Брови Рейта взлетели вверх.
— Как это? По-моему, миленькая, у тебя очень странные представления о браке. Уверяю тебя, что именно так оно и делается.
Он помолчал, наблюдая, как она упрямо ковыряет босой ногой ковер, опять заливаясь краской с головы до ног.
— Нет ничего, слышишь, ничего более приятного и ласкающего, чем прикосновение одного тела к другому, кожи одного к коже другого.
При этих словах странный дурман охватил все ее существо, и вместе с ним ее словно иглой пронзило какое-то болезненное, томительное желание. Она почувствовала пугающее горьковато-сладкое волнение. «Одного тела к другому…» Он ведь не говорил ни о ком конкретно, почему же ей стало так душно, почему воображение рисует картину именно их тел?
Ей сделалось совсем жарко, и пришлось присесть на дальний угол кровати.
— Ну куда же ты, Энни? — искушающе поддразнил его голос. — Опасаешься, что твоя пламенная страсть ко мне может выйти из-под контроля? Что при виде моего обнаженного тела рядом с своим ты не выдержишь?
Энн понимала, что он всего лишь шутит, смеется над ней, но по какой-то неведомой причине вместо облегчения от его стремления разрядить обстановку она чувствовала еще больший трепет.
Судорожно пытаясь проглотить застрявший в горле ком, девушка боялась признаться самой себе, что же означает это чувство. Не решаясь даже заговорить, она, словно впав в детство, схватила подушку и с досадой запустила в своего искусителя.
Уже открыто смеясь, он поймал ее с необыкновенной ловкостью.
И не успела она опомниться, как он стремительно оторвал ее от постели и со смехом поднял, не обращая внимания на брыкания и требования отпустить.
По-прежнему смеясь, Рейт опустил Энн на пол, убрал руки с ее талии, и тут она почувствовала, как полотенце заскользило вниз.
Момент был точь-в-точь как тогда, в замке. Пока она непослушными пальцами отчаянно старалась приподнять полотенце выше, до нее донесся тихий голос Рейта:
— Наверное, ты права, Энни. Вероятно, это не такая уж удачная мысль — спать на одной кровати. Но, боюсь, у нас просто нет выбора. Ты понимаешь — нет! — повторил он неожиданно жестко. — Так что придется поступать так, как велит ситуация. Во всяком случае, на этой проклятой постели достаточно места, чтобы не мешать друг другу.
Так мне и надо, что он разозлился, думала Энн, когда Рейт скрылся в ванной, оставив ее одиноко и потерянно зарываться в простыни. Не будь такой дурой и не забывай свои вещи!
В глазах у нее застыли слезы, ноги закоченели. И зачем было показывать себя такой законченной идиоткой и устраивать шум из-за этой рубашки? Судя по тому, как резко изменилось поведение так называемого мужа, увидевшего ее обнаженной, совершенно ясно, что он не испытывает по отношению к ней каких-либо чувств.
Это, в сущности, было совершенно правильно. Так и должно быть. Ничего другого она никогда и не ожидала, а, значит, все в порядке, твердила она себе, лежа на самом краешке холодной постели, закрыв глаза и стараясь не прислушиваться к звукам из ванной.
В отличие от нее Рейт, очевидно, предпочитал душ. Чувствуя себя совсем потерянной, Энн болезненно поежилась, стоило ей лишь представить его нагое тело, гладкую кожу, блестящую, словно тяжелый дорогой атлас.
Ведь он ей совершенно не нужен. Конечно же, нет. Он ей даже не нравится, не говоря уже о любви.
Всхлипнув, она натянула на ухо свободную подушку, отключаясь от режущих ее слух звуков.
9
Энн разбудил стук. Кто-то колотил в дверь спальни. Услышав свое имя, она с тревогой узнала голос Патрика.
Но где же ее благоверный защитник? Энн почувствовала неловкость, когда сообразила, почему ей было так тепло и уютно и не хотелось просыпаться. Да потому, что она переместилась с края постели и теперь лежала посередине, свернувшись клубочком возле Рейта.
— Лежи, лежи, Энни, не волнуйся. Я пойду узнаю, что ему надо. — Он поднялся и включил ночник, одновременно спуская ноги. Энн поспешно отвела взгляд.
Но она не успела сделать это достаточно быстро, и в глазах уже запечатлелся контур его голого, пугающе совершенного тела. Ее щеки тронул теплый румянец.
Краешком глаза она заметила, как он потянулся за лежащим в ногах халатом, уверенным, сильным движением надел его, и только тогда со вздохом облегчения полностью открыла глаза.
— Да, Пат, в чем дело? — услышала она недовольный голос супруга.
Энн с благодарностью отметила, что, приоткрывая дверь, он встал так, чтобы ночной гость не видел, что делается в комнате. Но, похоже, бесцеремонного дядюшку именно это и интересовало и, просто-напросто оттолкнув Рейта, он ворвался с криком:
— Элизе плохо! Где твоя жена?
Он остановился уже у самой кровати и, увидев на ней племянницу, был, казалось, больше разочарован, чем обрадован.
В смущении Энн старалась получше завернуться в одеяло, чтобы скрыть наготу. Рейт же резко и требовательно спросил:
— В чем дело, сударь? Что стряслось с Элизой?
— Э-э… У нее разболелась голова, и я хотел узнать, нет ли у вас аспирина или еще чего-нибудь. Мы не можем найти своих лекарств.
