и встать-то не где из-за ветвей — полное безумие. Правда, один способ все есть — надо встать, и изо всех сил метнуть гранату так, чтобы она перелетела деревья и упала на противника сверху. Этому способу гранатометания Руслана Кимовича научил веселый лейтенат-пограничник, ещё в семдесят девятом, когда их только-только ввели в ту Богом забытую страну исполнять свой интернациональный долг. Но, во-первых, в афганской «зеленке» бросить гранату выше их скрюченных саксаульнообразных деревьев мог и ребенок, а тут вокруг стояли десятиметровые ели, а во-вторых, для того, чтобы так кинуть гранату, надо было встать, а вставать-то как раз и нельзя — тут же получишь пулю.

Хосы попробывал контратаковать — его отчаянный бросок на встречу группке из трех автоматчиков едва не закончился плачевно для него самого, боевики упали в снег на долю секунды раньше, чем он выстрелил в переднего, и тут уж Хосы пришлось нырять в сугробы, словно куропатке — стрелять его противники умели и делали это очень часто, не жалея патронов.

Был ещё один, самый крайний способ выпутаться из этой передряги, но Хосы тянул время, ожидая воронцовской ракеты. А её все не было…

Стрельба стихла как-то разом, одновременно. Руслан Кимович, ожидая каких угодно подвохов, осторожно выглянул из-за ствола могучей ели — тишина! Кое-где были заметны шевеления, и опытный глаз Хосы сразу определил — отползают. Что-то случилось, но что?

Руслан Кимович попробывал сделать пару вылазок — ему не дали, пресекая любые попытки двинуться в сторону Комоляк. Боевики окопались в снегу, темноту пронзали ярко-красные линие лучей лазерных прицелов, высвечивающих то дрожащие хвойные ветки, то колонны-стволы, то вихри снежинок, образовавшиеся на месте упавшего с веток снега.

Хосы отполз назад, переменил обойму, и затаился, выжидая. Как там Воронцов? Не связано ли это неожиданное затишье с тем, что его взяли? Или, наоборот, он оттянул на себя часть сил «комолякинцев», и Хосы теперь стараются не пустить на помощь напарнику? Но тогда почему так тихо?

Руслан Кимович осторожно двинулся по сугробам, ползя вдоль притихших автоматчиков, держась от них метрах в пяти-семи, и стараясь, чтобы его не заметили раньше времени. Постепенно он продвинулся далеко к западу, оставив «комолякинцев» сторожить сугробы.

Тут можно было встать, и бегом бежать к базе — в любом случае Воронцова надо выдергивать оттуда, слишком много времени прошло, пора было уходить.

Автоматная очередь прозвучала, словно гром среди ясного неба — противник Хосы и Воронцова оказался даже большим профи, чем ожидал Руслан Кимович, который посчитал, что он уже в безопасности, и бездарно напоролся на выдвинутый в сторону «секрет», который частыми очередями прижал Хосы к земле, и держал теперь под прицелом. Пришлось отступать назад…

Сергей забрался под вертолетный брезент, натянутый на легкий каркас из пластиковых трубок, кривясь от боли, отдышался и выкатил из кармана маленький, похожий на карандаш фонарик, включил его и зажал в зубах. Тонкий луч метнулся по серой, стальной обшивке вертолета, и Сергей невольно присвистнул, выронив фонарик изо рта.

А удивляться было чему. Перед ним стоял на специальном пластиковом щите изящный, вытянутый, словно акула, вертолет со сложенным винтом, стремительный, красивый, если это слово можно было применить к винтокрылой машине. Сергей, приволакивая ногу — боль в боку почему-то рикошетом ударяла в бедро, видимо, собачьи клыки задели какой-то важный нерв, обошел вокруг вертолета, пытаясь увидеть, где у этого чуда топливный бак.

Ничего похожего Воронцов не нашел, поэтому решил распотрошить вертолет со всех сторон. Сдвижные двери пилотской кабины были закрыты, и сколько Серегй не пытался, он так и не смог найти на гладкой поверхности хоть какой-нибудь намек на замок или хотя бы ручку.

