А между тем есть, есть в подлунной общаге благословенные этносы, почти неизменно блюдущие себя тысячелетиями, не выказывающие намерения и в перспективе влиться в тот котёл, где напористые глобалисты, составляющие придуманный ими же “золотой миллиард”, гоношат свой сомнительный супчик.
Разумеется, пример африканских да островных максималистов для России, мягко говоря, не зажигателен, не мобилизующ. Да и самостояние их экзотическое, как показывает практика последнего столетия-двух, больше зиждилось на вынужденной изоляции, а как только изоляции пришёл конец, так и самостояние стало неудержимо, даже катастрофически рассыпаться, ведь тысячелетнюю пропасть на костылях гуманитарного подаяния не перепрыгнешь — на них можно лишь до ближайшей евро-американской помойки докандыбать.
Пример японцев-китайцев вдохновлял бы, если б муравьиное усердие и культ дисциплины-самодисциплины были характерными особенностями российского социума. Если бы опять же не была ещё доказана стратегическая экологичность лени.
Успешно размножающиеся индусы, сутками напролёт способные предаваться медитации, которая, очевидно, с успехом компенсирует скудость материальной жизни, этой самой склонностью к медитации нам, несомненно, близки больше, чем кто бы то ни было. Поскольку смотрение на огонь, воду, звезды и чужую работу — есть самая настоящая медитация.
Однако шкодные, поющие на улицах кришнаиты уже больше десятка лет остаются исключительно причудой городского ландшафта, провинция же им категорически не внемлет. Тогда как западное мракобесие, не без примеси, конечно же, восточного, всякий богопротивный оккультизм, язычество и чернокнижие сразу и вполне по-хозяйски обосновались во всех щелях всё ещё совкового быта, откуда рано или поздно придётся их выкуривать запрещённым конвенциями дустом, поскольку менее радикальные средства вряд ли справятся.
Стало быть, наша любимая медитация не совсем та, что достаточна для беззаботного и расширенного воспроизводства населения. Да и от кусочка жареной говядины, пока имеется в доме хоть какая-то копеечка, а похмелье в аккурат отпустило, мы вряд ли с лёгким сердцем откажемся.
И уж само собой, неприменим на необъятных просторах нашей Родины многообразный опыт богоизбранного народа, древнейшего, наверное, из сущих. Хотя чаще всего зависть именно к нему гложет нас, сердешных, насильственно лишённых всепобеждающей, как внушалось, идеи. Потому что эти богоизбранные уж больно умные. Нам так много умников не надо, мы любим, чтобы умников было в меру и чтобы они не особо смешивались с основной народной массой. А то когда вдруг какой-нибудь из них с ней по легкомыслию смешивается, он — как бельмо в глазу, и всяк норовит его ущипнуть либо даже лягнуть в область промежности.
Так что правильней всего нам, русским, оставаться самими собой. Ну, может, толика этнической солидарности не повредила бы, чтобы, значит, кавказцы да азиаты остерегались метелить скопом одного нашего посреди толпы соплеменников его, но чтобы и наши не сбивались в банды с целью месить чурок по рынкам…
Разумеется, надо продолжать бороться с родовыми пороками, пьянству и разгильдяйству, бездорожью и неуважению ПДД то один месячник борьбы объявлять, то другой, только не следует питать иллюзий, будто предки наши в этой священной борьбе глупее были и непоследовательнее нас.
И, само собой, имеет смысл впредь что-то стоящее у других народов перенимать, только не доводя дело до абсурда.
А вот интегрироваться во что бы то ни было так, как мы, ни в чём не зная меры, интегрироваться по самые уши, желательно бы впредь остеречься. Никто не собирается делать нас счастливыми и конкурентоспособными, скорей, наоборот. Поэтому стоило бы уже внятно сказать “золотому миллиарду”: “Если доканаете вы вечно мешающую вам Россию, то, разумеется, обретёте кое-что. Однако утратите ни много, ни мало Мечту. И, стало быть, перспективу”.
Но если всё же интегрироваться, то очень не спеша. Куда спешить-то: ресурсами, слава богу, не обделены, мускулами пока ещё — тьфу, тьфу, тьфу. Да и умишком не сказать чтобы непоправимо подгуляли, просто малость струхнули и подрастерялись перед так называемыми современными вызовами. Которые, может, и принимать-то без разбора не стоит, ибо нельзя проиграть конкуренцию, в которой не участвуешь.
