Просто Николай Гумилев — это не только про поэзию. Это про русскую культуру вообще, и даже шире — про легендарный русский дух. Этот внешне не слишком красивый мужчина, страдающий заметным дефектом речи, сам по себе был явлением нашей истории.
Вот жена его, Анна Андреевна Ахматова — лишь великий поэт. А их сын — великий ученый (что подтверждается, хотя бы, количеством хулы, изливаемой на него коллегами), чьи идеи рано или поздно встроятся в фундаментальную теорию геополитики.
Однако не потому ли Лев Николаевич стал таковым, что отец его — офицер, дипломат, разведчик — выдвигал революционные для своего времени геополитические (хотя тогда это словечко не было еще в ходу) идеи? И не лежат ли корни евразийства Льва Гумилева в предчувствии его отца, что в новом мире центр тяжести сместится в сторону стран, в то время презираемых европейцами как «нецивилизованные»?
«Ты, на дереве древнем Евразии/Исполинской висящая грушей», — писал Николай Степанович об Африке.
И это тоже не просто образ, рожденный прихотливой поэтической фантазией.
«Мне досадно за Африку, — говорил он в 1915 году, в разгар Первой мировой. — Никто не имел терпенья выслушать мои впечатления и приключения до конца… все это гораздо значительнее тех работ по ассенизации Европы, которыми сейчас заняты миллионы рядовых обывателей, и я в том числе».
А вот в Эфиопии до сих пор помнят поэта Гумало, друга императора Менелика II, которому будущий император Хайле Селассие I, ныне почитаемый адептами как воплощение Бога, «подарил» реку. Можно, конечно, списать эфиопские приключения Гумилева на его поэтическое увлечение экзотикой — если бы за ними не стоял точный расчет военно-политического стратега, работающего на российское государство.
В 1917 году Николай Гумилев, офицер для поручений представителя ставки Верховного главнокомандующего, составил подробную записку с анализом военного потенциала Эфиопии. Изложенные им идеи о стратегическом значении этого региона имеют практическое значение сегодня.
Вообще, есть ощущение, что вот эта сторона жизни Николая Степановича до сих пор раскрыта не в полной мере — как и Николая Пржевальского, Карла Маннергейма, Лавра Корнилова и множества других российских «географов-разведчиков», широко известных в иных своих ипостасях. И правильно: их изыскания имели отношение к глобальной Большой игре держав, а, она, как говаривал Редьярд Киплинг,
«кончится лишь тогда, когда все умрут».
Впрочем, поэт остается поэтом в любых ипостасях, а Николай Степанович саму свою жизнь сделал романтической и героической поэмой. Казалось бы, меньше всего подходит ему изначальное значение его фамилии — от латинского humilis, «смиренный». Но, если посмотреть иначе, он именно смиренно следовал своим предначертанным путем — блистательным и трагическим, который со стороны может показаться хаотичным, но на самом деле подчинялся строгой внутренней логике.
Так он уехал в Африку — от любимой жены, которой добивался долго и мучительно. Так ушел добровольцем на фронт, где воевал по-настоящему, не ради красивой биографии — чему свидетельством два солдатских «Георгия». Так в 1918 году вернулся в Россию, хотя мог остаться за границей, где был во время октябрьского переворота. Конечно, он прекрасно понимал, что его, скорее всего, ожидает на родине, но — путь воина неизбывен…
Состоял ли действительно в контрреволюционной группе, какие задачи стояли перед ним, кто предал его, как принималось решение о его казни — предмет долгого и кропотливого разбирательства для историков. По некоторым свидетельствам людей, знавших его сына, Лев Николаевич всегда считал своего отца героем-монархистом, павшим в борьбе с большевиками. Неизвестно, так оно или нет, но вот свой первый лагерный срок Лев Гумилев точно получил «за папу», публично осадив в университете преподавателя, порочившего честь отца.
Николай Гумилев был арестован 3 августа 1921 года, за четыре дня до смерти Александра Блока. Его обвинили в участии в «Петроградской боевой организации Таганцева». И, несмотря на все старания заступников, среди которых был даже нарком Анатолий Луначарский, обращавшийся лично к Владимиру Ленину, расстреляли.
«Можем ли мы, расстреливая других, сделать исключение для поэта?» — задал тогда риторический вопрос Феликс Дзержинский.
У большевиков тоже была своя внутренняя логика, только она не совпадала с логикой Николая Гумилева, поэта и русского офицера.
В России отмирает профессия писателя
Петербургский писатель и сценарист Дмитрий Каралис провел в своем Фейсбуке опрос коллег-литераторов о том, кто из них существует исключительно писательским трудом.
— Братья-писатели, провожу опрос: кто живет на гонорары от прозы, стихов, пьес, сценариев? Цель — определить процент «удачливых» литераторов на нашу огромную, некогда литературоцентричную, страну, — написал он.
Дмитрий Николаевич подчеркнул, что «не считается» служба «при литературе», то есть, в СМИ или премиальных фондах.