Вообще, вертолет казался выточенным или отлитым из единого куска металла образованием, и Сергей все яснее начал понимать, что вот так, обычными методами с ни ничего сделать не удасться. Надо было спешить — до того, как стимулятор закончит действовать, хорошо бы было выбраться за забор, а потом придется ползти, как Маресьеву, теряя сознания от боли, но это уже будет потом…

О Кате Воронцов старался не думать, но какая-то часть его мозга настойчиво совала Сергею воспоминание о карте. На ней в радиусе шестидесяти с лишнем километров не было никакого жилья…

Отчаявшись что-либо сделать с вертолетом, Сергей отошел на несколько шагов и несколько раз выстрелил в лобовое стекло кабины. Пули, срикошетив, пробили в березенте дырки и ушли в белый, вернее, в черный по ночному времени, свет, а на тонированном стекле осталось лишь еле заметные царапины!

«Эта хреновина наверняка ещё и не горит!», — подумал Сергей и вспомнил поговорку одного из своих институтских друзей: «Что нельзя сломать, то можно починить!». К данной ситуации эта, вообщем-то достаточно глубокомысленная фраза не имела никакого отношения, но что-то в ней подтолкнула Сергея к тому, что бы бросить пустые разглядывания вертолета, а заняться непосредственно его винтом, сложенные лопасти которого кокетливо свисали чуть на бочок.

Единственная часть механизма вертолета, не защищенная внешней, пуленепробиваемой, как оказалось, обшивкой, была именно тут — Сергей увидел, что основания лопастей нанизаны на общий вал, и весь этот узел оплетен трубками, шлангами, и прочей авиационно-гидравлической ерундой.

С первого же выстрела Воронцов перебил один из шлангов, и вниз полилась тонкая струйка синеватого, пахнущего почему-то стиральным порошком, масла.

«Хрен вы у меня куда полетите!», — про себя повторял Сергей, стреляя в крепежный узел винта. То, что его выстрелы услышат, он уже не боялся — Хосы и его преследователи устроили в лесу такую канонаду, что вряд ли кто-то расслышал бы за ней хоть один посторонний звук.

Воронцов стрелял до тех пор, пока не опустела обойма. Лишь после того, как в ответ на нажатие спускового крючка «беретта» сухо щелкнула, он остановился и замер, в неожиданно наступившей тишине. Словно бы одновременно с ним кончились патроны и у стрелявших в лесу.

У Сергея сжалось сердце — это означало лишь то, что Хосы погиб. Пора было уходить. Сергей, неловко действуя одной рукой, поменял обойму в пистолете, и уже собрался было выбираться из-под брезентового шатра, под которым стоял вертолет, как вдруг что-то подсказало ему, что он тут не один.

Осторожно двинувшись в обход серебристого корпуса ветролета, Воронцов вдруг замер — по ту сторону кабины он увидел силуэт человека, одетого в серый комбинезон. Человек, видимо, знал, что Сергей здесь, и ждал его. Он не делал ни каких резких движений, и в руках у него не было оружия. В тишине они стояли друг против друга, пока Сергей не нарушил этого молчания:

— Брось оружие и… пару шагов назад, иначе я буду стрелять!

Незнакомец пошевелился — он поднял голову и посмотрел на изуродованный крепеж винта. Потом взгляд его блеснувших в полумраке глаз уперся в Воронцова, и он негромко произнес ровным, бесстрастным голосом:

— Вы — Воронцов Срегей Степанович. Вы ищите тут свою жену. Ее здесь нет. Не моя идея была — перевезти её сюда. Она бежала — у людей, ныне пытающихся разобраться с вашим другом там, в лесу, нет опыта работы тюремщиками! Я не несу ответственности за её судьбу. Тот человек, который затеял всю эту комедию с похищением, был психически нездоров, и сейчас его нет среди живых. Я наслышан о ваших стрелковых способностях, но у вас двоих нет никаких шансов уничтожить нас, поэтому мой вам совет — уходите! Вам тут делать нечего! Ваш друг загнан сейчас в лес, обложен, и в принципе, ему не дадут подобраться близко к базе. Если вы подадите условный сигнал отступления, вам обоим дадут уйти. Эта база тоже будет ликвидирована, как и московский Центр. Мы сворачиваем ту деятельность, которой занимались под руководством ныне покойного… неважно, как его звали! Выбор за вами — уходить, или остаться. Вы ранены, чем скорее вам окажут медицинскую помощь, тем лучше. На раздумие вам — минута, время пошло.

