Мы видели, как из открытой калитки показалась крупная серая овчарка. На толстой шее у нее был ошейник. И тут произошло то, чего мы никак не ожидали: один из ребят почему-то замахнулся на мирно шагавшего пса лопатой. Тот отскочил в сторону, а потом с громким басовитым лаем бросился на обидчика. Подростки шмыгнули во двор и захлопнули за собой калитку. Облаяв их, пес повернулся и направился к нам навстречу с грозным глухим рычанием. Мы остановились в замешательстве: как быть? Я знал, что разозленная кем-то собака в припадке слепой ярости может наброситься и на невиновного, если он окажется рядом.
Мария Павловна судорожно схватила меня за руку и потянула назад, намереваясь бежать, но я ее удержал на месте, сказав тихо, повелительно: «Стойте спокойно. Не мечитесь и не размахивайте руками. Молчите».
Известно, что любая собака, даже самая трусливая, будет преследовать убегающего от нее человека. Я решил полагаться на «ум» обозленной овчарки: должна же она понимать, «разбираться» в людях…
Медленно шагая навстречу, я приглушенно, на низких мягких нотах приговаривал: «Ах они, такие-сякие, немазаные, сухие… Обидели тебя ни за что… Ну-ну, успокойся… Вот я их…» При этом я протягивал к ней руки с широко открытыми ладонями, чтобы собака видела, что в них нет ничего опасного для нее. Ведь и рукопожатие между людьми возникло из чувства взаимного доверия: смотрите, мол, в руках нет камня…
И я не ошибся. Вероятно, почувствовав по моему голосу, что я на ее стороне, сочувствую ей и осуждаю обидчика, овчарка махнула пушистым хвостом и опять с громким лаем кинулась к калитке, за которой укрывались мальчишки. «Так-так их! — подбадривал я ее. — Никто их не трогал… Пусть не лезут…»
Несколько раз пес подбегал ко мне, а потом с лаем бросался к калитке и, поворачивая лобастую голову, смотрел на меня — будто призывая вместе с ним наказать грубого человека.
Облаяв обидчика несколько раз, он подошел ко мне вплотную и, помахивая хвостом, прижался сильным вздрагивающим телом к ноге, посматривая на калитку. Тут уж я смело положил руку на его мощный, вздыбленный загривок и, поглаживая с легким нажимом, сказал тихо, умиротворяюще: «Умница… Молодец. Хороший… Споко-ойно…»
Я обернулся. Мария Павловна, оцепенев от испуга, стояла на том же месте, где я ее оставил.
Погладив пса по спине, я сказал: «Теперь иди, иди, гуляй… Прогнал врагов, и хорошо… Они теперь не высунут носа на дорогу…»
Полууспокоенный пес терся телом у моих ног и… не уходил.
Я позвал Марию Павловну к себе, но она не тронулась с места. Тогда я направился к ней сам, а пес последовал за мной. Подойдя к Марии Павловне, я взял ее под руку, успокаивая:
— Не бойтесь. Теперь он нас не тронет.
Мы медленно зашагали к входным воротам Дома творчества. Пес шел рядом. Мария Павловна с опаской посматривала на собаку.
Дойдя до входных ворот, мы остановились и я сказал, глядя собаке в глаза: «Ну, а теперь иди домой. Слышишь, до-мой». Я особо выделил слово «домой», рассчитывая, что собака знает его. Вильнув слегка хвостом, пес повернулся и пошел по улице успокоенный, солидный, с чувством своей силы и достоинства, как и подобает «культурной» собаке…
Когда мы вошли в дом, разделись и сели за обеденный стол, Мария Павловна, наконец, обрела дар речи:
— Как это вы решились? Почему она вас не тронула?..
Я улыбнулся и сказал:
— Я пошел ей навстречу не только с открытыми ладонями, но и с открытой душой… И она поняла.
Сергей ДругальКартинки с выставки
Как-то довелось побывать на собачьей выставке. Трибуны средних размеров стадиона, где проходила выставка, были почти пусты: большинство публики — на поле. В центре поля — огороженный канатами прямоугольник примерно сто на сто метров, где установлены бум, лестница, барьер.
Кто в толпе участник, кто болельщик — разобрать трудно, поскольку часть животных привязана в стороне. Многие болельщики привели своих собак просто так: молодь до года возрастом — поднатаскать для будущих выставок и псов-пенсионеров — вспомнить прошлое. После достижения девятилетнего возраста собак не допускают к соревнованиям, но фигуры увешанных медалями «ветеранов» здорово оживляют картину.
На этой выставке мне запомнилось несколько сценок. Вот они, зарисованные с натуры.
Последняя попытка
Застенчивый парень выводит на поводке коренастого боксера. Судя по многим признакам — собака немолодая. Она сосредоточенна, не глядит по сторонам. А ее хозяин, смущенный общим вниманием, чувствует себя скованно.
Работала собака безукоризненно. Команды выполняла спокойно и с уверенностью мастера. Посапывая прошла по бревну. Залезла на лестницу и спустилась по ней, хотя это трудно для четвероногих. Судьи дали высшую оценку — по пять баллов собаке и хозяину.
Последнее упражнение — преодоление забора. Забор высокий. Это препятствие ни один боксер самостоятельно не возьмет. Поэтому по правилам соревнований у забора стоит хозяин, который в нужный момент должен подсадить собаку.
