Саша никогда не был мастером скрывать эмоции, а может быть, мы просто знаем другу друга так хорошо, что я не задумываясь читаю его как открытую книгу. Сейчас эмоции сменяются на его лице со скоростью света. Я успеваю заметить боль, отвращение, злость, печаль и еще какой-то едва уловимый проблеск облегчения, словно он и не надеялся увидеть меня здесь вновь. И от осознания этого мое чувство вины разрастается до устрашающих размеров.
Нетерпеливым жестом Саша ерошит волосы, а я вижу свежие ссадины на костяшках его пальцев.
– Что случилось, Саш? – спрашиваю тихо. – Твои руки…
– Неужели тебя волную я? – Его голос слегка дрожит от едва сдерживаемой злости.
– Саш…
– А меня вот больше волнуешь ты, – обрывает он меня. – Ты была с ним, – неприязненно шепчет он. – Всю ночь.
Мы никогда не лгали друг другу. И отрицать это бессмысленно.
– Ты искал меня? – опускаю голову и невидящим взглядом изучаю узор ворсинок на ковре.
Он неискренне смеется грубым, неприятным смехом.
– Если бы искал, я бы нашел. Да и зачем мне это? Чтобы прервать ваше душещипательное высокоинтеллектуальное общение?
– Саша…
– Что, Мира? – Он не позволяет мне вставить и слова, но меня тревожит не это. За злостью в его голосе я различаю муку, и это делает все в миллионы раз сложнее, потому что я не знаю, что сказать, чтобы ее облегчить. – Мне бы хотелось знать, что ты делала после того, как заявила, что никогда не станешь встречаться с ним?
В три шага Саша пересекает разделяющее нас расстояние и нависает надо мной со столь угрожающим видом, что я инстинктивно делаю шаг назад.
– Мы встретились случайно. – Мой голос дрожит, но не от страха. Все это чересчур сложно, и у меня не получается совладать с собой.
– Очень вразумительно.
Саша хватает меня за руки, вынуждая поднять на него глаза. Его челюсти крепко сжаты, взгляд темный, и видно, как перекатываются мускулы под тонким свитером. Пальцы сильнее сжимают мои запястья, причиняя боль, и мне приходит в голову, что он сейчас борется не со мной, а сам с собой.
– И что же? – выдыхает он.
– Что «что же»? – непонимающе повторяю я.
– Что же ты с ним…
Совершенно неожиданно из моего горла вырывается всхлип. Я выдираю руки из крепкого захвата и прижимаю ладони ко рту. Саша воспринимает мой жест по-своему.
– Он обидел тебя? – выдыхает он тихо, так тихо, что мне становится жутко. – Он тебя тронул?
Я отрицательно мотаю головой, но Саша словно не замечает этого.
– Убью его, – рычит он, срываясь с места, словно его подгоняет собственная ярость.
– Нет! – кричу я. – Нет, он не… – Я запинаюсь. – Между нами ничего не было. Только поцелуй. Мы разговаривали. Честное слово.
Саша замирает у двери, готовый в любой момент броситься на поиски Даниила.
– Уедем, – чтобы не допустить их стычки, я готова умолять его. – Прямо сейчас. Все кончено. Пожалуйста, Саш.
Несколько бесконечно долгих секунд он молча смотрит прямо мне в глаза, а потом резко кивает. Мы молча расходимся по комнатам собирать вещи.
В аэропорту нас встречает отец. Едва заметив его высокую фигуру в толпе, бросаюсь навстречу и утопаю в надежных объятиях. Я на пределе, и поддержка родного человека мне сейчас жизненно необходима.
С Сашей все сложно. Всю дорогу в машине, а потом и в самолете мы молчали. И это молчание, тяжелое и непреодолимое, разделяло нас не хуже глухой каменной стены. Вымотанная этой неестественной тишиной, собственной виной и ожиданием звонка Даниила, я чувствую себя морально раздавленной.
– Соскучился по тебе, малышка, – бормочет папа, целуя меня в макушку. – Как долетели?
– Все в порядке, пап. Как вы? Как мама?
– Мама хорошо, – он вздыхает. – Завтра вместе отвезем ее в клинику. Дома она чересчур активная и меня совершенно не слушает. Хочу, чтобы послушала врачей.
Папа выпускает меня из объятий и здоровается с Сашей, который стоит чуть поодаль. Он хмурый, лицо как восковая маска, и хотя он всегда находил общий язык с моим отцом, сейчас все его жесты подчеркнуто отстраненные.
Я вздрагиваю, будто от физической боли. Глупо ожидать, что папа не заметит напряжения, от которого едва ли не трещит воздух, но он деликатно обходит эту тему стороной.
– Ну, поехали, – прерывает он неловкое молчание, забирая у меня чемодан. – Надеюсь, проскочим до пробок. Саш, тебя до дома подбросить или ты сразу на базу?
– Я остаюсь, – отвечает он, не отрывая взгляда от экрана телефона. – Меня заберут.
Папа кивает, но я вижу на его лице недоумение. И в этот момент во мне поднимается волна раздражения. Несмотря на то что происходит между мной и Сашей, его хамское поведение не должно задевать моего отца, который совершенно ни при чем.
– Пап, подожди меня на выходе, – оборачиваюсь к нему и вымученно улыбаюсь. – Я сейчас. Две минуты, ладно?
Когда он исчезает в толпе, я оборачиваюсь к Саше и произношу:
– Давай поговорим.