Сергей стоял и думал. С одной стороны — ни на какие договоры и компромиссы с этими подонками, какими бы покладистыми они сейчас не были, идти было нельзя. С другой стороны — Кати здесь нет, Руслан Кимович мало что не погиб, да и сам он не в лучшем положении…

Наконец, Сергей сказал, глядя поверх вертолета на своего собеседника:

— Мы уйдем, но только после того, как вы ответите на несколько моих вопросов!

Незнакомец утвердительно кивнул:

— Только поторопитесь, Сергей Степанович — с минуты на минуту из лесу могут вернуться мои люди, и тогда я не гарантирую вашей безопастности.

Воронцов быстро спросил:

— Как… убежала Катя?

— В метель перелезла через забор и ушла в лес. Следы замело.

— Почему её не остановили собаки?

— Я не знаю, видимо, она нашла с ними общий язык.

— В каком направлении она пошла?

— Я повторяю — метель замела след. До ближайшей деревни отсюда — три дня пути. Она ушла без запаса еды и теплых вещей. Шансов у неё мало.

Сергей скрипнул зубами, но тут же погасил в себе неистовое желание всадить в незнакомца всю обойму, и снова спросил:

— Зачем вам так был нужен тот Прибор?

— Он мог помешать…

— Чему?

Незнакомец покачал головой — нет ответа. Сергей секунду помедлил, потом спросил еще:

— Вы — кто? И зачем вам было нужно все ЭТО?!

— На этот вопрос я тоже вам не дам никакого ответа, скажу лишь: мы изменяем вид нашей деятельности, не меняя сути. Науке должен быть присущь аскетизм и трезвый рассчет. Вся та мишура, которой до сегодняшнего момента мы занимались, вряд ли способна оправдать те высокие цели, которые мы ставим перед собой. Мы уходим в глубокое подполье, наше время ещё не пришло. Но оно… — незнакомец выдержал паузу и закончил: — Обязательно придет! Да, вот, возмите! — он протянул руку и положил на капот вертолета паспорт: — Это — вашей жены. Все, переговоры окончены, прощайте!

Воронцов взял красную книжечку, подавил в себе желание открыть её и посмотреть на Катину фотографию. Он хотел ещё что-нибудь спросить, потом лишь кивнул на вертолет:

— Вы едва ли сможете воспользоваться этим… средством передвижения!

— Не беспокойтесь, ваши действия вызвали поломки, устраняемые в течении пяти минут!

Сергей молча двинулся к выходу из-под полога, потом качнул стволом «беретты»:

— Сначала вы!

Незнакомец молча шагнул вперед, и так они — Сергей сзади, с пистолетом наготове, вышли на истоптанный снег.

Вокруг стояла темнота. Колючие звезды равнодушно смотрели на двух людей, медленно идущих по земле. Было тихо. Холодный ветерок доносил смрад потушенного «пожара», в одном из домов горел свет — видимо, как раз в палате у несчастной Ирины. Сергей посмотрел на освещенное окно и спросил в спину идущего впереди незнакомца:

— Та женщина… Ирина, которую я… Она будет жить?

— Зачем вы спрашиваете? Вы же видели. Наши специалисты буквально достали её с того света… Могу лишь сказать — такой, какой она была, ей, видимо, уже никогда не стать.

И через мгновение негромко признес совсем другим, «живым» голосом:

— Вы понимаете, какое это жестокое слово — «НИ-КОГ-ДА»?

— Что вы сказали?! — переспросил пораженный Воронцов.

— Нет, ничего. Надеюсь, вы сможете перелезть через забор. Ищите вашу жену в восточной стороне — там железная дорога, возможно, она смогла до неё дойти. Все, Воронцов, прощайте. Надеюсь, наши пути расходятся навсегда…

Сергей молча шагнул к забору, потом повернулся к незнакомцу:

— Я… ранен. Вашими собаками! Подсадите меня — я не в состоянии…

Незнакомец молча наклонился, подставляя Сергею плечо. Воронцов с трудом вскарабкался на верх, перевалился через заостренные колья и сполз по шероховатым кольям на снег. Бок отозвался вспышкой резкой боли, запульсировала успокоившаяся было рука. Сергей полулежал на боку и слышал, как незнакомец удалился, хрустя настом. «Демон зла», черный носитель разрушительного начала в этом мире? Нет, скорее, просто — «демон», один из многих. Серый, бесцветный, никакой…

Звуки шагов серого человека стихли в стороне, и тогда Сергей достал из кармана сигналку, которую ему дал Хосы, зажал зубами шнур и дернул рукой — в темное небо ушла ярко-зеленая, ослепительно сверкающая ракета. Поднявшись на высоту около сотни метров, она начала издавать пронзительный, режущий свист — это был сигнал для Руслана Кимовича.