Результаты опроса были ожидаемы: лишь трое писателей подтвердили в комментариях, что они существуют исключительно за счет своего пера. Одним из них был известный фантаст Сергей Лукьяненко.
— В «личку» написали про двух авторов, живущих на гонорары от сценариев, — рассказывает Дмитрий Каралис. — Еще троих я знаю. Либеральных «грантоедов» тоже знаю. А что же остальные?.. В СССР Союз писателей был в десять тысяч человек по всем жанрам. И никто не уходил обиженным… Переводчики, драматурги, прозаики, поэты, «научно-популяризаторы» и документалисты (никого не забыл?) — все жили — не тужили. Путевки в дома творчества, матпомощь от Литературного фонда под написание романа, и — гонорары, на которые прозаики жили пару лет. Плюс публикации в многочисленных литературных журналах, за которые платили гонорары, сравнимые с книжными. После выхода своей первой книжечки в Москве тиражом 75 тысяч экземпляров я бросил работу и стал писать с утра до вечера. А вечером — пили в ресторанчике Дома писателей. На гонорары от второй книжки в 30 тысяч экземпляров купил машину. А с третьей книжки (кончилось советское время) смог только отремонтировать машину. Вот так. Кто сейчас живет на гонорары? Пару десятков писателей-прозаиков на всю страну. Ну, пятьдесят!
Большинство комментариев от литераторов на тему были довольно пессимистичны.
— Хватит жить вчерашним днем — это не вернется никогда, — заметил петербургский писатель и рок-музыкант Владимир Рекшан. — Профессия писателя отмирает. Другой тип цивилизации настал.
Похоже, в какой-то мере он он прав: профессия писателя в том виде, в каком она существовала в СССР, да и вообще в мире с начала XIX по конец XX века, и правда отмирает. Но ведь сам по себе высокий статус писателя за эти два столетия был аномален. Никогда до того собратья-литераторы подобного не имели, и вряд ли когда-нибудь будут.
Еще в середине XIX века некий таможенник не понял Виктора Гюго, когда тот сказал, что зарабатывает пером — чиновник записал его как «торговца пером»… То есть, полтора века назад большинству людей вообще было непонятно, как можно заработать столь «легковесным» делом. А до того успешными писателями считались те, кто находил могущественных покровителей. Но это происходило не за счет их таланта — они могли быть при этом и гениями, и бездарями, — а за счет их коммуникативных способностей. Которыми большинство литераторов в любую эпоху похвастаться не может. Для остальных же писательство было лишь побочным занятием, для души.
Примерно то же самое происходит и теперь — сам Дмитрий Николаевич вспомнил про «грантоедов». А остальные, как и встарь, вынуждены совмещать свое любимое дело с трудом ради хлеба насущного, стараясь, чтобы он был наиболее приближен к писательству, вроде работы в журналистике или написания сценариев. А то и вовсе посторонними делами занимаются. С одной стороны, это плохо, конечно. Но с другой — отсекает от литературы различных ушлых людей, которые, как в СССР, стремились попасть в Союз писателей ради престижа и преференций, сами писателями ни в коей мере не являясь.
Однако жизнь на месте не стоит. Профессию писателя убивает научно-технический прогресс, но он же может ее и возродить — в иных формах. Спрос на людей, умеющих и любящих рассказывать истории, будет всегда. А каким образом они их рассказывают — при помощи лишь памяти и голоса, как в древности, пера или печатной машинки, как еще недавно, или высоких технологий, воплощая свои фантазии, скажем, в сценариях компьютерных игр, — это уже дело техники.
Журналистика: спин-технологии, фейки и ляпы
В зазеркалье
Все глубже мы погружаемся в зыбкий, блестящий и увлекательный, но совершенно виртуальный мир, где любой текст несет сотни подтекстов, где с каждого лица можно тысячами слоев снимать маски…
Знаменитую фирму, производящую прохладительные напитки, очередной раз уличили. На сей раз в одном из видов ее продукции обнаружено остаточное количество кокаина. Скандал, разбирательства, несколько стран продукцию ту запрещают.
— Крутые пиар-менеджеры в этой фирме! Такой креатив замутили! Теперь этот напиток покупатели с прилавков сметать будут!..
Московская арт-группа, известная своими скандальными акциями (то забросает кошками прилавки «Макдональдса», то накануне выборов президента устроит в музее публичный сеанс группового секса) учинила очередное непотребство — ворвалась на судебное заседание по делу организаторов выставки, оскорбившей верующих. Ворвалась, конечно, с целью зеклеймить «продажную фемиду» и поспешествовать гонимым за искусство.
— Молодцы! Сейчас-то этих музейщиков точно засудят — после такого скандала! Эту группу, между прочим, администрация Президента использует — для таких дел…
Известный московский колумнист часто публикует в федеральной газете фельетоны, зло высмеивающие упорно продвигаемую идею гей-парадов в столице.
— Да он же регулярно выпивает с теневым организатором этих парадов! Они вместе пиар-акции и планируют — один парады организует, а второй их печатно прославляет…