Под пристальным взглядом его теплых синих глаз я чувствую себя странно уязвимой, маленькой, глупой.
Вглядываюсь в его лицо, хочу запустить пальцы в волосы, разгладить хмурую складку на лбу, но мои руки остаются лежать на коленях, а губы не в состоянии вымолвить ни слова. В конце концов мои руки в свои ладони берет Даня. Нежно поглаживает пальцы, вертит на безымянном пальце обручальное кольцо, которое сам же и надел.
– Ты плакала, – не спрашивает, просто констатирует он.
– Почему ты не сказал мне? – выдыхаю тихо. – Почему никому не сказал? Про спортшколы.
– А ты дала мне шанс рассказать? – спрашивает он грустно. – За все время, с момента как ты ушла, я делал много попыток поговорить.
Я чувствую болезненный укол в сердце. Не дала. Ни единого шанса. Все, что я делала, – сбегала, сбрасывала телефонные звонки, отторгала любую его попытку приблизиться ко мне.
По моей щеке бежит одинокая слеза, которая пропадает в уголке губ до того, как я успеваю ее смахнуть.
– Но я не виню тебя, – продолжает Даня спокойным ровным голосом, в котором почти нет эмоций. – Я подвел тебя. Знал, что, если ты узнаешь о моих делах с отцом, для меня будут последствия, чувствовал, насколько хрупко наше счастье, но так и не смог абстрагироваться. Отец настаивал, уговаривал, спрашивал совета, и в конце концов я убедил себя, что от моего вмешательства ничего не изменится – подумаешь, переводы, презентации. Это все казалось мне мелким в сравнении с глобальностью питерского проекта. Это была моя ошибка: я попытался усидеть на двух стульях, а в итоге потерял то, что ценил больше всего, – тебя.
– Ты мог сказать мне, – шепчу я. – Сразу. Я бы очень расстроилась, возможно, обиделась, но, мне кажется, поняла бы.
– Что я мог сказать? Ты пошла против своего отца, чтобы быть со мной, а я оказался чересчур слабым, чтобы сделать то же самое, – он горько усмехается. – Не мог я сказать. Малодушно надеялся, что как-то все само устроится, когда твоя семья получит проект. Но получилось так, как получилось… – Даниил тяжело вздыхает, берет мою ладонь и кладет ее на свою щеку. – Ты имела полное право сердиться. Я лишь надеялся, что, когда первое потрясение пройдет, ты дашь мне шанс объясниться.
– А я не могла тебя слышать, – мой голос глух от едва сдерживаемых эмоций. – Боялась, что стоит мне увидеть тебя, поговорить, как я забуду обо всем, в том числе о своей семье и обиде, и брошусь тебе на шею.
– В те первые часы, даже дни, я был в отчаянии. Порывался заставить тебя выслушать меня, но в глубине души не хотел давить. Именно поэтому отпустил. Поэтому и потому, что ты попросила дать тебе время. Я просто почувствовал, что после всего, что я сделал, должен пойти тебе навстречу.
– Но почему ты отдал свой проект моему отцу? – спрашиваю мягко. – Ведь он был так важен для тебя.
– Это вопрос приоритетов, Мира, – он трется щекой о мою ладонь. – Для меня нет ничего важнее, чем ты. В моей жизни обязательно будут другие проекты, но другой тебя не будет никогда.
От этих слов в моей душе становится тепло. Мне хочется улыбнуться, но мышцы лица налились свинцом.
– Ты пришел ко мне на выставку, чтобы поговорить?
– Я просто не мог больше выносить разлуку, – отвечает он просто. – Но стоило мне увидеть тебя рядом с Ковальчуком, у меня, как всегда, напрочь сорвало крышу.
– Мы прощались, – говорю тихо. – Он уезжает в Штаты.
– Знаю, – признается Даня. – Боялся, что ты поедешь с ним, чтобы сбежать от меня. Костя сказал, что Ковальчук этого хотел… Собирался предложить тебе.
– Я бы никогда этого не сделала, – стремительно кладу на его щеку вторую ладонь и приподнимаю его лицо, чтобы наши глаза встретились. – Я ведь люблю совсем другого человека.
Явно взволнованный моим признанием, Даня робко улыбается, пристально вглядываясь в мои глаза, будто надеясь найти в них подтверждение тому, что он только что услышал. А потом вдруг его длинные ресницы вздрагивают и опускаются, скрывая от меня его глаза.
– Правда? – спрашивает он тихо.
Этот вопрос окончательно добивает меня. Ощущая небывалый прилив храбрости, я подаюсь вперед и порывисто касаюсь губами его губ. Это длится всего мгновение, но и его оказывается достаточно, чтобы моя инициатива, как полное признание и капитуляция перед ним и нашей любовью, сломала тонкий лед сомнения.
– Правда, – говорю торжественно. – И он тоже очень меня любит.
– Как романтично, – теперь Даня улыбается. Его губы рядом с моим ртом, а теплое дыхание щекочет подбородок. – Уверена в его чувствах?
Непроизвольно провожу кончиком языка по губам, и взгляд Дани следит за этим движением, вызывая в моем теле чувственную дрожь.
– О да.
– Люблю тебя, – говорит он, глядя мне в глаза, за секунду до того, как наши губы сливаются в нежном поцелуе прощения, покорности и обещания больше никогда не расставаться.