Воронцов тяжело поднялся и побрел в ту сторону, откуда полтора часа назад они с Русланом Кимовичем пришли, полные надежд. Надежды не оправдались — Катя пропала, и искать её было практически бессмысленно, хотя Сергей именно в этот момент понял — он будет её искать, всегда, всю свою жизнь, пока не найдет, живую или…

Через некоторое время Катя успокоилась, слезы на щеках высохли, и она прекратила повторять фразу про поезд. Понятно, что его надо остановить, но главное — КАК?!

Наверное, если бы у неё была возможность, если бы она могла, то взорвала, разобрала, разрушила бы рельсы — тогда поезд точно остановиться, пусть даже ценой крушения. Но что могут сделать слабые женские руки с стальными рельсами, костылями, шпалами?

«Наконец, можно завалить пути! Набросать бревен, веток, ещё чего-нибудь…», — подумала Катя, и тут же отбросила этот вариант — такое ей тоже не под силу. Какие могут быть бревна, она сейчас не поднимет и килограмма, ноги подкашиваются от голода, усталости и… и беременности! Катя за всеми разочарованиями последнего часа как-то «забыла» про ребенка, не то, что бы забыла, а скорее её мозг специально заблокировал эти мысли — что бы не отвлекаться от главного, от спасения себя, а значит — и будущего малыша…

Катя начала вспоминать все, что ей было известно о поездах, о железнодорожных катастрофах, рассказы знакомых, статьи из газет и журналов. Постепенно в голове стали проявляться забытые образы, какие-то далекие, давным давно узнанные и отброшенные, как ненужные, истории. Катя даже вспомнила свое детство, то время, когда ещё отец жил с ними, и по субботам у них дома была традиция — мама вешала на стену огромную белую простыню, отец доставал из корбки старый, черный, какой-то пупырчатый фильмоскоп, ещё сороковых годов, с отливающими фиолетовым линзами и золотой эмблемой завода «ЗИФ» на боку.

В комнате гасился свет, в фильмоскопе зажигалась лампочка, и на простыне появлялся яркий желтоватый квадрат, в котором, пока отец заряжал диафильм, они с мамой показывали друг другу теневые картинки, сложенные из пальцев.

А потом начиналось настоящее волшебство. Ползли по экрану красивые картинки, мама нараспев читала подписи под ними, а Катя, затаив дыхание, следила за приключениями героев различных сказок и переложенных для детей «взрослых» романов…

Диафильмов у них было великое множество — четыре больших, полных коробки. Современному ребенку, взрощенному на видео и бесконечных мультиках, никогда не понять того счастья, которое приносили двадцать пять лет назад такие простые, в общем-то вещи, как фильмоскоп и диафильмы.

Был в Катиной коллекции целый раздел, где находились фильмы не просто сказочные, но и, так сказать, поучительные. Истории про пионеров-героев, про всяких Валей Котиков и Зин Портновых, разом отпрвлявших на тот свет по двести фашистких офицеров в годы войны, перемежались фильмами о ребятах, в мирное время совершивших какие-нибудь героические подвиги.

Вот тут-то Катя и вспомнила диафильм, повествующий о мальчике, внуке путевого обходчика, жившем на маленькой станции где-то в Сибире, и предотвратившем крушение поезда. Мальчик этот, возврашаясь поздно вечером пешком по шпалам с ближайшей речки, где он рыбачил, обнаружил размытые пути — ручей подмыл часть железнодорожной насыпи, она обрушилась, и рельсы расползлись.

Мальчик жил на полустанке, прекрасно расбирался в графике движения поездов, и знал, что через десять минут должен проследовать курьерский поезд. Не раздумывая, героический подросток разорвал на себе рубашку, сделал какое-то подобие сигнального флажка, и помчался навстречу приближающемуся поезду.

Запомнила Катя и ещё одну подробность — чтобы остановить поезд, нужно не просто махать флажком, а обязательно совершать круговые движения, и самое главное — флажок, а в темное время суток — фонарь, обязательно должны быть красными!

