— Если растение не держать в темноте и не топтать, а поливать и удобрять, то оно расцветёт, а некоторые цветы принесут плоды, возможно даже сладкие.
Марш «попаданцев», или Ностальгия по альтернативе
В отечественной фантастике — время альтернативной истории. Странная фраза получилась… Ведь «времен» этих может быть бессчетное количество. Жанр такой: альтернативная история (АИ) — фантастика, посвящённая изображению реальности, какой она могла бы стать, пойди история по другому пути.
Жанр весьма почтенный — родоначальником его считается римский историк Тит Ливий, описавший возможную картину противостояния Рима и империи Александра Македонского, в том случае, если бы тот не умер в 33 года. Да и в дальнейшем к АИ прибегало немало прославленных мастеров, и отнюдь не только фантастов. Но сейчас у нас бум лишь одного подвида этого жанра, а именно, историй о «попаданцах».
Словечко родилось в литературных сегментах Интернета и обозначает героя или группу персонажей, попавших (как правило, не по своей воле) в некий континуум, отличный от их среды обитания. Это может быть прошлое, будущее, иная планета, мир параллельный или перпендикулярный и так далее. Собственно говоря, это тоже полноценный поджанр фантастики, но в рамках АИ он образует отдельную группу произведений — о «попадацах» в прошлое. В нашем случае, это, как правило, угодившие в прошлое современные люди. То есть, речь не идет о схемах, при которых изменение истории обусловлено каким-нибудь отличием от нашего мира — как у Василия Аксенова Крым остается белогвардейским именно потому, что в романе он остров. В рассматриваемой тут литературе все изменения случаются в результате деятельности «попаданцев».
Одним из первых в литературе этот ход применил Марк Твен. Но он был гением — пусть мрачным и недобрым, и в своем романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» прием попаданчества понадобился ему, чтобы выразить некоторые свои мысли по истории, социологии и политики. Для чего плодят попаданцев нынешние российские авторы, разобраться гораздо сложнее. Как и понять, почему именно сейчас АИ вытесняет с книжных прилавков, а также из сердец читателей и вконец выродившееся героическое фэнтези, и недавно еще сверхпопулярные вампирские саги.
Для того чтобы прояснить феномен, стоит набросать стандартную фабулу нынешней АИ. Неким путем — научным, магическим или не разбери-поймешь каким, главный герой (герои) попадают в один из ключевых для России исторических периодов. Особой популярностью пользуются времена Ивана Грозного, XVII век до Петра, Петровское время и — очень-очень — 30-е годы XX века, а также канун Великой Отечественной. Обладая знаниями и умениями современного человека (априори признающимися автором неизмеримо превосходящими знания местных жителей), «попаданец» начинает интенсивную деятельность, в результате чего ситуация меняется в благоприятную для Отечества сторону. Ну, например, петровский флот оснащается броненосцами, в дебрях Сибири возникает могущественное государство, дружественное России, советские войска наносят 22 июня мощный упреждающий удар по вермахту и так далее. При этом, конечно, меняется и последующая история, но автор АИ, как правило, оставляет это обстоятельство за страницами своего произведения.
Тут есть множество забавных нюансов. Например, та легкость, с которой герой разбирается в совершенно незнакомой ему жизни, интегрируется в тамошнее общество, буквально ногой открывает двери сильных мира того, а те внимательно прислушиваются е его рекомендациям и тщательно их выполняют. По поводу последнего очень хочется рекомендовать авторам таких книг перечитать у Джона Карра сцену из романа «Дьявол в бархате», где попавший в тело лорда XVII века историк из века XX пытается отговорить английского короля Карла II от некоторых неверных шагов. Замечу, что писатель сделал своего героя специалистом именно по этому периоду, он буквально пропитан той эпохой, её культурой, бытом и языком, знает мельчайшие её детали.
Чтобы проверить его «пророческие» способности, король спрашивает, где он будет в этот же день через неделю, но профессор истории, прочитавший в своем времени груды специальной литературы и источников, такой мелочи не знает. Тогда король задает другой вопрос:
«— Сейчас вторая неделя июня. Скажите, где я буду находиться в те же число и месяц, скажем, в 1685 году?..
Карл не мог видеть, как побледнело лицо его собеседника. Ибо на его вопрос был лишь один правдивый ответ.
— Сир, — был бы вынужден сказать Фентон, — к этой дате в 1685 году вас уже не будет в живых более четырех месяцев.
Он открыл пересохший рот, но не мог говорить, не мог нанести королю этот удар…
— Сир, — решительно ответил Фентон, — я не могу этого сказать».
Джон Диксон Карр прекрасно знал историю и, конечно, такой разговор «попаданца» с ключевой фигурой эпохи гораздо более убедителен, чем, скажем, Сталин, доверчиво выслушивающий бредни какого-то безумца. Но оставим это на совести авторов. Отпустим им и «картонность» героев, скверную мотивацию их действий, даже многочисленные исторические ляпы. В конце концов, авторы этой АИ и не собирались писать нечто серьезное. Их цель — развлечь себя и читателя. Но для того, чтобы понять смысл этого развлечения, следует вспомнить еще один сетевой термин, пришедший к нам из англоязычного интернета — «мэрисьюшность».
