Творчество — страница 51 из 65

А фотки красивые, честно!


Рок-н-ролл мёртв, а я…


«Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет»… Ну, похоже на то. Вот и на фото выглядит вполне живым. Двое стоят на травке: расплывшийся в улыбке босс в неформальном прикиде и пожилой довольный собой хипстер. Михаил Николозович Саакашвили и Борис Борисович Гребенщиков встретились в Одессе и благожелательно пообщались.

Да и почему бы известному рок-музыканту не встретиться с губернатором Одесской области? Они свободные современные люди с независимыми убеждениями, оба известные, медийные, как сейчас говорят. Никаких проблем. Только вот почему так погано?..

«Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет»…

Возможно, я обязан жизнью БГ, Бобу, Гребню — Борису Гребенщикову. В самом глубоком бреду позднего СССР, когда не было ни надежд, ни перспектив, ни просвета, его песни напоминали, что я жив и, возможно, буду жить дальше. Я не знаю, что было бы со мной без этих текстов. Возможно, сошёл бы с ума, спился, свихнулся на наркоте, совершил самоубийство. Однако — вылез под потусторонние гитарные аккорды и слабый, но пронизывающий голос. Годы шли, менялась страна и мир, я сам менялся, но БГ был жив, и это грело меня, хотя его песни уже не воспринимались с таким восторгом — просто хорошая музыка, хорошая поэзия… Он даже стал ближе — я вживую видел его на концертах, общался на пресс-конференциях. Я был благодарен ему за то, что он сделал для меня, и сейчас благодарен. Писал про него, но больше всего боялся, что когда-то мне придётся писать о нём некролог — ненавижу этот жанр. А сейчас у меня чувство, словно я его пишу.

«Пал Вавилон великий с его бесконечным днём»…

Но Вавилон хитёр, он застилает глаза, и вдруг, в самый момент упоения своей победой над ним, ты понимаешь, что это не Вавилон пал. А что? Может быть, город золотой?.. И ведь БГ знает это куда лучше меня:

«Ты выходишь к воротам, чтобы принять угловой и Вавилон играет в футбол твоей головой»…

Я пытаюсь сосредоточиться и понять. Может, это моя голова? Может, это я мёртв, а БГ, как всегда, свят и мудр?.. Да только не получается. Вот он после сытного обеда с вином (возможно, грузинским, а скорее, французским) рядом с человеком, по чьему приказу убивали людей в Цхинвале, убивали российских солдат. Человеком, разыскиваемым правосудием собственной страны. В городе, где год назад заживо жгли людей — жгли те же самые или такие же, кто обстреливает сейчас Донбасс… И человек, который стоит рядом с БГ, всё это вполне одобряет и поддерживает. Получается, и БГ тоже…

Скажете, с другой стороны тоже стреляли и убивали? Да, война… Но нет ни малейших сомнений в том, кто её начал — не будь «жареных колорадов» в Одессе, не было бы восстания на Донбассе. Да о чём это я… Все всё понимают. Значит, певец просто выбрал свою сторону. И значит, мы на разных сторонах.

Вот только не надо говорить про «вечное бунтарство». Можно не вспоминать высказывание Уинстона Черчилля:

«Кто в молодости не был революционером — у того нет сердца. Кто в старости не стал консерватором — у того нет мозгов».

Не тот случай. Очевидно, что мозги у Бориса Борисовича есть. Да и не очень похоже на бунтарство такое вот общение с сильными мира сего. Скорее, замаскированный вид конформизма. Ну, или желание быть «в тренде», что, пожалуй, ещё хуже.

И не надо говорить о праве художника стоять над схваткой. Должность «начальника фарфоровой башни» терпима до тех пор, пока не пролилась кровь, после этого она уже дурно пахнет. Да в данном случае и нет никакого «над схваткой» — всё сделано и сказано вполне определённо. Человек выбрал свой Вавилон.

Но самое мерзкое, что поведение художника кладёт отпечаток на всё его творчество. По крайней мере, для современников. И одно это фото отравит для меня всё то, что написал и напел этот человек за всю свою жизнь. А значит, отравит мою юность. И строчка: «Рок-н-ролл мёртв, а я…» приобретёт для меня совсем другое значение. Оно меня категорически не устраивает, но тут ничего уже поделать нельзя.


Вилли Токарев: долгое возвращение


Он расстраивался, когда его воспринимали как певца «ресторанно-уголовной» темы: он же работал в семи жанрах… Для поколения, чья юность пришлась на поздний СССР, имя Вилли Токарева ассоциируется с раздававшимся из-за шипения плохих магнитофонных записей голосом: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…» Его любили, но большинство знало о нем лишь имя и то, что он эмигрант — в Америке. Между тем, его история несколько сложнее.


Названный в честь вождя


«Вилли» — псевдоним, который появился в 70-е годы. А Вилен — имя, образованное от «В. И. Ленин». Вилен Иванович Токарев родился 11 ноября 1934 года на хуторе Чернышеве в Адыгее. Токаревы — из рода кубанских казаков, чьи протяжные песни с детства вдохновляли мальчика. Уже в пять лет вместе с приятелями он организовал «хор».