Мальчик из старого диафильма поступил, как и подобает пионеру-герою — порезал руку и пропитал импровизированный флажок своей кровью. Машинист движущегося поезда в свете мощного тепловозного прожектора увидел отчаянно машущего красной тряпкой подростка, и включил экстренное торможение. Поезд остановился в полусотне метров от размытых путей, люди были спасены, а о подвиге мальчика узнала вся страна.

Теперь, почти тридцать лет спустя, Кате предстояло проделать то же самое — чтобы спасти свою жизнь и жизнь своего будущего ребенка. И она начала действовать.

Первым делом Катя оторвала рукав от белой блузки, надетой под кофточкой. Теперь нужно было порезать руку. У мальчика-героя был с собой складной нож. У Кати не было ничего режущего или колющего — пилка для ногтей, щипчики и прочие косметические штучки остались в сумочке, отобранной у неё ещё при похищении.

Если бы она была в городе, можно было бы попробывать найти стекло и использовать его, но здесь, в глуши, стекло, равно как и консервные банки, и прочие острые предметы, являлись великой редкостью.

Катя на всякий случай пошла бродить вдоль рельс, вглядываясь в сгустившейся тьме в промежутки между шпалами — мало ли какую острую дрянь могли выкинуть из проходящего состава.

Долго ей не удавалось ничего найти, пока наконец она не разглядела в снегу расплющенную пробку от пива или минералки. Зубчатый край пробки был достаточно острым, и Катя принялась отмывать покрытую засохшей или замерзшей грязью жестянку в снегу — все же какая-то дезинфекция.

Она ещё терла плоский кружок пробки, когда из-за дальнего, уже неразличимого в темноте леса до его слуха долетел гудок тепловоза — приближался поезд, и надо было спешить.

Закусив губку, Катя закрыла глаза и изо всех сил полоснула по оголенной руке повыше кисти. Боль резанула её, но терпеть было можно, хуже, что кровь не полилась ручьем, как предпологала Катя, а лишь выступила по краю царапины. Пришлось резать по ране…

Боль теперь стала постоянной, тупой и ноющей. Кровь наконец-то пошла, и Катя принялась пропитывать ею рукав блузки. На белой материи расплывались черные в темноте, вытянутые пятна, и вскоре весь будущий сигнальный флажок стал пятнистым.

Катя стояла на рельсах, и луч света от приближающегося поезда «накрыл» её тогда, когда она ещё не закончила красить кровью лоскут ткани. Поезд приближался — запели рельсы, тугой, глухой стук разкочегаренного двигателя слышался вполне отчетливо.

Катя схватила лоскут двумя руками, растянула его так, чтобы было лучше видно красные пятна, и начала махать им по кругу, одновременно двинувшись навстречу поезду.

Вскоре тонкий лучик света превратился в яркую, слепящую точку, быстро увеличивающуюся в размерах. Несомненно, её уже заметили, но наверное машинист ещё не понял, в чем дело, потому-что, судя по звуку, тепловоз не собирался тормозить, по прежнему несясь сквозь темноту навстречу Кате.

Потом, когда до состава оставалось уже совсем немного, что-то изменилось — грохот и бубухание двигателя сменились пронзительным скрипом, рельсы словно бы прогнулись, и Катя едва успела отскочить в сторону, оступилась и упала с невысокой насыпи, выронив свой сигнальный лоскут, а мимо с ужасающим визгом, тормозя и сыпя тучами искр из-под колес, единым слитком угловатого, тяжелого железа пополз бесконечный товарняк, тормозящий, словно из последних сил…

Состав остановился. Его протащило по путям ещё метров на двести вперед, и теперь Катя, которая успела за это время подняться, едва видела его в темноте — все же товарный поезд, в отличии от пассажирского, не имел ни фонарей, ни освещенных окон.

Выбравшись на рельсы, Катя со всех ног бросилась бежать в сторону застывшего в стороне, довольно далеко от нее, состава. Она очень боялась неуспеть — вдруг неизвестный ей машинист решит, что женщина на рельсах ему почудилась, и тронет свой поезд? Катя бежала на слабеющих ногах, и не остановилась даже тогда, когда увидела плывущий вдоль вагонов ей на встречу желтоватый огонек фонарика…

Грохотали колеса, подрагивала жестковатая скамья, на которой, свернувшись калачиком, укрытая все тем же овчинным тулупом, спала беспокойным сном Катя.

