– Меня не замените, – надулось Эго, – я внук самого Петра Великого, и вся земля вертится вокруг меня. Я самый знатный, я самый сильный, я самый красивый, я самый умный, что мне и учиться-то совсем не надо, я и так все знаю!
Я уже было хотела ответить дерзкому Эго, но тут меня остановил Сергей Сергеевич.
– Погоди, Птица, – сказал он мне, – кажется, я знаю, что нам делать и кого боится это существо. И хоть его дед, Петр Алексеевич, был далеко не святой, думаю, я смогу договориться с хранителем Врат, чтобы его на некоторое время отпустили к нам – последить за непутевым внучком. Потом отработает свое на адских галерах, а если все у него получится и внук станет приличным человеком, то я обязуюсь ходатайствовать перед Отцом об амнистии.
– Дед!!! – возопило Эго Петра, на глазах которого выступили большие крокодиловые слезы. – Нет, нет и еще раз нет, только не это! У него есть большая палка, и он ею очень больно дерется. Прошу вас, господа, пожалейте меня, несчастного, ведь когда дед увидит меня такого, он меня просто убьет…
– Не убьет, – уверенно ответил Серегин, – так, пару-тройку палок о твой хребет обломает, и станешь ты как шелковый. Шаг вправо, шаг влево приравнивается к побегу, прыжок на месте – попытка улететь. Охрана стреляет без предупреждения. С тобой, приятель, по-другому никак.
Я не успела ничего сказать или как-то иначе вмешаться в происходящее, когда с легким хлопком прямо перед нами возникла опирающаяся на трость призрачная фигура первого русского императора в зеленом преображенском кафтане и треуголке.
– Заключенный Петр Михайлов по вашему приказанию прибыл, гражданин начальник, – отрапортовал он, обернувшись к Серегину, – жду ваших указаний.
– Вы это, Петр Алексеевич, – ответил Серегин, – будьте добры, смените лексику. Тут вам не зона, и я вам не кум.
– Вижу, человече, – ответил покойный император, – окидывая взглядом Серегина с ног до головы. – Меч-то у тебя в руках вроде как архангела Михаила?
– Да нет, – отрицательно покачал головой Серегин, – не архангела Михаила этот меч, просто похож. Но свойства у него почти те же. И всякую нечисть выжигает под самый корень, и за правое дело рубит без всякой пощады, невзирая на брони и кольчуги. Уполномоченный я от Отца нашего небесного по делам России, бог справедливой оборонительной войны, князь Великой Артании капитан сил специального назначения Сергей Сергеевич Серегин.
– Понятно, Сергей Сергеевич, – кивнул покойный император, – вижу, что человек ты важный и облеченный властью. Меч к тому же у тебя такой особенный, Господом нашим благословленный. Но скажи мне, князинька Сергей, для чего звал ты меня с той каторги, на которую по заслугам моим определил меня Господь?
– Есть непыльная работа по специальности и одновременно семейное дело, – сказал Серегин. – В случае успеха тебе выйдет амнистия и вечный покой, в случае неудачи вернешься и дальше грести на своих адских галерах до скончания Вечности, ибо правильно сказал, что заслужил своей ненужной жестокостью. Ну как, бывший государь император Петр Алексеевич, согласен?
– Вижу, что не лукавишь, Артанский князь, – кивнул Петр Великий, – да и меч твой не даст соврать – не терпит божественное оружие лжецов, а потому я согласен. Сказывай, Сергей Сергеевич, что мне должно сделать?
– Вот видишь, – сказал Серегин, – сидит на корточках лохматая чамора болотная, на человека совсем не похожая? Это внутренняя сущность твоего внука, тоже Петра Алексеевича, царствующего под именем Петр Второй. Пока еще царствующего, потому что с такой внутренней сущностью сей вьюнош начал уже пускать государство Российское в распыл. Все созданное тобой приходит в запустение и подергивается тленом разрушения.
– Алешкина кровь, тот тоже был неуч и бездельник, сынок мой богоданный… – сквозь зубы прошипел Петр Великий, поудобнее перехватывая дубинку. – Только и ждал того момента, когда сядет после меня на трон и пустит все прахом. Ну, погоди, внучок… ужо я тебя отлуплю сейчас по первое число! До конца жизни помнить будешь…
– Погодите, Петр Алексеевич! – воскликнула я в отчаянии, – не бейте его. Он же не виноват в том, что, родившись, он не был никому нужен, что его не учили и не воспитывали. Если ребенка поселить на псарню среди собак, то он залает, если в овчарню, среди овец, то он заблеет, если в птичник, среди кур и петухов, то закукарекает. Твоего же внука просто забыли и не занимались с ним, причем каждый надеялся извлечь из его невежества свою личную пользу.
– Скажи, князь Артанский, кто эта женщина, и почему она речет столь возмутительные слова? – произнес, не глядя в мою сторону, Петр Великий.
– Это моя ближняя помощница и боевой товарищ Анна Сергеевна Струмилина, – ответил Серегин, – во-первых – она сильный маг разума, а во-вторых – за ее душевную чистоту и доброту Отцом Небесным ей было даровано право прощать всех слабых, малых, сирых и убогих, а внук твой такой и есть, поэтому ее речи ничуть не возмутительны. Какой же император мог выйти из твоего внука, если он был марионеткой – сперва в руках Меншикова, потом Долгоруких, которые планировали выдать замуж за твоего внука своих дочек и править от его имени.
