з своей жизни, но свет в моём сердце остался гореть, и оно упрямо продолжает ждать возвращения хозяйки.
В рубашке и штанах цвета хаки пропитанных дорожной пылью, перекинув спортивную сумку с вещами через плечо, и двумя букетами зажатыми подмышкой, стою у дверей квартиры отчима, не решаясь повернуть ключ в замочной скважине.
А ты, Карина, так же ждала?..
Дверь открывается с привычным громким щелчком, который сразу теряется в непринуждённом мамином смехе, звучащем из гостиной. В доме гости. Скинув сумку и кеды рядом с многочисленной обувью, спешу поскорее её обнять.
М-м-м… пахнет-то как вкусно! И я сейчас не о маминой фирменной лазанье. Каждое место имеет свой собственный неповторимый запах — это невообразимая смесь из моющих средств, любимых продуктов, цветов, духов, каких-то неизменных мелочей в совокупности создающих свой уникальный аромат, бесхитростно называемый «родным». Так может пахнуть только родной дом. Я даже не подозревал, что успел так сильно к нему привязаться.
— Сюрприз! — сжимаю в медвежьих объятьях вскочившую из-за стола мать, затем, спохватившись, дарю огромный букет её любимых лилий и снова обнимаю. Крепко зажмуриваю глаза, позволяя себе в полной мере почувствовать радость встречи, но едва мама отступает назад, ищу глазами Карину.
Долго искать не приходится. Сводная сестра сидит во главе стола, прямая, будто шпагу проглотила. Она сильно изменилась. Кардинально. От прошлой стервы почти ничего не осталось: ни надменной ухмылки, ни шикарных длинных волос, в которые я так любил зарываться руками. Сейчас выбившиеся из причёски локоны едва достигают ключиц. А ещё Карина сильно осунулась и как-то незаметно повзрослела, даже смотрит иначе — без той едкой надменности, что так выбешивала меня поначалу.
Я киваю, не пытаясь вникнуть в суть маминого вопроса. Продолжаю смотреть на сводную сестру. Такое впечатление, что время для нас застыло. Она тоже замерла: не дышит, не моргает. Сжимает тонкими пальцами ножку бокала, лицом белее полотна, и больше не улыбается. Я готов поклясться, что воздух между нами пронзает электричество, прошивает каждый позвонок, вгрызается в суставы, и жар внутри такой, что ноги плавятся. По крайней мере, я пола совсем не чувствую.
Глупо бежать от человека, который когда-то стал дорог. Можно сколько угодно игнорировать тоску, давить в себе желание узнать как он там, чем живёт, вспоминает ли, но, только вернувшись, встретившись взглядами, понимаешь — не важно, что произошло между вами там, в прошлом, потому что только в этот самый миг ты снова начинаешь жить по-настоящему.
Возвращается мама со столовыми приборами, что-то там рассказывает гостям. Приветственно хлопает по плечу отчим. На автомате отвечаю, жму ему руку, а глаза продолжают жить отдельной жизнью, накрепко прикипев к застывшей изваянием любимой. Всё остальное как дымкой затянуло. Кто-то неуклюже врезается мне в спину, едва не выбивая зажатый в руке цветок. Оборачиваюсь, чтобы обменяться извинениями, но получается смазано.
Климов-то что здесь забыл?
— А вот и наш жених вернулся, — приторно улыбается Эдику ухоженная дамочка, в которой я запоздало узнаю его мать. Без биты и бигуди дамочку не признать.
— Здорово, солдат! — приветливо протягивает мне руку парень.
— Здорово… — добавить «жених» язык не поворачивается. Он и Карина — вместе?! Я упёрто продолжаю надеяться на недопонимание поэтому, подавив напряжение, сдержанно отвечаю на крепкое рукопожатие.
— Извини, малышка, важный звонок, — Обращение Эдика к Карине сопровождаётся непринуждённым поцелуем в висок.
Тошнотворно сияя, до ядовитой горечи на моём языке, он что-то коротко шепчет ей на ухо, после чего садится на соседнее место. Бокал в её руке дрожит, и в следующий миг кренится. По скатерти расползаются несколько рубиновых пятен, а Климов ловко прикрывает испачканную ткань салфеткой. И снова целует Карину — уже в шею. Идиллия, чтоб их!
Ни черта у меня не отболело.
Любовь эта проклятая, большой сонной гадюкой грудь обвила и сжимается до хруста в рёбрах. Шипит на ухо, наполняя голову звенящим густым зноем в котором она засыпает рядом. Уставшая, нагая. Только моя. И счастье наше перед глазами, ясное как никогда, пьянит терпкой горечью вермута — нежнее бархата, острее битого стекла. Такое, каким могло бы быть, но никогда уже не станет.
Игнорируя отодвинутый для меня стул, как во сне иду к притихшей парочке. По пути стараюсь подавить в себе острое желание вывернуть гаду все пальцы, которыми он поглаживает её руку. Видеть, как до моей Карины дотрагивается другой по ощущениям сродни излюбленному Ломом пинку берцем под дых, его я тоже не забыл — дух вышибает на раз.
Достаточно, Ринат. Смирись. Она никогда тебе по-настоящему не принадлежала — желчно стучит в висках, перемалывая мой гнев в скупую улыбку.
— Это тебе, сестричка, — протягиваю алую нераспустившуюся розу с заранее оборванными шипами, и с трудом подавляю неуместный порыв тут же согреть её ледяные пальцы, вернувшиеся в ладонь сияющего жениха. Карина прикусывает губу, мгновенно вспыхивая. По глазам вижу — помнит…
Коротко улыбнувшись на тихое «спасибо», иду к своему месту, чувствуя как под дрожащие звуки её голоса рушиться моя вселенная. И боль такая, что выжигает всё внутри.