А ещё можно попытаться объяснить миру, что лень наша вовсе не лень, но генетическое отвращение к ничтожным целям и смыслам. Потому что настоящей Целью человека может быть лишь одно — встать когда-нибудь вровень с Богом. В чём, кстати, скорей всего, и состоит Его Замысел. А больше-то — в чём?
Но если даже русская душа — лишь досужая выдумка славянофилов, то как отмахнёшься от абсолютно неоспоримого: русские никогда не паразитировали на покорённых ими народах! В отличие от приятных во всех отношениях европейцев, натурально зациклившихся ныне на своей политкорректности. Уж не говоря про американцев, откровенно тянущих соки из всего человечества.
Конечно, лезли “со своим уставом в чужой монастырь” и русские, командовали, учили правильно жить, но не жрали всласть, равнодушно взирая, как подыхают с голоду обитатели колоний. Конечно, завидовали чёрной завистью более успешным народам, подражали да и подражают им, как последние “попки”, но недочеловеками никого не считали, Бога своего огнём и мечом никому не навязывали… Да, уж если на то пошло, была российская, а потом и советская колониальная империя, но ведь чисто номинально! И от этого, как ни старайся, не отмахнёшься…
А лет через сто, если не через десять, я бы посмотрел, где она будет, пресловутая “мировая элита” со своими развитыми потребностями и хвалёным протестантским трудолюбием. Вдруг да повернётся дело так, что изъяны менталитета обернутся мудрой, рассчитанной на века русской национальной стратегией, которой любые вызовы нипочём…
Вот вкратце и вся обломовщина с маниловщиной пополам. Которые обе чем-то неизъяснимо дороги сердцу, которые неспроста именно русским прихотливым гением рождены.
А ведь был ещё Михайло Васильевич Ломоносов, один из наиболее почитаемых мною литераторов, который имел “любление” к сочинению различных социальных прожектов, направляемых им, за неимением толкового читателя, матушке-императрице. Конечно, идеи его в основном сочтены были бредовыми и внедрению в жизнь не подлежащими, зато теперь они изложены в сборниках ломоносовской прозы, чтение которых столь же увлекательно и поучительно, как и чтение дневников Корнея Ивановича. Но тоже — если кто понимает…
А после всего этого вдруг продолжился давешний недосмотенный до логического финала сон. Как стою я с товарищами на трибуне мавзолея посреди площади Пятого года.
Конечно, я сразу слез с высокого стульчака и туда — в усыпальницу. А там в хрустальном гробе — я сам и лежу. Молодой, красивый, весёлый. В костюме-тройке от кутюр. На груди толстенный том в дорогом переплёте: “Чуман Блудомысл. Избранное”. (Ну, прости, Господи, сон же…) А над головой — табличка: “Целовать покойного категорически воспрещается. А то ещё оживёт”.
Хотел я, как подобает, немного постоять, скорби предавшись, но юный кагебешник уже маячит: проходи, мол. И я — назад. А там ещё маленькая комната, которую я спервоначалу как-то не заметил. И в ней мои товарищи водочкой греются, закусывают слегка, беседуют кто о чём вполголоса. Ну, намахнул соточку и я. Да потом ещё две или три…
И проснулся от ужаса: “Зачем пил, дубина?!” Но сообразил, что лишь — во сне. И сразу — такая бешеная радость. Если кто не знает — типичный сон завязавшего алкоголика. Курить бросишь — курево так же снится…
Как-то нагрянули мы всем шалманом к моей старшей сестре. Славный юбилей она отмечала — полное окончание всех обязанностей перед государством и народом.
В трёх машинах в аккурат и разместились. Даже тёща не нашла возможным отклонить приглашение, хотя ей пришлось спуститься с третьего этажа, на четвёртый подняться, а потом это же самое в обратном порядке проделать.
Встретили нас на пороге две пенсионерки-пионерки, две бодрые молодящиеся старушки — сестра моя да её школьная подруга Татьяна, примчавшаяся аж из столицы Татарстана, запомнившая меня мелким, тощим и всюду мешающимся пионером первой ступени.
— Татьяна? — заорал я с фальшивым восторгом. — Привет! Гляди, как я размножился, как много меня стало!
— Хорошо размножился, — похвалила юная пенсионерка, оглядев всю кодлу то ли с завистью, то ли сочувственно…
Впрочем, поймёт меня и верно — не каждый, но, хоть убейте, я впрямь всех этих внуков, дочерей, зятьёв, жену и даже тёщу ощущаю как бы внутренними органами своей души. От сердца до аппендикса включительно.
Конец