— Разболелась голова?! — Брови Рейта вскинулись в гневе. — Ты будишь нас в два часа ночи, потому что у твоей жены болит голова?
— Ну, это, скорее, мигрень, чем простая головная боль, — защищался Патрик.
— Если у нее мигрень, я очень сомневаюсь, что аспирин поможет, — сказал Рейт.
Стараясь удержать на себе одеяло и сохранять при этом непринужденный вид, Энн быстро проговорила:
— К сожалению, дядя, у меня здесь ничего нет. Поищи на кухне, в аптечке. Бедняжка Элиза, — с чувством прибавила она. — Должно быть, это ужасная боль.
— Да, конечно. Ну тогда я спущусь вниз и поищу, — ответил родственник. — Сожалею, что потревожил вас.
Он совсем не похож на человека, испытывающего сожаление, отметила про себя Энн.
Рейт проводил нахального родственника до двери и молча, но очень выразительно распахнул ее.
— Бедняжка Элиза, — нервно повторила Энн, беспокойно наблюдая, как Рейт возвращается к кровати.
— Если у нее действительно мигрень, — хмуро сказал он, — в чем я лично сомневаюсь.
— Что ты хочешь сказать? — с тревогой воскликнула Энн, замирая в недобром предчувствии. — Ты думаешь, Патрик разбудил нас специально, чтобы проверить…
— Что мы действительно спим вместе? Не сомневаюсь, что дело именно в этом, — мрачно подытожил Рейт.
Суровое выражение, с каким это было сказано, заставило сердце Энни тревожно забиться. Отвернувшись, она нервно покусывала нижнюю губу. Постель слегка прогнулась под тяжестью тела Рейта, когда он лег рядом, погасив ночник.
— Рей, — тихо позвала она, — как ты думаешь, насколько серьезны его подозрения? Я имею в виду, что он бы не вломился сюда, если бы не был уверен…
— Похоже на то, — помолчав, согласился Рейт и, услышав, как Энн тихонько вскрикнула, добавил: — Не будем делать поспешные выводы и расстраиваться. Тем более что он сейчас не увидел ничего такого, что бы давало подтверждение его домыслам. Отнюдь нет.
Энни понимала, что Рейт прав, но ее душевное равновесие было нарушено. Она беспокойно ворочалась, не в силах заснуть.
— Да что с тобой? Патрик ушел. Спи.
— Не могу, — дрожа, призналась Энн. — Я боюсь его. Что, если этот тип все узнает?
Она услышала шорох одеял. Рейт приподнялся и зажег лампу.
— Тебе нечего бояться, — успокаивающе сказал он, наклоняясь над ней. Ее супруг полулежал, до половины закрытый одеялом, верхняя часть торса была обнажена. — Ну что ты, милая? Ты плачешь? — мягко спросил он.
Она быстро замотала головой, хотя прекрасно знала, что он заметил в ее глазах предательский блеск.
— Ты же сказал, нас посадят в тюрьму, — сдавленным голосом произнесла она.
— Я сказал, могут посадить, — поправил ее Рейт.
Он глубоко вздохнул, и Энн увидела, как вздымается его грудная клетка, всей кожей ощутив нечто странное, нежное, будто мягкое прикосновение бархатистой кошачьей лапы. Она инстинктивно попыталась заглушить это ощущение поспешной речью.
— Никогда не думала, что стану бояться этого мерзкого Патрика, — сказала она охрипшим голосом.
— А я никогда не думал, что настанет день, когда ты признаешься, что чего-нибудь боишься, тем более — мне, — отозвался Рейт. — Все будет хорошо. Обещаю тебе, что все будет хорошо. Иди сюда.
Когда он подвинул ее к себе и обнял, Энни слишком удивилась, чтобы возражать.
Как давно никто вот так не держал ее, не был так нежен, умиротворенно думала она. Рейт, осторожно откинув волосы с ее лица, поглаживал их.
— Я до сих пор не могу поверить, что женатый человек, отец двух детей дошел до такого, — прошептала она. — Ворваться сюда среди ночи, вот нахал!
— Не думай об этом. Он уже ушел, — успокаивал Рейт.
— Знаю.
Она приподняла голову над его плечом и тревожно заглянула ему в глаза.
— Но ведь если бы мы не спали на одной кровати… Если бы ты, например, спал в кресле, а я бы была…
— В ночной рубашке, — криво усмехнулся он. — Говорю тебе, моя славная, не думай об этом.
— Не могу — покачала она головой. И вдруг, содрогнувшись всем телом, уткнулась лицом в его плечо. — Не могу-у-у…
— Энни, что с тобой!
Она вся напряглась, уловив нотки удивления в его голосе, но не поддалась, когда он попытался отодвинуть ее от себя. Она поняла, что ей вовсе не хочется отрываться от его теплого тела, не хочется опять очутиться на своем холодном, неуютном краю постели. Не хочется…
Она почувствовала, как ее охватывает дрожь от теплого дыхания сильного, способного успокоить и защитить ее мужчины.
— Энни, глупышка моя маленькая, успокойся!
Теперь его голос звучал по-другому — глуше и вместе с тем обволакивающе. Ее сердце порывисто забилось. Дыхание Рейта ласкало ей кожу. Его рот был совсем рядом с ее шеей, и стоит ей лишь чуть подвинуться…
Она задрожала от острого наслаждения, кровь бешено запульсировала в венах — его губы начали ласкать ее.