– Пойми, Сергей Сергеевич, – игнорируя меня, сказал дух покойного императора, – каждому из нас при рождении Господь дает вольную волю и чистую, как рождественский снег, душу, и каждый сам решает, во что ему себя определить – в добро или во зло. По лености душевной своей внучок мой, как и его отец, остался неучем. Меня вообще ничему не учили, и постигал я все, что мне требовалось, совершенно самостоятельно. И ремесло плотника, и кузнеца, и полководца, и правителя я изучал сам, без всяких посторонних подсказок. И вообще, прощение отнюдь не отменяет наказания. Я же не казнить его собираюсь, а всего лишь поучить палкой уму-разуму. Обычное, в принципе, дело; пожалеешь розгу – испортишь чадо. А тут у нас уже не чадо, а исчадие ада, так что без палки никак. Ну, внучок, спускай портки и нагнись, отхватишь ты у меня сейчас батогов по голой заднице!
– Ой! – взвизгнула вдруг наша Ася-Матильда, указывая пальцем на Эго Петра Второго. – Смотрите, что творится, товарищи! Животное-то подыхает!
И в самом деле, пока мы рядились с духом Петра Великого на тему о том, насколько строго он будет перевоспитывать своего непутевого внука, Эго Петра Второго начали корежить корчи, связанные с неотвратимостью воспитательного процесса. Это был как раз тот случай, когда ожидание неотвратимого наказания бывает страшнее самого наказания. И вот в том момент, когда Петр Великий приказал Эго спустить штаны и нагнуться, эти корчи перешли в предсмертные судороги. Сейчас еще слабо подергивающаяся тушка стремительно истаивала зловонным дымком. Было видно, что пройдет еще несколько мгновений и от нее не останется вообще ничего.
– П…п…ц!!! – выразил всеобщее обалдение Серегин. – Прости меня, Господи, но мы опять обосрались! Ну не мое вся это политика с интригами, не мое! Дайте мне открытого врага, вторгшегося в Россию во главе огромной армии в двунадесять языков, и я сделаю с ним то же, что сделал с аварами и татарами. А тут и не развернешься, и не приловчишься. И вообще, каждый должен заниматься своим делом – Серегин воевать, а интриганы интриговать.
– Считай, что ты прощен, – громыхающим голосом заговорил отец Александр, – ты сделал все, что было в твоих силах, и твоя неудача случилась не по твоей вине, а по вине тех, кто сделал все, чтобы дух человеческий в Петре Алексеевиче-младшем превратился в дикое животное. И одним из этих виновных является его собственный дед, не взявший на себя воспитание осиротевшего внука. Да, собственно, он и сына своего упустил точно так же, спохватившись только тогда, когда Алексей Петрович стал взрослым человеком. Одним словом, слушайте все мой приговор. Дух Петра Алексеевича Романова-старшего приговаривается к пожизненному заключению в теле его внука Петра Алексеевича Романова-младшего с исполнением всех его императорских и семейных обязанностей. Все! Отныне и присно и во веки веков! Аминь! А вот когда это наказание закончится и означенный дух снова предстанет перед нашим взором – вот тогда мы поговорим об амнистии и решим, что ему даровать – вечный покой или вечную каторжную скамью на галерах. Второго шанса не будет. Аминь!
Громыхающий голос утих, а мы все, включая дух покойного императора, находились в состоянии всеобщего обалдения. Первым пришел в себя как раз дух Петра Великого.
– Ну что же, – сказал он нам, – наверное, я должен вас поблагодарить. Ведь это вы сделали так, что Господь представил мне возможность прожить вторую жизнь и постараться исправить сделанные ошибки. А теперь я попрошу оставить меня в покое, мне надо многое передумать и многое решить. Мы с вами еще встретимся, но уже не здесь. До свиданья…
Хлоп! – и мы все вместе снова стоит перед ванной с магической водой, и подросток в этой ванне, в котором ничего не осталось от испуганного избалованного ребенка, смотрит на нас жестким взглядом взрослого, изрядно пожившего и много перенесшего мужчины.
– Я вернулся, господа, для того, чтобы начать все заново, – говорит он нам, – какое счастье снова чувствовать себя живым и здоровым!
Часть 32
Четыреста двадцать шестой день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.
Государь Всероссийский Петр Алексеевич Романов (в обоих смыслах) на обед кушал гречневую кашу с подливкой и поджаренными кубиками мяса молодого уткозавра, по вкусу наиболее походившего на курятину. Нет, не так! Худой, субтильный с виду пацан жрал в три горла – так, что трещало за ушами. В своем неумеренном аппетите он значительно обгонял не только своих биологических сверстников Колдуна с Профессором, но также и Анастасию, Птицу и даже Кобру, которая в силу своих энергетических характеристик никогда не отличалась умеренностью в еде.
Лилия сказала, что это подселенная дедова душа подгоняет новое тело под привычные биологические характеристики. Поэтому и ужин, поданный сразу после вселения, и завтрак, и обед новоявленный обитатель императорского тела пожирал просто с волчьим аппетитом, только мясо трещало на крепких зубах. Еще за поздним ужином в кафе на танцплощадке, палочка за палочкой поглощая шашлык из того же уткозавра, Петр уже называя меня братом (то есть признав ровней), признался, что чувствует себя в теле внука как в чужом тесном кафтане, который хочется скинуть или растянуть по размеру. Отсюда и голод, как чисто подсознательное стремление ввести тело в прежние габариты. Да и силушк