В год Победы Токаревы переехали в дагестанский Каспийск. Там Вилли начинает сочинять стихи и играть — на балалайке. А вместе с радиоприемником «Рекорд» в его жизни появляется популярная западная музыка, транслировавшаяся «вражескими голосами». Его манили дальние путешествия, и, окончив школу, он пытается поступить в мореходное училище, но неудачно — из-за проблем со зрением. Тогда Токарев устраивается кочегаром на торговое судно, идет в международное плавание. Турция, Италия, Болгария — мечта советского подростка… Конечно, для простого рабочего эти походы вовсе не были круизами, но они давали возможность увидеть мир. За границей Вилли пристрастился к собиранию музыкальных пластинок: в СССР достать свежие записи западных песен тогда было невероятно трудно.

Период странствий окончился обязательной для каждого советского парня армейской службой. Впереди был Ленинград. Потом Вилли уверял, что поступил в престижнейшее музыкальное училище Римского-Корсакова совершенно случайно. Просто, приехав в Питер к друзьям, помог симпатичному старичку дотащить до дома тяжелый контрабас. Старичок же оказался музыкантом Мариинского (тогда Кировского) театра, а его жена — концертмейстером в нем же. Обнаружив в случайном госте слух, супруги предложили ему заниматься с ними игрой на контрабасе и сольфеджио. Что же, бывают и более поразительные совпадения… Так или иначе, пожилые музыканты помогли ему с поступлением.


ВИА и ОБХСС


Карьера юного дарования сразу развивалась несколько неформально. Уже на втором курсе он играл в престижном ресторане «Нева», что говорит как о его предприимчивости, так и о пренебрежении советскими нормами поведения. Вскоре известный джазмен Александр Кролл пригласил его в свой оркестр, а потом Токарев попал в легендарный ВИА Александра Броневицкого «Дружба», в котором зажглась звезда Эдиты Пьехи. Позже он написал для нее песню «Дождь», получив за это очень неплохой по тогдашним меркам гонорар.

Почти десять лет он жил в идеологически стерильном пространстве советской эстрады, работая с Жаном Татляном, Борисом Рычковым. Его пиком в СССР стало участие в оркестре Ленинградского радио и телевидения под руководством Давида Голощекина. Однако в 70-е годы джаз вновь попал под подозрение надзирающих органов. Москва предписала использовать не более трех синкоп (резкий скачок ритма) на произведение, что делало джазовую мелодию не джазовой. Токарев уезжает в Мурманск — по его словам, в поисках творческой свободы. Вероятно, были и иные причины: в мире советской эстрады различные махинации в обход железобетонных правил были обычным, но опасным делом. Еще в студенческие годы Вилли имел неприятности с ОБХСС.

В 1973 году, после песни «Мурманчаночка», к нему приходит что-то вроде «народной славы» регионального уровня. Но стать «известным советским исполнителем» ему было не суждено. Клеймо «неблагонадежного» на нем стояло уже крепко, и в 1974 году КГБ дал ему понять, что не возражает против его отъезда. Собственно, решение об эмиграции он уже принял сам и даже пытался уехать в Израиль, что не удалось — из-за отсутствия еврейских корней.


Небоскребы, небоскребы…


Сорокалетний музыкант покинул страну всего с сотней долларов — больше взять не разрешили. На таможне отобрали ноты, контрабас, даже нательный крест. Так что в Штаты приехал нищий.

«Когда приехал, разобрался очень быстро — за корку хлеба здесь приходится пахать», — пел он потом выстраданные строчки.

Брался за все: разнорабочий, разносчик почты, упаковщик… А петь случалось редко — мешало слабое владение английским. Впрочем, иногда стиль «а ля рюс» был востребован. Для выступления на эмигрантском концерте в Карнеги-холле по требованию организаторов пришлось купить балалайку.

Он стал укореняться в США, когда у него чудесным образом появилось жилье. Как-то после концерта к Вилли подошли риэлторы и предложили участие в долевом строительстве. И не обманули: через полгода у певца была собственная квартира — в небоскребе. Но удача предшествовала новым испытаниям. Всего единожды не успев отметиться на бирже труда, он теряет пособие. Певец становится водителем такси — опасная работа в Нью-Йорке. Его грабили четыре раза и раз чуть не убили.

Угрожавший ему оружием негр заявил: «Я был во Вьетнаме, убил 25 человек… ты будешь 26-м!»

Вилли нашел силы пошутить: «У нас тоже убили 26 бакинских комиссаров!»

Между преступником и жертвой завязался разговор — и ограбление не превратилось в убийство.

Через четыре года ему вновь улыбнулась удача — он записал первый зарубежный диск. Но альбом выглядел продолжением лирики советского периода и не имел особенного успеха. Урок был усвоен — вышедший через два года концерт «В шумном балагане» был стилизован для эмигрантской публики. В творчество Токарева вошли «блатные» мотивы, подаваемые, впрочем, с иронией.

Дела снова пошли в гору. Вилли словно бы вернулся в дни своей молодости — выступал в престижных ресторанах на Брайтон-Бич. Новые песни записывались на кассеты — в общей сложности 24 альбома.


Богатый сэр приехал в СССР