– Тут не место, – бурчит он, поджав губы.
– Хорошо. Приедешь вечером?
– Нет, Мира. Вечером я улетаю.
– В смысле? – Моя воинственность разлетается на сотни осколков, и я в замешательстве жду ответа на свой вопрос.
– Я говорил тебе про Штаты, – нехотя отвечает Саша.
– Нет, ты говорил о возможности уехать туда в конце сезона! – возражаю я. – А не о том, что ты улетишь, едва наш самолет приземлится в Москве.
– Тебе не все равно? – огрызается он.
– Нет, мне не все равно, Саш. Мне не все равно, и ты прекрасно это знаешь.
Он упрямо молчит. Мы стоим всего в метре друг от друга, но мне кажется, что между нами разверзлась пропасть, которая с каждой секундой становится все больше.
Мне хочется по-детски топнуть ногой. Закричать. Встряхнуть Сашу. Сделать хоть что-то, чтобы прекратить этот фарс. Но я тоже молчу, чувствуя, как глаза совершенно не к месту наполняются слезами.
Я запуталась. Я растеряна. И я не могу отпустить его вот так, словно все кончено. Поэтому я делаю единственное, что в моих силах, – срываюсь с места и молниеносно сокращаю расстояние между нами, провисая на его шее.
– Прости меня, – мычу глухо, прикрывая глаза.
Сначала Саша не двигается, но потом тяжело вздыхает и обвивает руки вокруг моей талии. Он не говорит ни слова, не обещает, что все будет хорошо, он просто прижимает меня к себе, и по его нервной напряженности я понимаю, что он тоже растерян.
– Иди, Мира, – когда он отстраняется, его голос звучит мягче. – Отец ждет.
Я киваю и только в этот момент замечаю, что по щекам струятся слезы. Саша тоже это видит. Он судорожно выдыхает и вновь прижимает меня к себе. На этот раз я не прячу лицо. Наши губы соприкасаются. Лишь на миг, но этого достаточно, чтобы преграды, которые выросли между нами в последние дни, пошатнулись.
– Мы поговорим, когда я вернусь, – обещает он. – Это недолго. Всего пара дней, Мира. У меня встреча с агентом в Швеции.
– Хорошо, – шепчу я, чувствуя облегчение оттого, что мои опасения о его отъезде не оправдались.
– И не забывай меня слишком быстро, – уголки его губ слегка приподнимаются, но лицо остается серьезным.
– Удачи, Саш. Знаю, как ты мечтал об этом.
Порывисто обнимаю его еще раз и ухожу. Каждый шаг дается мне с трудом – несмотря на его слова, я никак не могу избавиться от тягостного ощущения, что прощаемся мы не на два дня, а, возможно, навсегда.
Мне приходится зайти в туалет, потому что я не в силах унять поток слез. Не хочу, чтобы отец видел меня в таком состоянии. В конце концов, это оказывается бессмысленно, потому что папа, конечно, сразу замечает все.
Он заводит машину, но не трогается.
– Расскажешь, что у вас случилось? – спрашивает он.
Мотаю головой и закусываю губу, потому что глаза вновь наполняются предательской влагой. В жизни не была плаксой, а тут просто не могу остановиться – перевыполняю свой план на месяцы вперед.
– Потом, – выдавливаю из себя.
Я не знаю, что сказать папе. Что я изменила Саше? Что увлеклась? Заигралась? Да он покрутит пальцем у виска. Мне самой с трудом верится, что хватило всего десяти дней, чтоб вся моя привычная жизнь рухнула, будто карточный домик. Что уж ожидать от папы.
В моем рюкзаке звякает телефон. Наивное сердце замирает в ожидании, но, когда я смотрю на экран, на нем отображается сообщение от Лены.
Открываю его и отвечаю, что добралась. Мне стоит немалых усилий задушить малодушный порыв спросить у нее, видела ли она сегодня Благова. Они с Костей уезжают только в два, так что, если он вернулся в свой номер, Лена вполне могла пересечься с ним за завтраком или на горе.
– Мира, не буду лезть к тебе в душу, но что бы ни случилось, просто знай, что мы с мамой всегда на твоей стороне, – отвлекает меня папа, технично выруливая с парковки.
– Я это знаю, пап.
Больше он не задает вопросов, и по трассе мы едем под громкую болтовню радиоведущих. Папа делает звук тише, только когда мы сворачиваем на нашу улицу – теперь уже телефон звонит у него.
Он внимательно смотрит на экран, хмурится и берет трубку. По мере того как кто-то невидимый на другом конце провода говорит, папа все больше мрачнеет. В конце концов он даже ругается сквозь стиснутые зубы, и я понимаю, что происходит что-то серьезное – отец крайне редко выходит из себя и уж тем более ругается матом.
– Делай все, что нужно, – отрывисто говорит он собеседнику. – И под «все» я именно это и имею в виду. Приеду часа через полтора.
Он сосредоточенно слушает ответ, а потом неистово шипит:
– Если мы потеряем Петербург, я собственноручно придушу Благова. И плевать на все.
Он в сердцах бросает телефон под приборную панель, а я не могу вздохнуть. Меня будто сжали в тиски, не давая освободиться. Злость, столь несвойственная отцу, направленная на одного конкретного человека, помноженная на звучание фамилии, от которой у меня скручивает спазмом живот, шокирует настолько, что я еще долго не могу пошевелиться.