— Кто ещё живой, что помнит о том времени? — Вульфрик так пристально на меня смотрел, что стало как-то неуютно.
— Старик Малойо, — пробурчала я, — он точно всё помнит. Он уже столько лет староста деревни. И не гляди на меня так.
— Как? — мой северянин насупился. — Кто бы мог подумать, что у моей такой совестливой Томмали, предки бандюги с большой дороги.
— Папа нас воспитывал правильно, — проворчала я, — да, и мама тоже.
Вульфрик кивнул. Зажав подмышкой статуэтку змеелюда. присел на корточки и продолжил перегребать хлам. Но ничего интересного более там не обнаружилось.
— Так, ладно, — вард поднялся и обтряхнул чёрные штаны от пыли. — Теперь вспоминай, были ли вы в храме, в том, что сгорел. Откуда там твоя кукла? Я так понимаю, твой дед — жрец Танука.
Прикусив губу, я окончательно осознала, что вообще ничего не знаю о родителях отца. В нашем доме никогда их не вспоминали. Да и мне в голову мысли о них не приходили. Это было даже странно.
— Яне помню, — пролепетала я. — Я не видела его никогда. Бабушка пару раз в гости захаживала. Пока в тумане не сгинула.
Почесав затылок, Вульфрик снова покрутил в руках статуэтку змеелюда.
— Получается, что не все жители «мёртвой» деревни сгинули в ночь праздника. Твой отец родом оттуда. Даётся мне проживали там фанатики, гонимые князем вашим.
Вот и ответ на вопрос, почему нет ваших деревень на картах. Разбойничье логово да поселение послушников Танука. Замечательно. Такое милое соседство. Каила будем выдёргивать. Он быстро разберётся, кто тут кто. Я в это даже лезть не стану.
Пройдясь по тёмной комнате. Вульфрик кивнул мне на ящичек с резными фигурками.
— Бери и пошли, глянем, что в другой комнате. Этот дом становится всё интереснее, а скелеты в его шкафах всё жирнее.
Глава 62
— У нас нет шкафов, — зачем-то пробурчала я в ответ.
— Шкафов нет, а скелеты есть в огромном количестве, — поддел меня Вульфрик.
Растерянно я бросила взгляд на его огромную спину. В руке мужчина держал топорик. Сглотнув, я понадеялась, что в остальных комнатах обнаружится только хлам и более ничего. Хотя, что ещё там может быть и так тайн в избытке.
Поставив ящичек на кровать к узелку, пристроила рядом статую резного змеелюда.
Я так и не поняла, что это за Иные такие и при чем тут бог смерти. Но решила пока не лезть с расспросами. Меня саму до глубины души шокировало всё, что нашел Вульфрик. Собственная семья показалась непонятной и словно чужой.
Анчар — деревья, растущие в Тумане.
Откуда такая древесина у отца? Никто никогда не забредал туда, откуда щупальцами, стелясь по земле, наползала молочная пелена, поглощающая жизнь.
Но не доверять словам варда, я не могла. Отец никогда не пускал нас в свою мастерскую. Из лесу возвращался часто затемно, и что он приносил, какое дерево?
Кто же знает!
Взломав дверь на кухню, Вульфрик распахнул её и жестом руки подозвал меня.
Здесь оказалось всё обычным. Печь, на которой папа готовил. Покрытый пылью стол и деревянная лавка. На ней стоял большой чугунок. Когда-то в нём тушили мясо, но пришёл голод, и он оказался забыт.
— А зачем эту комнату заколотили? Тут даже окон нет. Так, коморка, — Вульфрик прошёл в помещение и пнул деревянный половник, валяющийся в пыли на полу.
Покатившись, он ударился об стену и замер. Нахмурившись, я обдумывала слова мужа. И, признаться, сама не понимала, что двигало отцом: эта печь была больше и крепче. Окно, странно, я была уверена, что оно здесь было. Во всех комнатах были окна.
— Яне знаю, — пожав плечами, я прошла к стене. — Это папа так решил. Сказал, что большой дом отапливать сложно и проще просто переселиться всем в гостиную.
— В этом нет логики. Ну, хорошо, спальни, но кухню зачем?
Пройдясь по комнате, я осматривала стены. Наконец, нашла выступающий участок, явно камень клали позже.
— Окно заложено, — пробурчала я рассеяно. — Но я не помню, чтобы отец занимался этим. Это ведь дело не пяти минут. Тут и камень натаскать, и раствор замесить, окно старое убрать. Грязь, мусор. Я бы такое не забыла.
Повернувшись, поняла, что Вульфрик меня не слушает Его внимание было сосредоточено на печи. Не сообразив, что его так заинтересовало, подошла к нему и положила руку на его предплечье.
— Что такое? — тихо спросила, надеясь, что это просто любопытство.
— Кем был твой отец, Томма?! — хрипло шепнул муж.
— Дровосек, да плотничал много, — взволнованно уточнила, чувствуя — то, что сейчас сообщит северянин, мне совсем не понравится.
— Нет, — мужчина покачал головой. — Никакой он не дровосек. Это алтарь, стужа меня раздери. И не просто булыжник, что стоял в храме, а истинный алтарь.
— Где? — я подошла ближе, но ничего, кроме нашей печи, не видела. — Вульфрик. это уже не смешно. Мой папа не имел ничего общего с богом Тануком.
— Это алтарь. Томма. Руны видишь. — Вульф указал на рисунки на печи.
— Да, это просто роспись. Для красоты, — расслабившись, я улыбнулась.
