а с выносливостью у Петра Первого были немалые, иначе как он мог много часов махать молотом в кузне или топором на судоверфи.
Кстати, о ровне. Когда после воскрешения Петра мы все вместе шли обратно на танцульки (по-Петровски «на ассамблею»), навстречу нам попался полк лилиток-уланш, возвращавшийся в пункт постоянной дислокации с ночных егерских учений. Зрелище впечатляло. Остроухие, чуть раскосые девки сверхгренадерского роста маршировали походным шагом, распевая «Не плачь, девчонка»; колыхались над строем над левым плечом стволы супермосиных, над правым – рукояти длинных кавалерийских палашей, чуть побрякивала хорошо пригнанная амуниция, мотались в ножнах на поясе штык-ножи и закрепленные на разгрузочных жилетах поверх кирас патронные подсумки с магазинами. Увидев нашу компанию, возглавляющий колонну молоденький ротмистр (капитан), из числа попавших к нам курсантов-егерей, скомандовал:
– Обожаемому командиру – троекратное «Ура»!!! Полк, равнение налево, строевым шагом марш!
И все восемь сотен лилиток, отбивая шаг, прошли мимо нас строевым, с высоты своего роста пожирая меня обожающими глазами. А у Петра, видимо, защемило в душе, когда он вспомнил, как так же, удерживая на плече тяжелые фузеи, проходили мимо него семеновцы и преображенцы. Когда уланский полк прошел мимо нас, и его строевой шаг снова сменился походным, Петр как бы ненароком спросил, сколько у меня таких солдат. Я честно ответил, что у меня есть: кавалерийский корпус в двенадцать тысяч сабель, который после спешивания превращается в хорошую пехоту, три пехотных легиона по десять тысяч штыков каждый, а также танковый полк и специальный разведывательный батальон, от которого даже черти в ужасе разбегаются во все стороны. Именно после того случая Петр перестал пренебрежительно называть князинькой Сергеем, перейдя на нейтральное «Сергей Сергеевич», а потом уже на обращение как к равному: «брат мой Сергей Сергеевич».
Далеко не каждый европейский властитель его времени мог позволить себе содержать такую армию, и в свой проигрышный Прутский поход Петр поперся с еще меньшим по численности войском. Правда, он пока не знает, что такое пулеметы и магазинные винтовки, да и артиллерия у меня не ровня местной. Мастерские «Неумолимого» наладили выпуск неплохой реплики четырехфунтовой стальной казнозарядной пушки Круппа. Плюсом этой артиллерии было то, что она могла использовать картечь, чугунные фугасные гранаты и черный порох местного производства – а значит, не зависела от поставок высокотехнологических боеприпасов. Для времен до середины девятнадцатого века включительно – это просто ужасная вундервафля. Мы еще подумаем, какие из технологий военного назначения можно будет передать всероссийскому императору Петру Алексеевичу, а какие лучше придержать, потому что из-за общей технологической отсталости он все равно не сможет воспользоваться предоставленными нами возможностями. Главное в этом деле, чтобы некоторые немирные соседи притихли, а некоторые – такие, как Крымское ханство – просто исчезли с карты мира.
Потом, после шашлычка в кафе, когда был удовлетворен первый голод тела, Петр как клещ вцепился в отца Александра, попросив уделить ему время для короткой душеспасительной беседы. Петр Алексеевич еще в первой жизни был крайне религиозным человеком, поэтому короткая душеспасительная беседа за отдельным столиком под Пологом Тишины вылилась в три с половиной часа. А чего же не побеседовать с батюшкой, когда не требуется стоять на ногах, а можно сидеть, как какому-нибудь латинянину. Было видно, что Петр с большим вниманием внимает тому, что говорит отец Александр. И то к лучшему, потому что отец Александр плохого не посоветует, к тому же, судя по особому пронзительному ощущению, которое возникало у меня время от времени, иногда к беседе с Петром Алексеевичем через своего аватара подсоединялся и сам Небесный отец.
Дожидаться завершения этого разговора остался только один я; даже позевывающая Кобра в конце концов удалилась восвояси, сказав, что завтра будет трудный день, а потому пора спать. Петр Великий, даже в теле подростка – это что-то с чем-то. Вызвали, понимаешь, проблему на свою голову, теперь расхлебывай. В ответ я ей напомнил, что, когда она давала присягу, то обязалась ради благополучия России стойко терпеть тяготы и лишения военной службы. Так как все, что мы делаем (в том числе и повторное воцарение Петра Великого) нацелено к этой благородной цели, сержанту Кобре лучше не стонать, а приложить все усилия к тому, чтобы все прошло наилучшим образом. Тем более что топором по шее, если что, достанется не нам, а охреневшим от безнаказанности боярам-олигархам. Уж их-то Петр Алексеевич непременно почикает топориком под мерку гроба. Что Ходорковский с Абрамовичем и Дерипаской, что Голицыны, Долгоруковы и Головкины – жалости к таким людям у меня никогда не было.
