Творения — страница 36 из 129

Зачем ты обманул?

Ветер

А без проказ совсем уснул,

И злые шалости — моя свобода.

Старик

Как черный ветер, колыхается

Из красных углей ожерелье.

Она поет и усмехается,

Костер ночной — ее веселье.

Она поет, идет и грезит,

Стан мошек волосом разит.

Как луч, по хвойным веткам лезет

И тихо к месяцу скользит.

То в сумраке себя ночном купает,

То в облаке ночном исчезла,

То молчаливо выступает

В дыму малинового жезла.

Она то молнией нагой

Блеснет одна в дуброве черной,

То белодымною ногой

Творит обряд упорный.

Русалка

Всюду тени те,

Меня тян<е>те!

Только помните —

Здесь пути не те,

Здесь потонете!

Жмурился вечер,

Жмуря большие глаза,

Спрячась в озерах во сне голубых.

Тогда я держала в руках голубей,

Сидя на ветке шершавой и старой,

И опрокинутой глыбой

Косы веселий

Висели.

В осине осенней

То было.

<Лешак>

Час досады, час досуга,

Час видений и ведуний,

Час пустыни, час пестуний.

Чтоб пышней, длинней и далее

Золотые косы дали ей.

Виноваты вы не в этом,

Вы греховны тем, что нынче

Обещались птицы звонче:

«Полотенцем моей грезы

Ветру вытру его слезы».

Ветер — ветреный изменник,

Не венок ему, а веник.

Вы помните, страстничал вечер

Громадами томных,

Расширенных глаз над озером.

Ветер

Там не та темнота.

Вы ломите мошек стада,

Вы ива своего стыда,

Где мошек толкутся стада.

Теперь, выходя из воды,

Вы ива из золота,

Вы золота ива.

Чаруетесь теми,

Они сосне

Восклицали: «Сосни!»

Чураетесь теми,

Она во сне

Заклинала весну.

Явен овен темноты.

Я виновен, да, но ты?

Вы ива у озера,

Чьи листья из золота.

Русалка

Лени друг и враг труда,

Ты поклялся, верю чуду,

Что умчимся в никогда

И за бедами забуду,

Что изменчив, как вода.

Рыбаки

Вышел к сетям — мать владычица!

Что-то в сетях тупо тычется.

Изловили ли сома,

Да таких здесь не видать!

Или спятил я с ума!

А глаза уж смотрят слабо.

Вышел парень:

«Водяная бьется баба!»

И сюда со мной бегом,

Развязаться бы с грехом.

Ветер

Чары белые лелею,

Опрокинутые ивами.

Одоленом* одолею

Непокорство шаловливое.

Голубой волны жилицы,

Купайтесь по ночам,

Кудри сонные струятся

Крученым панычом*.

Озаренные сияньем,

Блещут белым одеяньем

По реке холодной беженки,

На воде холодной неженки.

Я веселый, я за вами,

Чтоб столкнуть вас головами.

Русалка

Слышишь, ветер, слышишь ужас?

Ветра басня стала делом.

В диких сетях обнаружась,

Бьется Вила нежным телом.

Режут листья, как мечи,

Кожу неги и услад.

Водяной бугай*, мычи,

Жабы, вам забить в набат!

Пышных кос ее струя,

По хребту бежит змея.

И косые клетки сетки,

Точно тени зимней ветки,

Сот тугой и длинной сетки,

Режут до крови рубцы.

И на теле покрасневшем

Отпечатана до мяса

Сеть, вторая — на руках,

Точно тени на снегу

Наклоненных низко веток.

И, запутанная в соты,

Дичь прекрасная охоты

Уж в неволе больше часа,

Раскраснелась и в слезах,

Слезы блещут на глазах.

Дрожат невода концы.

Холить брось свои усы,

Злой мальчишка и пророк.

Это злой игре урок.

Вила лесным одуванчиком

Спускалась ночью с сосны,

Басне поверив обманщика,

Пленница сеток, не зная вины.

Ну, берись скорей за помощь,

Шевелись, речной камыш!

Ветер

Цапля с рыбою в зобу

Полетела за плотину,

Вила милая, забудь

Легкой козни паутину.

Я в раскаяньи позднем

Говорю «прощайте» козням.

Вила

Удалого рыболова

Плеском влаги испугаю.

Чу, опять пронесся, снова,

Водяного рев бугая.

Сестры, подруги,

Зубом мышиным

Рвите тенета,

Ветер, маши нам,

После поймете!

Девы

Ля*! Ля! Ля!

Девушки, ля!

Рвет невода

Белая жинка.

Всюду заминка,

Льется вода.

Спят тополя.