Эпилог
Даниил
Никогда не любил оглядываться назад, всегда предпочитал действие бесполезной рефлексии, но с Мирой я как-то неожиданно для себя научился смаковать воспоминания. Наверное, потому что, с тех пор как она стремительно ворвалась в мою жизнь, все вокруг заиграло новыми красками, которые не блекнут и не стираются со временем. А ведь уже год прошел.
Снова декабрь. За окном тихо падает снег. Желтый фонарь отбрасывает косые тени на потолок. Я в горнолыжном Сочи. Только на этот раз не один, с друзьями или с очередной подружкой. На этот раз под боком сопит моя жена. А я просто счастлив. Раньше думал, что для этого мне нужен успех, признание, какие-то отличительные материальные блага, а оказалось, что мне достаточно, чтобы Мира была рядом. Улыбалась, смеялась, плакала, дерзила, просто была. Все остальное рядом с ней становилось не важно.
Моя бабушка любит говорить, что люди не встречаются на нашем пути просто так. Каждый человек – это или урок, или благословение. Мира для меня – и урок, и благословение, и наказание, и награда. Вошла в мою жизнь как вызов, а стала центром вселенной.
Красивая, добрая, дерзкая, талантливая, немного избалованная. Демонстративно воротила от меня нос, тем самым лишь сильнее распаляя. Едва ли не единственная воспринимала меня как обычного парня без привязки к известной фамилии и богатству. И я даже не заметил, как волнение и радость от стычек с ней превратились в глубокое чувство.
Моя реакция на нее с самой первой встречи была непонятной, необъяснимой и интригующей. У меня никогда не было недостатка в девушках, но ни одна не вызывала такого живого интереса, как эта. Мне было двадцать два, весь мир лежал как на ладони, деньги, девушки, друзья, дорогие тачки – я мог получить все, и мне даже не нужно было напрягаться. Поначалу я наивно думал, что притягательность Мирославы заключается в ее недоступности – драгоценная дочка бизнес-конкурента отца, да еще и в отношениях с парнем. Был уверен, что, стоит мне добиться ее, и мое наваждение пройдет. А в итоге…
– Дань, который час? – сонно шепчет Мира, опуская теплую ладошку на мою грудь.
– Поздно. Или очень рано, – отвечаю я, целуя ее в висок. – Спи.
– А ты почему не спишь?
– Я сплю, – отвечаю я, прикрывая глаза.
Моей жене если взбредет что-то в голову – она не уймется, пока не докопается. А сейчас действительно поздно, позади у нас турбулентный перелет из Москвы и несколько часов физической активности в постели. Мира устала. И ей нужно отдохнуть.
– Врешь, – тянет она капризно. – Я несколько минут за тобой наблюдаю. Что случилось?
– Ты случилась.
– И что это значит? – она приподнимается на локте, отчего ее темные волосы рассыпаются по молочным плечам и груди, и пытливо заглядывает в мои глаза.
– Думал о том времени, когда мы с тобой были в этом доме в первый раз, – говорю откровенно, не видя смысла скрывать, раз уж она окончательно проснулась.
– Я тоже об этом думала, – признается Мира со смущенной улыбкой. – Не прямо сейчас, а вообще.
– Сожалела? – спрашиваю иронично.
Она наклоняется ко мне, так что ее губы почти касаются моих, и жарко шепчет:
– Сожалела, что потеряла столько времени, хотя могла получить тебя уже тогда.
– Немного самонадеянно, а, госпожа Благова? – опускаю ладони на ее ягодицы и легонько сжимаю, ощущая, как по хрупкому телу проходит дрожь, отзываясь в моем собственном теле горячей волной возбуждения.
– Это факты, – парирует моя жена. – Сопоставив все, я пришла к выводу, что ты тогда специально врезался в меня на горе. Ну или твои навыки в горнолыжном спорте далеко не так хороши, как ты пытаешься всем представить.
Выдав на это лишь надменную усмешку, перекатываюсь на живот, подминая под себя Миру.
– Реванш. На горе. Утром, – предлагаю я, разглядывая ее прекрасное лицо с хитрой улыбкой.
– Договорились, – соглашается она не раздумывая.
– Ты поэтому проснулась? Чтобы мне вызов бросить?
– Не только, – положив одну руку на мой затылок, другой она нежно касается моей щеки.
– Говори. Я слушаю, – убираю за ухо упавшую ей на глаза прядь, ощущая, как от ее красоты у меня привычно перехватывает дыхание.
– Я люблю тебя, знаешь?
– Знаю, – выдыхаю я, все еще дурея от осознания, что смог ее сначала завоевать, а потом отвоевать право на прощение. – И я тебя, Мира.
Она улыбается. И довольно жмурится. Выглядит счастливой, словно я не признаюсь ей в любви по три раза в день.
– Дань, возьми меня с собой, – шепчет она смущенно, целуя мой подбородок, недвусмысленно ерзая подо мной.
– Куда? – спрашиваю хрипло, хотя уже предвижу ответ.
– На крышу мира…
Бонус
– Никаких сомнений? – тон, которым Даниил задает этот вопрос, мягкий, но настороженный, словно он всерьез допускает мысль, что я могу сказать «нет».
– Никаких, – отвечаю уверенно, поглаживая кончиками пальцев его щеку. – А у тебя?
Мы в одиночестве стоим в холле ЗАГСа. На мне простое бежевое платье с длинными рукавами и воланом на подоле, на Дане – повседневный костюм стального цвета. Сегодня день нашей свадьбы, и, хотя он совсем не такой, как в моих детских мечтах, оказывается, что человек напротив – это все, что мне в действительности нужно.