И правильно, я всего лишь поехавший, мутный тип, который собрался отнять его невесту.
Синдром невесты
Мы с Эдом хотели расписаться по-тихому. Без всей этой пафосной тягомотины, устроенной его семейкой. Климов сделал мне предложение месяц назад, пока мы стояли в длиннющей пробке, когда он по-дружески вызвался подвезти меня домой после пар. И прежде чем согласиться, я думала ровно четыре с половиной минуты — столько времени мне понадобилось, чтобы полностью выкурить сигарету. Я всегда смотрю на часы, когда начинаю сильно нервничать.
Несмотря на заминку, решение пришло мгновенно и вовсе не из легкомысленности, ведь в наше время развод привычное дело, а потому что для меня штамп в паспорте сродни сожжённому мосту. Только так я перережу связь с прошлым и избавлюсь от соблазна по имени Ринат. Я никогда не опущусь до того, чтобы изменить мужу. Не после того, как отец признался мне в истинной причине маминого отъезда.
Папа не всегда мог позволить себе собственное авто или поездку заграницу на море. Все деньги оставленные дедом он вложил в свою маленькую компанию, начав со строительства домов эконом класса и получая небольшую, но стабильную выгоду с их низкой себестоимости. Почти вся прибыль уходила на развитие расширяющейся фирмы. В те времена мы особо не шиковали. Он крутился белкой в колесе, поднимая собственное дело. Мать тоже работала — актрисой в захудалом театре, и больше своей красоты ценила только деньги. По молодости между родителями разгорелся бурный роман, но пелёнки и бытовые неурядицы очень скоро затушили его пламя.
Она изменяла. Спала с каждым богатым мужиком, который пообещает ей небо в алмазах. Когда до отца, наконец, дошло, что их брак трещит по швам, стало поздно — к тому времени появилась я. Они меня любили. Даже мать, по своему, конечно. Именно она настояла, чтобы я пошла по её стопам и занималась в театральном кружке.
Время шло, а от семьи постепенно оставалось одно название. Мать переехала жить в родительский дом, а я всё чаще оставалась с папой. Существовал даже негласный график, кому и когда проводить со мной время, дабы не пересекаться без лишней на то надобности. Когда я подвернулась отцу Рината с его гоп-компанией, была мамина очередь гулять со мной. По воле судьбы именно в тот день она встретила там свою великую школьную любовь. Мама заметила мою пропажу, одновременно с приездом наряда полиции, вызванным нашедшей меня старушкой…
Подумать только, я лежала без чувств в обнимку с трупом, а мать в это время преспокойно соблазняла какого-то залётного толстосума. Это стало финальной точкой их брака.
Переезд в другую страну, кстати, целиком её инициатива. Маме просто улыбнулась фортуна, и чихать она хотела на нас с отцом. Что бы там ни рассказывал Эд о свободных отношениях, я не пойду по её стопам. Из принципа нет. Жаль дед Климова в последний момент всё разнюхал и настоял на торжестве. Старый маразматик, вертит нами, как хочет.
До моей свадьбы остаётся шесть часов и сорок девять минут, а я хочу развеяться сигаретным дымом в открытое окно балкона, чтобы не дать ей случиться. Внутри поднимается страх. Тот самый тягучий, навязчивый, стирающий здравомыслие и разрывающий в клочья самообладание; проступающий на коже холодной и липкой испариной; толкающий на безрассудства. Хочу ли я порвать с прошлым? Должна хотеть. Так будет правильно.
— Я искал тебя, — голос Рината звучит немного отрывисто сквозь сбитое дыхание. Так, словно он бежал. Будто спешил, влекомый моими сомнениями, чтобы сильнее меня запутать. И нет у меня ни сил, ни желания продолжать борьбу.
Почему именно сейчас он решил меня помучить? Пусть не нарочно, но от этого ничуть не проще. Всю неделю мы успешно избегали встреч, по крайней мере, с моей стороны это было именно так. Чего ради? В последний момент мой порок всё равно нагнал меня, вскрывая и без того незаживающие раны.
— Уходи.
Надеюсь, прозвучало достаточно твёрдо, и мне одной слышно как строптиво спорит сердце. Руки сами тянутся к лицу, чтобы спрятать дорожки слёз и искусанные губы. Сил не осталось даже скрыть тоску под одной из привычных масок.
— Я не уйду, Карина. Не в этот раз, — Ринат неожиданно разворачивает меня, бесцеремонно отведя от лица руки, и касается моих губ своими губами, горячими, жадными, желанными, вынуждающими широко раскрыть заплаканные глаза. Оттесняет собой, прижимая поясницей к подоконнику, и только затем, отпустив запястья, опирается на него сам, устраивая руки по бокам от меня. Он не в себе, весь взъерошенный и дышит рвано, нервно пробуя на вкус мои слёзы, щедро размазанные по шее и лицу.
— Что ты делаешь?! Мы не должны…
— А что мне остаётся?! — Вскинув голову, Ринат со злой требовательностью вглядывается в мои глаза. — Молча подыхать, глядя на вас с ним? Я честно пытался принять твой выбор, и буду его уважать. Попробую! Но только в том случае, если ты действительно любишь Климова. А я в этом чертовски засомневался. Меня может обмануть твой смех, твой равнодушный взгляд, но не сердцебиение. — неожиданно дёрнув вниз бретельку моего топа, он прижимает ладонь к голой коже, и нет в этом жесте ничего пошлого, только горькая безотрадность. — Будь я проклят, если сейчас, в эту самую секунду, буря в твоей груди не для меня. Скажи мне в глаза что ты меня не любишь. Давай! Ну же!