Собака разбегается, прыжок — и она повисает, зацепившись лапами за верхнюю кромку. Хозяин растерялся, мгновенная заминка, и собака срывается вниз. Неудача!
— Вторая попытка! — объявляет в мегафон помощник судьи.
Собака бредет к десятиметровой отметке. Снова разбег и еще прыжок. И опять хозяин не успевает.
В толпе свистят. Парень топчется у забора, не зная куда девать руки. Собака возвращается к отметке, но на полпути ложится. Она устала и теперь отдыхает на жесткой траве. Живот ее тяжко вздымается.
В толпе примолкли.
Недолгое совещание судей и зазвучал мегафон:
— Дается третья и последняя попытка!
Собака встала, не дожидаясь команды, но двинулась не к отметке, а к хозяину. Она села перед ним и — хотите верьте, хотите нет — уставилась в глаза хозяину и хрипло, коротко завыла. Она сидела так пару секунд, а затем кинулась к старту.
Последняя попытка. Последняя! Это было другое животное — куда девалась флегма и сонливость. Собака, рыча и взлаивая, отбрасывала землю задними ногами, шерсть у нее на загривке вздыбилась. Потом она рыжим, ревущим комком ринулась к забору…
На этот раз хозяин не оплошал. Толчок ладонью и собака приземлилась по ту сторону.
Когда смолкли аплодисменты, главный судья взял в руки мегафон.
— Товарищи, — сказал он. — То, что вы видели сейчас, достойно уважения. Оценка: собаке — пять баллов, хозяину — четыре.
Искушение
Из всех испытаний, которым подвергали собак на выставке, самым коварным, пожалуй, было испытание сосиской.
Пес сидит смирно в ладу с самим собой. Он всем доволен — ведь хозяин рядом. И вдруг подходит женщина, протягивает руку, и на ладони ее — сосиска.
Сказать, что сосиска вкусно и далеко пахнет, значит, ничего не сказать. Только собачий нос, этот невероятный нюхательный аппарат, способен уловить весь букет ее запахов.
Пес облизывается, смотрит на сосиску, потом на хозяина. У того непонятное лицо — ни да ни нет не говорит. Как быть? Со щенячьего возраста пес усвоил, что у чужих еду брать нельзя. Таков закон, и не собаки его придумали. Но, черт побери, не каждый день тебе предлагают сосиску.
Положение становится невыносимым. Весь в слюнях и сомнениях пес тонко скулит, пятится, закрывает глаза и прячет голову за хозяйские ноги. Когда, наконец, он открывает глаза, то обнаруживает, что женщины больше нет, а с ней исчезла — видимо, кем-то съедена — и предназначавшаяся ему сосиска. Случай — единственный и неповторимый — упущен.
А тут еще судья объявляет:
— Четыре очка. Балл снижен за пассивное отношение к постороннему подателю пищи.
Оказывается, чтобы получить пятерку, женщину, предлагавшую ему сосиску, следовало облаять.
Дисквалифицированные
Какая собака самая лучшая? Каждый собаковод ответит: конечно, моя. Но все же?.. Может, вот эта мальтийская болонка, так похожая на свою хозяйку. Когда старушка прижимает ее к лицу, болонкины кудряшки неотличимы от белых куделек хозяйки. Утеха в старости…
А может, эта беспородная коротышка, что привели на поводке двое пацанов. Она из рода собачонок, из которых вышли Белка, Стрелка и Чернушка. Смышленые, не избалованные вниманием, такие псы чаще всего живут скитальческой жизнью и впроголодь. Настороженные и отзывчивые на ласку, они готовы признать за хозяина каждого, кто утром не забудет бросить им кусок. А пнут их ногой — зла не помнят: жить-то ведь как-то надо. Иногда таких собак опекают дети — у них больше времени, чем у взрослых, чтобы оглядеться вокруг и заметить живущего рядом.
Нет, все же сегодня лучшая — вот эта… На площадке их двое. У кого лучше экстерьер, сказать трудно. Седой, голубоглазый, спортивного вида, а попросту — красивый хозяин, и мраморный дог — благородных кровей ухоженный зверь. Дог ничего не замечает вокруг, единственное, что на земле его интересует — это хозяин.
Ему плевать на сосиску, а когда рядом бахает выстрел, он даже ухом не ведет. Он идет по бревну — ведь рядом хозяин. Лезет по лестнице — хозяин рядом! Всем хорош пес, но его дисквалифицируют. Погорел на примитивном упражнении.
Усаженный в одиночестве в десяти метрах от хозяина, он должен был по команде жестом встать, сесть, лечь. И только потом выполнить команду «ко мне». Но дог не вытерпел и пяти секунд одиночества. Он кинулся обниматься к хозяину.
Так они и ушли, в обнимку, оба нисколько не огорченные. Высокий балл, медаль — это хорошо. Но взаимная любовь — лучше.
В. БульванкерБобби из Грейфрайерза
Скайтерьер Бобби не мог понять, почему его хозяина и друга, старого пастуха Джока, уложили в длинный деревянный ящик и куда-то повезли. Люди после похорон разошлись, а Бобби остался возле холмика. Иногда Бобби уходил в город, чтобы напиться из лужи у колодца. Его приметили ребята, стали подкармливать его, играть с ним. Но неизменно пес возвращался к последнему пристанищу своего хозяина. С 1858 по 1872 год Бобби не покидал своего поста. Здесь, на могиле, и нашли его мертвым.