Когда беседа закончилась, танцульки уже завершились, оркестр свернулся и ушел, большая часть магических фонарей погасла, а остальные светили вполнакала, чтобы только запоздавшие гуляющие не спотыкались в темноте. Встав из-за стола, Петр попрощался с отцом Александром и вышел ко мне на подгибающихся ногах. По всему видно, что Птице там ловить будет нечего, потому что за позитивную реморализацию Петра Великого взялся сам Небесный Отец. Уже по дороге к Башне Силы, в которой я решил поселить своего гостя (не в злосчастной башне Власти же его селить), Петр вдруг спросил, не знаю ли я, почему у отца Александра голос иногда обычный, а иногда в нем будто начинает громыхать далекая гроза. Мол, именно в такие моменты отец Александр говорил такие вещи, о которых простым смертным, буду они хоть цари-короли, хоть императоры, даже помыслить то страшно.
– Громыхание, говоришь, брат Петр? – усмехнулся я. – Так это ты сподобился пообщаться с самим Богом-отцом, иначе еще именуемым Творцом всего Сущего. Гордись, далеко не с каждым человеком Отец идет на разговор, даже если тот беседует с его аватаром. А те, которые слышали его советы и не стали их выполнять, поступают как человек, бросивший наземь и растоптавший поданный ему хлеб. Я совершенно серьезно. Именно через это отцу Александру дана очень большая сила. Один раз он своим Словом так прихлопнул сатанинское отродье, что от того только дым пошел. Так что не думай, что перед тобой самый обыкновенный священник. Все далеко не так просто, как это кажется на первый взгляд.
Вот на этой оптимистической ноте мы и расстались. Я пошел к себе, к Елизавете Дмитриевне и маленькому Сергею, а Петр – в выделенные ему апартаменты.
Утром все завертелось с новой силой, и первым делом, встретив меня за завтраком, Петр пожаловался, что ему ночью остро не хватало денщика. Когда я его спросил – неужто невидимые магические слуги отказались его обслуживать? – он ответил, что нет, не отказались, но поговорить за жисть ему было не с кем. Насилу, мол, уснул.
Вот, блин, проблема – где ж я ему денщика подходящего возьму? Во-первых – население заброшенного города по преимуществу бабье, то есть лилитко-амазонское, хотя любая пойдет в денщицы к Петру Великому с радостью. Во-вторых – я тут же вспомнил, что из денщиков Петра Великого выходили немаленькие в нашей истории люди. То есть немогузнайки с треском вылетали обратно в полк, а вот действительно умные люди с этой должности начинали делать карьер. В-третьих – пришло понимание, что и люди в денщики к Петру нужны не простые, а такие, чтобы ему интересно было с ними поговорить, и в то же время которым эта работа была бы «по чину», а самое лучшее, если бы они были его Верными.
Пока эта мысль окончательно не оформилась, я убрал ее подальше – дозреть, а сам занялся тем, что после завтрака принялся показывать Петру товар лицом и тем попал в десятку. Такие экскурсии по незнакомым местам с показом и рассказом Петр не просто любил, а обожал. Думаю, что поле моей экскурсии были забыты и французы, и англичане, и голландцы, а всероссийского самодержца появился новый жизненный идеал. Первым делом мы заглянули в танковый парк, где, собственно, Петр, лазая по танкам и задавая тысячи вопросов командиру полка подполковнику Седову, застрял часа на три. Девяносто танков, которым наплевать, сколько перед ними вооруженных фузеями солдат противника, привели юного/старого императора в состояние трепетного восторга.
Потом мы взяли у танкистов командирский УАЗ (еще один предмет удивления и восторга) и побывали на стрельбище, где Петр пострелял по мишеням и из супермосина, и из пулемета его же имени, но на самом деле Калашникова, опробовал все три варианта автоматов – и тот, что из почти нашего мира, откуда пришел танковый полк, и тот, что из мира контейнеровоза, и тот, что из мира, из которого прямо к нам в руки обвалился майор Половцев со своими курсантами. Сначала Петра смущал слишком маленький калибр стрелкового оружия (у тогдашних фузей калибр был как у крупнокалиберных пулеметов), но потом, убедившись, что все это бьет далеко и мощно (особенно супермосин), он сменил скепсис на милость и провел на стрельбище еще полтора часа, одну за другой поражая мишени. Потом мы собирались на кавалерийские учения, но тут подошло время обеда и мы резко сменили курс, возвращаясь к нашей башне Силы.
Именно за обедом, когда Петр расправлялся со своей порцией каши с мясом, у меня окончательно оформилась мысль о том, что ему надо попробовать обзавестись своими собственными Верными. А что – Петр человек харизматичный, иначе гвардия не шла бы за ним в огонь и в воду, и к тому же в теле подростка сидит дух взрослого мужчины, а значит, «клевать» на него будут именно взрослые лилитки, а не молодняк. Переженит их на своих гвардейцах – и будет такой приплод, что через двадцать-тридцать лет (примерно во времена семилетней войны) мир вздрогнет от ужаса при одном взгляде на русских гренадеров. Но этим мы займемся немного опосля, потому что желающая покончить с Елисавет Петровной банда убийц во главе с Михаилом Голицыным уже подъезжает к Санкт-Петербургу, и после завершения экскурсии по нашим военным достопримечательностям нужно будет подготовить злодеям горячий прием. При этом участие в данном мероприятии Петра Алексеевича тоже обязательно, ведь эти мерзавцы собрались убивать не кого-нибудь, а его родную дочь.