Она медленно повернула голову в его сторону и посмотрела будто бы с осуждением, но на самом деле с интересом.
— Можно, но там охрана иногда ходит.
— А как открыть эту калитку?
— У тех, кто живет в коттеджах, есть свой ключ.
— А ты из коттеджей?
— Ну, да.
— Значит, у тебя есть ключ?
— Значит, есть.
— Тогда, может, ты просто нам откроешь?
— Может и открою, — она кокетливо встряхнула волосами.
Было ясно, что Лёха ей уже понравился.
— Классный пёс, — нарушил их милую беседу Якушин.
С видом заправского кинолога он присел на корточки и чуть прищурившись, принялся разглядывать собаку.
— Это девочка, — сообщила нимфа. — Малаша. Но по паспорту — Матильда.
— Клубная, значит, — Якушин понимающе кивнул.
Заметив, что внимание людей переключилось на неё, Малаша схватила в зубы мяч и, призывно глядя Якушину в глаза, завиляла хвостом. Он протянул ладонь.
— Чёрт! — вдруг громко воскликнул Лёха и схватился за лицо.
— Что такое? — девушка обеспокоенно подалась к нему.
— Кажется, мошка в глаз попала.
— Лучше бы в рот, — Якушин кинул мяч собаке, и та помчалась его ловить. — Это лабрадор?
— Золотистый ретривер. Занимает четвертое место в списке самых интеллектуальных пород.
Лёха глубоко и шумно втянул воздух:
— Классные у тебя духи.
— Шампунь, — поправила она. — Я духами не пользуюсь.
— Тебе вообще сколько лет?
— Девятнадцать, а что?
— Замечательный возраст!
Наблюдать за их заигрываниями было забавно, но не на такой жаре.
До лесной полосы и калитки, о которой шла речь, оставалось совсем немного, и я успела дойти почти до конца поля, когда в спину раздался громкий свист.
Обернулась — догоняли уже втроем.
— Куда учесала? — окликнул Лёха.
— Я тороплюсь. В случае чего и обойти могу.
— Вообще у нас по одному лучше не ходить, — сообщила нимфа, с любопытством разглядывая меня.
— А сама-то?
Она тут же отвела глаза и глупо рассмеялась.
— Я с собакой.
— А что у вас? — заинтересовался Лёха. — Как обычно? Маньяк, педофил, все дела?
— Да, нет, просто парня одного в карьере нашли. Полиция приезжала. Говорят, кто-то нарочно столкнул. Теперь все боятся.
— Ужасы какие, — Лёха притворно приложил ладонь ко рту, но по глазам было видно, что прикалывается.
— Тебя как зовут? — спросил её Якушин.
— Алёна.
— А я Саша. Значит, у вас тут карьер есть? Я бы искупался.
— У нас тут целых два карьера. Один хороший: огромный и чистый, а второй чуть подальше полупустой и каменистый. В него Гриша и упал. Папа говорит, оттуда для асфальтового завода песок возили. Так вот и осталось с восьмидесятых годов.
— О, да! — оживлённо подхватил Лёха. — Веди нас туда скорее.
— Это там, — Алёна показала в сторону леса.
— Так что? Ты нас проводишь? — не унимался Лёха.
Мы подошли к открытой калитке.
— Я думала вам в деревню нужно.
— Разок окунемся, а потом в деревню, — Якушин с надеждой посмотрел на меня. — Ты не против?
Но я ещё рта не успела открыть, как Алёна торопливо согласилась:
— Ладно, ждите здесь. Сейчас только собаку заведу.
Быстрым шагом она почесала по ровной асфальтированной дороге вдоль одинаковых симпатичных домиков коттеджей. А как только отошла на приличное расстояние, Лёха тут же стал высказывать Якушину:
— Вот, не пойму, чего ты лезешь? Ясно же, что у нас любовь с первого взгляда.
— Это ты лезешь, — спокойно отозвался Якушин. — Она просто воспитанная и не может прямо сказать, чтобы ты отвял со своими дешёвыми подкатами.
— Серьёзно? — Лёха заносчиво хохотнул. — Это ты себя так успокаиваешь?
— Короче, — перебила его я. — Вы пока погуляйте, искупайтесь, может ещё чего успеете, а я пойду. Потом просто позвоните. В крайнем случае, встретимся у дома Амелина.
Якушин недовольно покачал головой:
— Тогда давай мы тебя сначала проводим, а потом пойдем купаться.
— Шлагбаум видишь? — впереди в самом конце дороги едва различимо виднелась маленькая красно-белая полоска, перегораживающая дорогу. — Деревня сразу за ним. Думаешь, заблужусь?
Саша с сомнением посмотрел в сторону шлагбаума, затем на меня.
— Точняк заблудится, — закивал Лёха. — Иди, проводи.
— Это ты её маме расписку кровью давал, а я здесь на добровольных началах.
Лёха положил руку мне на плечо и крепко сжал.
— Тогда не рыпайся. Просто стоим и ждём. Она сейчас вернётся.
Я решительно высвободилась.
— Мне не нравится ваша фея. И ждать её я не собираюсь. И уж тем более не пойду на карьер. Я сюда по делу приехала.
— Ну, хорошо, — Якушин проверил телефон. — Связь есть. Тогда созвонимся.
Лёха помахал рукой.