Разве бывает так больно? Невыносимо.
— Прости…У нас опять ничего не получится, — я накрываю его пальцы своими, стараясь до мелочей запомнить их жар и шероховатость. Затем сама целую гладковыбритый подбородок, двигаясь к резко очерчённым скулам. — Мы слишком разные. И будем причинять друг другу боль снова и снова. Пока это не уничтожит одного из нас.
— А сейчас мы что, по-твоему, делаем? — настойчивые губы не дают мне ответить, а руки гладят так властно, что подкашиваются ноги, вынуждая цепляться за его сильные плечи.
— Сейчас вы, по-моему, фигнёй страдаете, — раздаётся сбоку насмешливый голос Владлена. — Девичник как бы закончился, племянничек, кончай навязывать свои услуги. Твой поезд ушёл.
— Исчезни, мать твою, — Ринат продолжает стоять передо мной, заслоняя от дядиных глаз, пока я возвращаю спущенный топ на место. Он пока неподвижен, но тон, которым сказаны эти слова и вздувшиеся на шее вены пускают мурашки по коже. Это со мной сводный брат такой терпеливый, с Владленом он церемонится не станет. Не сейчас. Ринат явно на взводе, ещё чуть-чуть и побоища не миновать.
— Уходи, пожалуйста, — глажу его по волосам, а сама молюсь, чтобы Владлену хватило мозгов удерживать язык за зубами и не выпускаю из поля зрения наливающиеся кровью глаза Рината. Он весь подобрался, затаил дыхание. Неосторожное движение, слово, и сорвётся. — Уходи, Ринат. Пожалуйста. Не нужно…
Он склоняется к моей шее, шумно втягивает воздух. Дикий и ручной одновременно. И я лечу под откос, понимая, что его признание ломает меня заново.
Как же больно.
— Не делай этого с нами, — шепчет он, касаясь губами кромки моего уха. Короткий взгляд, не яростный, как пару мгновений назад, а умоляющий, больной, с одинокой слезой, дрожащей на самом краю века, и что-то глубоко в моей душе обмирает.
Дверь за Ринатом закрывается удивительно тихо, я бы даже сказала беззвучно, будто он живёт только в моём воображении. Может так оно и есть, и мой мозг снова мной играет?
— Наконец-то, — напоминает о себе Владлен. Он уже сидит в кресле, сложив руки на груди, и выглядит весь как-то выжидающе.
— Что опять не так? — не выдерживаю я.
— Не хочу читать тебе нотаций, но, что это сейчас было?
— Что-то ещё интересует? — вяло игнорирую его вопрос. Я не готова отвечать на него, даже перед собой.
— Я подумал, ты захочешь со мной обсудить… — примирительно смягчается его тон. — Бросил Ниночку одну, примчался на ночь глядя, всё для того, чтоб поддержать тебя.
— Спасибо, но не стоило. Честно.
— А, по-моему, я как раз вовремя, — усмехается Владлен. — Ты не подумай, малая, я тебя не осуждаю, твои метания нормальны. Ты слышала о так называемом синдроме невесты? Через него проходит каждая девушка. Беспокойство, сомнение, даже страх — вполне обычный спутник в предсвадебный период.
— По-моему я им с рождения страдаю. Всё в полном порядке.
— Секунду, — бормочет дядя, доставая из кармана джинсов вибрирующий телефон. — Да, милая? Доехал нормально. Всё как я и предполагал — ревёт. Нет, не останусь, как я без тебя? Конечно, дай угадаю, фисташковое? Обязательно. Люблю тебя.
— Хватит сиять, она всё равно тебя не видит, — скептически одёргиваю Владлена, едва тот убирает мобильный обратно. — По тебе большая сцена плачет.
— Это всё в прошлом, — отмахивается он и его торжествующий, пьяный взгляд сбивает меня с толку. — Я скоро стану папой!
— Как папой?! Кто — ты? — образ Владлена с крохотным подобием себя на руках, хоть убейся, не вписывается в моё представление об естественном устройстве вселенной.
— Как-как? Ну, примерно как у тебя с этим чокнутым сейчас чуть не случилось, — раздражённо закатывает он глаза. — Что за вопросы, в самом деле? Не маленькая давно. Или, думаешь, мне семьи не хочется? Так знай — хочется! И не только из-за бабок, хотя они тоже важны. Я теперь за Нину глотку перегрызу. Любому.
Ого, вот это его понесло. Я такого пыла за ним даже перед мольбертом никогда не наблюдала. А художество, до недавних пор, было дядиной единственной страстью. Надо же, как резко поменялись его приоритеты и самое главное — он действительно не прикидывается.
— Беги к семье, папаша, — слабо улыбнувшись, поворачиваюсь к двери, чтобы уйти к себе, выпить лошадиную дозу снотворного и уснуть, стерев все до единой мысли.
— Карина, если подумать… Забудь всё, что я тебе раньше говорил. Иногда нужно слушать своё сердце.
Иногда проще его вырвать.
Пока бьются наши сердца
Я безумно благодарна Эду за его железную выдержку и сильные руки. Не каждый мужчина способен продолжать невозмутимо улыбаться, в то время как в его бицепс вцепился… аллигатор. Краем глаза вижу свои мертвенно-белые пальцы, увенчанные нарощенными ногтями стилетами, которые безжалостно впиваются в его кожу, скрытую под тёмно-синей тканью смокинга. Ему, должно быть, больно. В поры