В кабине тепловоза было тепло и сильно накуренно — машинист, пожилой, седоволосый и седоусый, курил ядренную «Приму» одну за другой, изредка поглядывал на спящую женщину, вздыхал и снова делал глубокую затяжку.

Его напарник, лет тридцати, сидел сбоку, у светящегося красным тэна, и вглядывался в непроглядную темень за окном. Потом он повернулся к машинисту:

— Егорыч! Может, я чего-то не понимаю, но объясни мне, как такое вообще может быть, на фиг? Что бы молодая девка ночью, одна шаталась по лесу, да ещё тут — тут же ни хрена нету, ни деревни, ни поселка на двести километров!

Машинист затушил окурок, сплюнул в угол кабины, нахмурил брови и нехотя ответил:

— Боюсь я, не договаривает она чего-то! Ты это, вот что: не вейся вокруг нее, как уж, а то начал: «Ах, прекрасная незнакомка, вы явились, чтобы скрасить одиночество нашей поездки!». Тьфу, кобель!

— А что такого-то? — ухмыльнулся молодой: — Раз поезд остановила, значит должна… Ну, мы же чуть из графика из-за неё не выбились! А могли бы вообще, аварию устроить! Дело-то такое… Ха-ха!

Машинист молча показал напарнику красный, волосатый кулак, размером с кочан капусты, потом тихо пояснил:

— На сносях она! Думаю, четвертый месяц уже!

— Иди ты! — удивился молодой, покосился на спящую Катю: — Да ну! Не видно же ничего!

— Вот тебе и «Да ну!», трепач! Вырости сперва пятерых, как я, потом спорить будем! И погляди потом — у неё рука порезана, а махала она нам не флажком, а тряпицей какой-то, красной. Я думаю, в крови она эту тряпицу вывозила, молодец, сообразила! Приедем в Вожегу, ты сразу чеши к Красикову, ну, слева от диспетчера сидит, знаешь?

— Это к менту что ли?

— Ну. Скажешь, так мол и так, вот такие дела! А я её покараулю, чтобы с перепугу не наделала чего…

— Так ты думаешь, Егорыч, что она — беглая?

— Красиков пусть разбирается, кто она и откуда… Не верю я, чтобы баба, да ещё в положении, через здешние леса к железки вышла вот так, без еды и одежонки нормальной. Отсюда до ближайшей зоны — километров двести! Да и не похожа она на зечку… Думаю я, выкинули её из поезда, и дело это — уголовное! Она, вишь, как в тепле оказалась, сразу сомлела да уснула, значит намерзлась, а беременной это точно не хорошо! Давай-ка, сгоноши-ка чего-нибудь похавать, супчик какой-никакой, чайку вскипяти. До Вожеги ещё полтора часа, может, проснется, так есть захочет!

Молодой напарник машиниста ушел в заднюю, закабинную каморку, где имелась небольшая электроплитка, а сам машинист ещё долго рассуждал сам с собой о наступивших неправильных временах, когда посреди России по чащобам бродят ночами молодые беременные бабы…

Катя спала, и впервые за последнюю неделю ей было спокойно и надежно — это чувство появилось у неё тогда, когда она, еле цепляясь ослабевшими руками за поручни, взобралась в кабину тепловоза, и седой машинист, поглядев на неё суровым, и в то же время добрым взглядом, усадил на скамейку, и сказал: «Отдыхайте, девушка! Разговоры потом будем разговаривать!».

И Катя сразу же уснула, сидя, прислонившись спиной к железной, подрагивающей стенке кабины. Она не почувствовала, как с нее, спящей, осторожно сняли тулуп, как её уложили и заботливо укрыли. Ей снился бесконечный лес, бесконечный снег, и рыжие собаки, сидящие под деревьями. Поезд, грохоча и покачиваясь, приближался к станции Вожега…

Он брел через лес, падал, с трудом вставал, хватаясь за ветки, и снова шел. Бок кровоточил, и после каждого падения на снегу оставался кровавый отпечаток. Сергей не боялся потерять направления, он шел по своим собственным следам. Гораздо больше он боялся не дойти — у него начала кружиться голова, да и отпустившая после уколов обезболивающего рана вновь налилась нестерпимой болью.

К вертолету он вышел почти через час — «восьмерка» по прежнему стояла по брюхо в снегу, мигал над кабиной красный огонек, а рядом с ветролетом о чем-то разговаривали трое. Сергей сперва решил, что ему почудилось — вертолетчиков должно было быть двое, откуда третий?