Мэри Сью — героиня произведений некоей сетевой писательницы, сногсшибательная блондинка, наделенная множеством сверхспособностей. Термином «мэрисьюшность» определяют стремление авторов вставить в текст произведения «идеального себя». Так вот, в образе попаданцев «мэрисюшность» очень даже заметна. Что неудивительно: авторы такого рода литературы, в обычной жизни часто принадлежат к почтенной корпорации «офисного планктона», то есть, жизнь их вовсе не богата событиями и яркими впечатлениями. А таковых хочется. И тогда в своих произведениях они начинают отождествлять себя с крутыми героями, парой слов переделывающими историю. И это касается не только непубликуемых «сетераторов».
То, что реальных интеллектуальных и бойцовских качеств у них, скорее всего, на такие свершения не хватит, нисколько их не волнует. Как и их читателей, в свою очередь, видящих в герое себя. Одним просто нравится такое писать, а другим читать. Так глубоко философский жанр фэнтези, каким он был в своем начале, при великом Толкиене и его коллегах-современниках, выродился в бесконечные и бессмысленные хороводы эльфов-орков-гномов, ублажающие инфантилизм писателей и читателей.
Но «мэрисьюшность» — лишь одна из сторон явления. Другая имеет более серьезные, я бы сказал, патриотические причины. Большинству авторов от 30 до 50, то есть, они застали старческое величие и грандиозный крах СССР, что произвело в них некоторую психологическую травму. Детство и юность их прошли во внешне стабильном, защищенном от катаклизмов обществе. По крайней мере, таковым оно сейчас видится сквозь дымку лет. А потом настал хаос перемен, и страна на глазах превратилась из сверхдержавы во второстепенное государство. Всё это породило ностальгию по СССР и горечь за историческую судьбу отчизны, а соответственно, желание каким-нибудь образом исправить положение. В реальности работать для этой цели тяжело и нудно, да большинство и не понимает, что для этого делать. Зато бумага (вернее, компьютер) стерпит все и позволит хоть как-то оформить обеду над супостатами прошлыми, нынешними и будущими, а заодно оказать величайший гений и прозорливость автора. Что и говорить, приятно быть умнее Петра I.
Не мной подмечено, что в западной фантастике крайне мало произведений, в которых такое историческое «прогрессорство» одобряется. Почему-то западные авторы твердо усвоили, что такое «эффект бабочки», когда малейшее действие может иметь глобальные последствия. Потому в западной фантастике на страже времени стоят суровые патрульные Пола Андерсона, да и не только его, хватающие за руку негодяев, посмевших покуситься на изменение истории. У нас же автор ничтоже сумняшеся засылает в XVII век группу современных ученых, снабженных всем необходимым для учинения промышленной революции, а заодно и взвод вооруженного автоматами и гранатометами спецназа — для охраны «прогрессоров». Какие хронопарадоксы за этим последуют, автора волнует меньше всего. Скорее всего, он и не понимает и того, что не обязательно Россия, ради которой все это вроде бы делается, от них выиграет.
В этом, разумеется, присутствуют симптомы нашей тяжкой болезни — тяги к безответственному социальному экспериментаторству, так дорого обошедшейся нашей стране. Но не только. В глубине там — постмодернистская идеология множественностей, пришедшая из восточной философии. Мысля категорией множественностей, признаешь сущим все возможное, а значит, нивелируешь реальность до степени одной из возможностей. Проще говоря, если миров много, ни один из них не есть настоящий. Майя. Иллюзия. Великая пустота.
Тут невольно закрадываются конспирологические мысли: а не поощряется ли разгул «попаданского» АИ некими темными силами? Ведь это очень эффективный способ окончательно разрушить в довольно большой части нашего общества память о подлинной истории, приучить к мысли, что истинны все «варианты» и «линии». Но, думаю, не стоит искать заговор там, где действует обычное недомыслие, помноженное на коллективный комплекс неполноценности.
Призрачный соблазн постмодернизма
Приближается церемония объявления победителя литературной премии «Супернацбест», на которую претендуют лауреаты премии «Национальный бестселлер» за последние 10 лет. Если взглянуть на список отмеченных премией произведений этих претендентов, можно увидеть, что большая часть из них так или иначе носит признаки постмодернизма (ПМ). А иные просто являются ПМ-текстами, как, например, «ДПП(nn)» Виктора Пелевина.
По всему видно, что ПМ становится устойчивым трендом современной русской литературы. Но говорить о ПМ применительно к литературе следует, лишь уяснив, что это не одно, а множество явлений. Это одновременно научная проблема, концепция, мироощущение, художественный стиль, социальный феномен и даже исторический период. При этом проблема темна, концепция невнятна, мироощущение депрессивно, стиль эклектичен, а период кризисный.