Синяя доля

Ранней зари.

Сказку глаголя,

Шли рыбари.

В руке их уда,

Идут сюда.

Утро

Поспешите, пастушата!

Ни видений, ни ведуний,

Черный дым встает на хате,

Все спокойно и молчит.

На селе, в далекой клуне

Цеп молотит и стучит.

Скот мычит, пастух играет,

Солнце красное встает.

И, как жар, заря играет,

Вам свирели подает.

Осень 1919, 1921

208. Поэт

Как осень изменяет сад,

Дает багрец, цвет синей меди,

И самоцветный водопад

Снегов предшествует победе,

И жаром самой яркой грезы

Стволы украшены березы,

И с летней зеленью проститься

Летит зимы глашатай — птица,

Где тонкой шалью золотой

Одет откос холмов крутой,

И только призрачны и наги

Равнины белые овраги,

Да голубая тишина

Просила слова вещуна, —

Так праздник масленицы вечной

Души отрадою беспечной

Хоронит день недолговечный,

Хоронит солнца низкий путь,

Зимы бросает наземь ткани

И, чтобы время обмануть,

Бежит туда быстрее лани.

Когда над самой головой

Восходит призрак золотой

И в полдень тень лежит у ног,

Как очарованный зверок, —

Тогда людские рощи босы

Ткут пляски сердцем умиленных

И лица лип сплетают косы

Листов зеленых.

Род человечества,

Игрою легкою дурачась, ты,

В себе самом меняя виды,

Зимы холодной смоешь начисто

Пустые краски и обиды.

Иди, весна! Зима, долой!

Греми, весеннее, трубой!

И человек, иной, чем прежде,

В своей изменчивой одежде,

Одетый облаком и наг,

Цветами отмечая шаг,

Летишь в заоблачную тишь,

С весною быстрою сам-друг,

Прославив солнца летний круг.

Широким неводом цветов

Весна рыбачкою одета,

И этот холод современный

Ее серебряных растений,

И этот ветер вдохновенный

Из полуслов, и полупения,

И узел ткани у колен,

Где кольца чистых сновидений.

Вспорхни, сосед, и будь готов

Нести за ней охапки света

И цепи дыма и цветов.

И своего я потоки,

Моря свежего взволнованней,

Ты размечешь на востоке

И посмотришь очарованней.

Сини воздуха затеи.

Сны кружились точно змеи.

Озаренная цветами,

Вдохновенная устами,

Так весна встает от сна.

Все, кто предан был наживе,

Счету дней, торговлеотданных,

Счету денег и труда, —

Все сошлись в одном порыве

Любви к Деве верноподданных,

Веры в праздник навсегда.

Крик шута и вопли жен,

Погремушек бой и звон,

Мешки белые паяца,

Умных толп священный гнев,

Восклицали: Дева — Цаца!

Восклицали нараспев,

В бурных песнях опьянев.

Двумя занятая лавка,

Темный тополь у скамейки.

Шалуний смех, нечаянная давка,

Проказой пролитая лейка.

В наряде праздничном цыган,

Едва рукой касаясь струн,

Ведет веселых босоножек.

Шалун,

Черноволосый, черномазый мальчуган

Бьет тыквою пустой прохожих.

Глаза и рот ей сделал ножик.

Она стучит, она трещит,

Она копье и ловкий щит.

Потоком пляски пробежали

В прозрачных одеяньях жены.

«Подруги, верно ли? — Едва ли,

Что рядом пойман леший сонный?

Подруги, как мог он в веселия час

Заснуть, от сестер отлучась? —

Прости, дружок, ну, добрый путь,

Какой кисляй, какая жуть!»

И вот, наказанный щипками,

Бежит неловкими прыжками

И скрыться от сестер стремится,

Медведь, и вдруг свободнее, чем птица,

Долой от злых шалуний мчится.

Волшебно-праздничною рожей,

Губами красными сверкнув,

Толпу пугает чернокожий,

Копье рогожей обернув.

За ним с обманчивой свободой

Рука воздушных продавщиц,

Темнея солнечной погодой,

Корзину держит овощей.

Повсюду праздничные лица

И песни смуглых скрипачей.

Среди недолгой тишины

Игра цветами белены.

Подведены, набелены,

Скакали дети небылицы.

Плясали черти очарованно,

Как призрак с призраком прикованные,

Как будто кто-то ими грезит,

Как будто видит их во сне,

Как будто гость замирный лезет

В окно красавице весне.

Слава смеху! Смерть заботе!

Из знамен и из полотен,

Что качались впереди,

Смех, красиво беззаботен,

С осьминогом на груди,

Выбегает, смел и рьян, —

Жрец проделок и буян.