Потом он понял — Хосы вернулся раньше его, хотя ему и пришлось делать по чащобе изрядный крюк. Руслан Кимович заметил Сергея за сотню шагов до вертолета, поспешил настречу:

— Вот и Сергей! Ну, что? Почему один?! Э-э, да ты ранен! Быстро — в вертолет! Мужики, помогите!

Воронцова затащили в вертолет, уложили на низкий оранжевый топливный бак, и Сергей несколько расслабился, проваливаясь в звенящую пустоту. Глухо, как из-за перегородки, долетали до него голоса ветролетчиков и Хосы:

— Аптечка есть? — это Руслан Кимович.

— Держите! Взлетаем? — краснолицый вертолетчик.

— Да. — снова Хосы.

— Ох, и попадем мы с вами, мужики!.. Знали бы, что вы тут устроите, ни за что бы не полетели, хоть и замминистра приказал! — это, видимо, другой вертолетчик.

Заворчали турбины, зашелестел разрезаемый винтом воздух, Сергей почувствовал, как ветролет мелко затрясся, завибрировал, готовясь к взлету. Потом он услышал, как один из пилотов крикнул:

— Ну что, в Москву?

— Да! — крикнул в ответ Хосы.

Воронцов приподнялся на своем импровизированном ложе, из последних сил сказал, крикнуть не получилось:

— Летим в Вожегу! В милицию! Надо организовать поиски — она двое суток назад ушла в лес!

И тут же повалился на разосланный бушлат, без сил и сознания. Он не слышал, как Руслан Кимович ругался с вертолетчиками, как доказывал им необходимость лететь в Вожегу, как грозил пистолетом, и как потом, когда вертолет взлетел и пошел над лесом на северо-восток, Хосы перевязывал его, останавливал кровь, как зашивал рваные раны на руке и боку, делал антибиотиковую блокаду, словно заправский врач…

Ничего этого Сергей не видел, и потом не помнил. У него в памяти осталось только ощущение бесконечного проваливания в какую-то пульсирующую, грохочущую тьму, багрово-красную, удушливую, и бесконечную.

Очнулся Сергей уже на подлете к Вожеге, от громкого голоса второго пилота, который зашел в салон спросить у Хосы, куда садиться — аэродрома в Вожеге не было.

— Давай поближе к железной дороге, вон на ту площадку. В таких городках и милиция, и больница и райком обычно на одной площади, возле вокзала! — прокричал в ответ Хосы, тыча рукой в стекло иллюминатора. Пилот кивнул и вернулся к себе. Хосы перевел тревожный взгляд на Воронцова. Сергей улыбнулся и попытался сесть.

— Ну как ты, ожил маленько? — спросил Руслан Кимович, наклоняясь к самому уху Сергея.

— Да… Получше! — кивнул тот: — Как я, сильно… пострадал?

— Нормально. Крови потерял не очень много, раны глубокие, но, как говорят врачи, жизненно важные органы целы! Жить будешь, я тебе гарантирую!

Воронцов снова кивнул, облизнул запекшиеся губы, и проговорил:

— Надо, как сядем, сразу в милицию! Я заявлю о пропаже, обьясню все! Эти… из Центра… Я говорил с их главным…

— С Учителем?! — удивленно вскинул брови Хосы.

— Нет, Учителя они… убрали. У них там что-то вроде перестройки… Они уходят в подполье — так мне сказали. Этот мужик, ну, с которым я говорил… Он утверждает, что Учитель был… ненормальным, короче. И в похищении Кати… Словом, это была его идея! Теперь надо искать…

Вертолет медленно садился. Пилоты вглядывались в полумрак под ними, следя, что бы на пути снижающейся туши вертолета не попались провода, столбы, деревья. Наконец, сели.

Воронцов, поддерживаемый Хосы, выбрался из вертолета и огляделся. Они приземлились на заснеженной площади у самого здания вокзала. Оттуда, привлеченные необычным зрелищем, уже бежали в сторону вертолета какие-то люди. Справа виднелся закрытый по ночному времени магазин, скозь тусклые витрины которого светились желтым светом лампочки сигнализации.

Сергей оглянулся — в дальнем конце площади высилось трехэтажное здание, возле которог стояла пара сине-желтых «Уазиков». Интуиция не подвела Хосы — это явно была милиция.