Все дома в коттеджном посёлке были типовые, отделанные светлым сайдингом, как из какого-нибудь голливудского сериала: два этажа и маленькое круглое окошечко под крышей. Вместо привычных глухих заборов дворы огораживали низенькие чугунные ограды с вензелями.
За шлагбаумом дорога упиралась в лес, затем резко сворачивала вправо и, чуть петляя двумя раскатанными колеями, поднималась в горку. На холме виднелись хмурые серо-коричневые бревенчатые домики с крашеными мансардами. Вдоль обочины тянулся редкий, ничего не огораживающий штакетник. В некоторых местах за ним трава была скошена, а кое-где колосились нежные островки ромашек.
Дорогу мне перебежал серый полосатый кот. Настороженно остановился, сверкнул жёлтыми глазищами и, вздыбив шерсть на загривке, огромными скачками умчался в кусты. Перед одним из домов прямо из земли торчал огромный толстый кран. Где-то закукарекал петух.
Двадцать восьмой дом искать не пришлось. На дощатом заборе сохранился зеленый почтовый ящик с номером. Но и без него я бы смогла узнать этот дом.
Приземистый и широкий, разделённый на две половины. С резными наличниками на зашторенных окнах слева и мутными, пустыми окошками справа. На каждой стороне своё крыльцо. Правое — высокое, огороженное перилами, на левом — только пара ступенек и два покосившихся столбика.
С тех пор, как пьяный водила-сосед убил своего пасынка, Костина бабушка выкупила соседскую часть, но на ней так никто и не жил. Раньше Амелину постоянно чудился голос того убитого мальчика, но в последнее время он стал о нём забывать.
Костя часто рассказывал о своем детстве здесь. Это были странные истории. Немного страшные, немного волшебные, немного грустные. Об одноглазой, никогда не засыпающей лошади. О звёздном тумане, что он собрал в банку из-под малинового варенья, и тот светился в темноте. О ходивших по дворам и продававших шерстяные пледы цыганках, которые чуть было не увели его с собой, пообещав молодость без старости и жизнь без смерти. О лисьем черепе, зарытом рядом с Деревом желаний.
А ещё о том, как ему лечили горло пчелиными сотами и спрятавшаяся в одной из них пчела укусила его в язык. И о том, как все вещи начинали с ним разговаривать, как только бабушка уходила из дома. Мне нравились эти истории.
Так в задумчивости я простояла несколько минут, и всё это время дом тоже будто бы смотрел на меня сквозь траурно задернутые шторы. Насторожено и с подозрением.
Из Москвы всё казалось естественным и простым. Словно стоит мне сюда приехать, как сразу всё разрешится и встанет на свои места. Будто дело только во мне и смерть Костиной бабушки — хоть и печальное, но рядовое жизненное обстоятельство.
Однако чем дольше я пребывала в раздумье, тем сильнее чувствовала себя эгоистичной и глупой. Нужно было обязательно предупредить. А что, если Мила выставит меня за дверь? Она меня на дух не переваривала. Впрочем, это было взаимно.
Неизвестно, куда бы завели эти размышления, если бы в соседнем дворе не послышались голоса. Я быстро распахнула незапертую калитку, пробежала по мощёной дорожке, заскочила на крыльцо и, сделав глубокий вдох, постучала в дверь.
Немного подождала и постучала снова. Потом ещё и ещё. Но в доме стояла мёртвая, немая тишина. Подёргав дверную ручку, я спустилась, обошла дом и прошлась по двору.
Там оказалось всё очень аккуратно и ухожено. Яркие клумбы с цветами, усыпанные ягодами кусты чёрной смородины и крыжовника, несколько грядок с зеленью, в стеклянных теплицах виднелись плетистые заросли.
На растянутой между яблонями верёвке, сушилось бельё. Две белые наволочки и чёрная футболка с Кори Тейлором в одноглазой маске.
Посидев немного на лавочке под яблоней и съев пару осыпавшихся и очень вкусных яблок, я снова вернулась на крыльцо и постучала. Но с тем же успехом.
Сюрприз определённо затянулся, и я уже достала телефон, чтобы позвонить, как неожиданно на улице появилась русоволосая, широколицая женщина в летнем халате. Утиной походкой она ковыляла по дороге, а заметив меня, остановилась и крикнула.
— Вы журналистка?
Я помотала головой.
— А кто?
— Знакомая.
— Валентина-то на прошлой неделе умерла.
— Я к Косте.
— Так он уж сбежал поди, — женщина махнула рукой. — Будет что ль дожидаться, пока посадят.
— Как посадят? — я оторопела. — Кого посадят?
— Так всем спокойней будет. И Валентине тоже, — сокрушённо качая головой и крестясь, женщина заковыляла к дому напротив, а когда я выскочила на улицу, уже скрылась за его высоким забором.
Поспешно достав телефон, я набрала номер Амелина. Гудки шли долго, но трубку никто не взял.
Зачем ему куда-то сбегать? Что могло произойти? Сознание плавилось от жары. Возможно, мне тоже стоило искупаться и потом уже всё обдумать.
Было уже два часа. Зной набрал полную силу. Тени деревьев дрожали, желтоватой пылью песок вылетал из-под ног, воздух гудел от напряжения.
Намереваясь позвонить ребятам от шлагбаума, я неторопливо брела назад, как вдруг что-то странное, интуитивное, смутное, точно позабытый наутро сон, кольнуло изнутри. Я резко развернулась в обратном направлении и уже издалека увидела на крыльце двадцать восьмого дома тёмную фигуру.