Я мысленно умираю.
Что мы наделали?
— Ты ведь не в курсе! — спохватывается мать. — Карина в эту субботу замуж выходит. Чуть по-тихому не расписались, конспираторы! Так всё неожиданно! Случайно вот узнали, до сих пор в шоке. Даже с тобой забыла поделиться этой радостью. Ну и молодёжь безалаберная пошла, всё за них приходится делать! Сегодня вот ресторан выбрали, список гостей составляем.
Я украдкой кидаю взгляд на молчаливую невесту. Жаль под столом живота не видно. С чего бы ещё такая спешка? В том, что мамина забывчивость вполне себе осознанная мера сомнений не возникает. Боялась, что сорвусь и наломаю дров.
— Мои поздравления, — обращаюсь к Эдику излишне сухо, но жениху, похоже, происходящее целиком по барабану. Он увлечённо пялится в свой андроид и за столом присутствует только физически. Повернувшись к маме, добавляю: — Там, в сумке облепиховое варенье, бабушка передала. Я пойду к себе, если никто не против, устал с дороги.
Обсуждать нюансы бракосочетания Карины мне не улыбается, потому как единственный совет, который сейчас крутится на моём языке — спалить к чертям здание ЗАГСа.
— Ну куда ты, сынок, так сразу, — напряжённо улыбается мать. — Два года почти не виделись, дай хоть налюбоваться.
Волнуется. Хочет убедиться, что я спокойно всё воспринял. Ладно, бежать правда бессмысленно, один чёрт хуже уже некуда. В конце концов, почему мои переживания должны отражаться на остальных? Не должны и не будут.
Несколько запоздало знакомлюсь с гостями — Ларисой и Станиславом Климовыми, деликатно делающими вид, что мы видимся впервые, и Михаилом Зарубиным — отцом Ларисы и по совместительству тем самым богатым дедом Эдика.
— А со свидетелями вы что решили? — обращается к Карине будущая свекровь.
— Эмма согласилась стать свидетельницей, а свидетеля Эд пусть сам выбирает, у меня больше нет близких друзей.
— Зато у меня их столько, что никак не выбрать, кого-то не обидев, — раздражённо подаёт голос Климов-младший. Оказывается, он всё-таки прислушивается к разговору. — Может, Ринат поможет? А что, никто слова поперёк не скажет, шурин как-никак. И волки будут сыты и овцы целы. Трошин, выручишь?
Ну, спасибо, умник. Удружил, ничего не скажешь.
— Без проблем.
Небрежно пожимаю плечами, а сам тихо с себя же балдею. Я, видимо, окончательно спятил, раз на такое подписываюсь.
— Если к нам вопросов больше нет, то мы в кино побежали. Нас друзья заждались, — Вскочив из-за стола, Климов увлекает за собой Карину. Весь светится, улыбка до ушей, пальцы свои с её пальцами переплёл, смотреть тошно. — Спасибо за ужин! Лазанья была великолепной! — скороговоркой добавляет, благодарно глядя на мою мать, затем кабанчиком прошмыгивает за дверь, пока никто не успел опомниться и возразить.
С уходом сладкой парочки дышать становится легче. Первый шок позади, теперь самая пора признать, что хочу я того или нет — придется научиться адекватно реагировать на их союз, раз нет возможности избегать подобных «родственных» встреч. Добиваться взаимности от девушки, которая уже сделала свой выбор и, кажется, счастлива — верх эгоизма. Пора смириться с тем, что я свой шанс давно профукал.
— Ринат, что ты решил с учёбой: восстановишься в юридическом или в другой ВУЗ будешь поступать? — поворачивается ко мне отчим, порядком утомлённый женской болтовнёй.
Я отвечаю не сразу, продолжая опасливо поглядывать на мать, которая с пугающим восторгом обсуждает с Ларисой дизайн бутоньерок и подсчитывает необходимое количество пригласительных. Создаётся впечатление, что роспись молодых только повод поиграть в бал. Не в меру пылкий энтузиазм внушает стойкое желание умереть холостым. По крайней мере, мне теперь становятся понятны причины хитроумного манёвра с киносеансом.
— Решил. На днях в строительный подам документы.
— Да ладно? — Судя по просиявшему лицу мой ответ Владимиру по душе. Досадливо цыкнув на очередную вспышку женского смеха, он суетливо уводит меня на балкон, подальше от лишних ушей. — Я ведь как раз об этом хотел поговорить. Дело в том, что мне нужен помощник. Годы, к сожалению, не бегут вспять, и пришла пора подготовить достойного преемника. Ты парень башковитый, волевой, рассудительный. Кому мне оставить дело всей жизни, если не тебе?
— Зятю? — не успеваю я вовремя прикусить язык и, чтобы скрыть неловкость от лошадиной дозы ехидства, вложенной в одно это короткое слово, достаю из заднего кармана штанов пачку сигарет.
— Брось, — усмехается отчим, протягивая зажигалку. — Эд парень неплохой, но вкалывать ещё не скоро захочет. Ему легче подождать пока на голову дедово наследство свалится. А с учетом, двух перенесённых стариком инфарктов, вполне вероятно, что ждать осталось недолго. Мне бы очень не хотелось, чтобы моё детище пустили по миру из-за неумелого руководства. Ты моя единственная надежда, Ринат. Пока получишь диплом инженера, я потихоньку начну вводить тебя в курс дела. Что скажешь?