Один из «Уазиков» как раз тронулся с места, и включив синию мигалку, лихо подрулил к замершему вертолету, у которого винты продолжали крутиться на холостом ходу.

Из машины выпрыгнул молоденький сержантик, явно недавно демобилизованный, из тех, кому играть в армию не надоедает никогда. Он сурово оглядел Воронцова, Хосы, ыертолет, лихо козырнул:

— Сержант Плющин! Кто, откуда, по какому праву, обьясните!

Выдержав паузу, зачем-то добавил:

— Пожалуйста!

Хосы еле заметно усмехнулся, тоже отдал честь в ответ:

— Полковник Хосы, МЧС! Ведем поиски пропавшей женщины. Сержант, давай-ка погрузим капитана в машину, он ранен, и доедем до вашего Управления.

Сержант службу знал — при слове «полковник» он вытянулся в струнку, сказал: «Есть!», споро помог Сергею залезть на жесткое сидение «Уазика», и уже спустя минуту они сидели в дежурной части Вожегинского Управления Внутренних Дел.

Дежурный, стралей, с красными, явно не от бессонцы, глазами, придирчиво изучил удостоверение Хосы, потом мельком глянул на корочки сотрудника Отдела Охраны НИИЭАП, которые ему показал Сергей, и сложил руки на столе:

— Слушаю вас, товарищ полковник!

Хосы опять чуть заметно усмехнулся, потом заговорил:

— Дело вот в чем: в вашем районе два с лишним дня назад, точнее сказать не могу, пропала женщина, Воронцова Екатирина Кузминична! Это случилось километрах в ста отсюда, в местечки с названием Комоляки.

Сергей заметил, что при упоминании этого названия стралей напрягся, а Руслан Кимович между тем продолжал:

— Там, в лесу, нами было обнаружено какое-то городище, скит, или подпольная база, на которой Воронцову незаконно удерживали неизвестные люди. Ей удалось бежать, и с тех пор о ней нет никаких известий. В Комоляки её доставили из Москвы, на вертолете. Все. Да, вот её паспорт, с фотографией!

Стралей, скрывая охватившее его волнение, взял паспорт, открыл, пролистал, остановившись на фотографии. Сержант, встречавший Срегея и Хосы у вертолета, тоже перегнулся через стол, глянул, и тут же вскочил:

— Знаю я ее! Товарищ страший лейтенант, эта же та самая, которая у Красикова на станции в КПЗ сидит! Ну, поезд которая «голосонула»! Точно, она!

Сергей вскочил, опрокинув стул, не обращая внимания на резкую боль в боку, схватил сержанта за рукав:

— Где она?!

Сержант растерянно посмотрел на дежурного, тот лишь кивнул, протягивая ему паспорт, мол, проводи. Руслан Кимович тоже поднялся, но не вышел сразу, вслед за Воронцовым и поддреживающим его под локоток милиционером, а задержался в дверях и спросил:

— Старлей, они тут были?

Тот молча наклонил голову, потом сказал:

— Они представили документы, что проводят научные исследования. От Академии Наук России! А потом там стал вертолет частенько летать, не наш, шустрый такой. Ну, мне участковый из Багрянки — деревня там есть, недалеко, шестьдесят с лишним километров, и говорит — не похожи они на ученых! Ну, я и сам думал — не похожи, а теперь вишь как… Придется в область звонить, вызывать «следака» из прокуратуры, ОМОН…

— Не придется! — покачал головой Хосы и вышел из дежурки.

А Сергей уже входил вместе с сержантом в здание вокзала, расположенное напротив, через площадь от Управления. В отделении транспортной милиции заспанный дежурный долго не мог понять, что от него хотят, а когда понял, наотрез отказался что-либо предпринимать без своего начальника, какого-то Красикова. Сергей, наливаясь бешенством, попытался что-то доказать, но тут как раз в отделение зашел задержавшийся Хосы, и уже спустя пять минут за разбуженным по телефону Красиковым была отправлена машина, а ещё через двадцать минут этот самый Красиков вывел из камеры Катю. Она, тоже спросоня, ничего не понимая, огляделась, щурясь от яркого света, увидела спешащего к ней Сергея и только и смогла, что обнять мужа — от радости Катя впала в какое-то странное оцепенение, и только крепче прижималась к небритой щеке, и повторяла: «Сережа, Сереженька!»…

ЭПИЛОГ