— Томма, с красотой это ничего не имеет общего. Это алтарь для жертвоприношений. Что твои родители готовили здесь? Вот в этом чугунке, — подняв кухонную посуду, северянин ткнул пальцем в руны, вырезанные внутри на дне.
Признаться, раньше я их там не замечала. — Как часто готовили на этой печи? Что варили в нём?
Чугунок с грохотом приземлился на лавку.
— Да, ничего почти, — я пожала плечами. — Отец ругался и говорил, что нужно экономить дрова. Мама в гостиной готовила, там же, где и мы сейчас. А тут папа порою животных разделывал…
— … ив жертву их приносил, — перебил меня Вульфрик, — а потом вас жертвенным мясом кормил. Что-то мне даже самому страшно спальню твоих родителей вскрывать. Надеюсь, там нет прибитых к стенам младенцев.
— Что ты говоришь?! — я оторвала взгляд от печи и уставилась на мужа. — Никто никакими жертвами нас не кормил. Просто папа не любил, чтобы я с девочками, да и мама, смотрели, как он животных потрошит. Я после его смерти жутко мучилась. когда приходилось в силках зверей добивать. Я же крови-то никогда не видела.
— Да, жрец никогда не позволяет на своём алтаре приносить жертвы другим.
— Да, что ты несёшь такое, — вспылила я. — Мой папа дровосек и охотник.
— Твой папа — сын жреца Танука, — припечатал меня Вульфрик. — И я удивлён, что вы ему не посвящены.
Открыв рот, чтобы возразить, я снова его закрыла. Да. Получается, что сын жреца.
Крыть было нечем. Похоже, я вообще не знала, в какой семье живу и кто мои родители.
Вскрыв третью дверь. Вульфрик уверенно зашёл внутрь.
— Что там? — тихо спросила я, страшась заглянуть.
— Младенцев нет, — то ли пошутил, то ли всерьёз ответил вард.
Зайдя вслед за ним в комнату, я обеспокоенно осмотрелась. Здесь всё было не тронуто. Совсем. Ваза, в которой всегда были цветы. Отец обновлял их. Не давал стоять сухостою. Кровать, заправленная ярким пледом. Занавески на окнах.
Грязные и истлевшие от времени, некогда бывшие белоснежными, подвязанными шелковой лентой. Даже шкаф, и тот был на месте. Подойдя к нему, открыла покосившуюся створку. Мамины вещи. Платья.
— Странно, — выдохнула я, сдерживая слёзы, — папа сказал, что всё здесь порубил на дрова.
— Он любил твою мать. Это чувствуется. Это она, — обойдя комнату. Вульфрик остановился у прикроватной тумбочки и поднял маленький нарисованный портрет.
Стёр с него пыль. Протянув мне картину, он ободряюще улыбнулся. — Вот и память о ней.
— Мама. — с портрета смотрела молодая, так похожая на меня и Эмбер женщина.
Те же прямые светло-русые волосы, яркие васильковые глаза. — Мамочка, — не удержавшись, я пригладила картину пальцем.
— Как она умерла, Томма? Что случилось с ней?
— Никто не знает, — я не могла оторвать взгляд от изображения. Казалось, сейчас мама оживёт и подмигнёт мне. — У соседки сын заболел. Она, как обычно, пошла в лес за травой. И не вернулась. Мы ее искали. Я ослушалась отца и тоже побежала в туман. За спинами мужиков папа меня не видел. Он, вообще, как обезумел. Мы вышли на поляну. Там стояла корзинка, лежало ее платье и даже белье нижнее, а она словно растаяла.
— И что, ни следов, ни намёков на борьбу? — я покачала головой. — Просто так, Томма, никто не пропадает. Есть у меня предположение насчёт теней. Думаю — это души принесённых в жертву людей. Учитывая, что одна из деревень — убежище сектантов, послушников смерти, становится понятно, почему так много их здесь.
— Ты ведь шутишь? Вульфрик, мы простые люди, у нас никто никого в жертвы не приносит.
— Но люди пропадают, — он приподнял бровь. — И, скорее всего, чаще женщины.
Или девушки? Томма, кто пропадает чаще?
Я не могла открыть рот, чтобы ответить, потому как пропадали девушки. Почти всегда. Да и мужчин мы недосчитывались, но реже, намного реже.
— Кто умер последним? Кто пропал в тумане до нашего прихода?
— Ганья, — шепнула я, — её нашли у деревни растерзанной. Её сестра спаслась на болотах.
Вульфрик покачал головой. Я понимала, что его доводы логичны и опровергнуть их сложно, но всё же.
— Моя мама…
— … принесена в жертву, как и остальные, — резковато перебил он меня. — А догадываясь, кто твой отец…
— Нет, — выдохнула я. Мир качнулся перед глазами и растёкся чёрными пятнами.
— Томма, — подхватив меня, Вульфрик прижал к себе.
— Она похоронена рядом с дедом. Папа не мог. Не мо! Он искал её. Он плакал по ночам! Он не мой.
— Не мог милая, конечно, не мог. Но у вас целая деревня фанатиков. Видимо, кому-то другому это было очень нужно. Мы всё выясним, родная.
— Но там же могила. Там её тело, я знаю, это оно там, — я не могла поверить в слова. — Нет, мама похоронена.
— Я обо всём узнаю завтра. Мы проверим, что в могиле.
— Нет! — Толкнув Вульфрика, я отскочила от него на шаг — Нельзя осквернять.
Нельзя!
— Успокойся, я не стану тревожить захоронение. Её проверит один из моих воинов.