Выслушав эти слова, Петр только хмыкнул, но ничего говорить не стал. Король Генрих галантно подал руку Елисавете Петровне, Кобра свистнула лилиткам, что им пора перестать изображать статистов, и, собрав лошадей разбойничков (вот уж ни в чем не виновные твари) тоже направляться на выход. И не стоит жалеть дешевеньких паркетов – Елисавета Петровна в этом доме жить больше не будет, теперь у нее есть жених, который скоро станет мужем, он и обеспечит девушку всем необходимым в ее будущей жизни французской королевы.
Тогда же и там же. Бронзовый Меч-махайра по имени Дочь Хаоса.
Удивительно скучное мероприятие. Моя милейшая Носительница достала меня из ножен только для того, чтобы до полусмерти напугать кучку гнусных разбойников, готовых обделаться при первом же блеске моего клинка. Они даже собрались было разбежаться в разные стороны, но единственный выход перекрывали вооруженные до зубов и серьезно настроенные лилитки, так что разбойничкам пришлось проделать обряд унижения, побросав свои орудия бандитского ремесла и разоблачившись догола. Сказать честно, я и не стала бы пить жизни ни у кого из этой банды. Все они там больные различными кармическими болезнями. Выпьешь у такого жизнь – и потом сама все оставшееся время своего существования будешь страдать от различных несчастий. Нет уж, не надо, обойдусь как-нибудь.
В компенсацию за сегодняшнее неудачное приключение моя милая Надлежащая Носительница Ника уже пообещала мне экспедицию в местный Бахчисарай за награбленными сокровищами, во время которой я смогу взять столько жизней нукеров тамошнего хана, сколько захочу. Вот это будет волнительное приключение, полное яростных схваток, во время которых мы с Никой проверим все то, чему она научилась во время наших длительных совместных тренировок. Ух, и повеселюсь я там, потешаясь над разными доморощенными деревенщинами, которые только и умеют, что пугать связанных и безоружных рабов. А теперь до скорого – Ника сейчас уберет меня в ножны, а значит, нам пора идти…
2 февраля (22 января) 1730 года. Москва, усадьба Ромодановских.
Князь Иван Федорович Ромодановский, единственный сын своего великого отца князя-кесаря Федора Юрьевича и последний в роду Ромодановских уже почти год тихо умирал в стоически переносимых мучениях от сочетания желчнокаменной болезни и подагры. Заморские лекари-шарлатаны давно опустили (или подняли?) свои руки перед этой болезнью, ну а к бабкам-шептуньям, травницам и прочим знахаркам князь Ромодановский и сам не испытывал доверия. С другой стороны, обе этих болезни являются следствием нарушения обмена веществ из-за неправильного образа жизни, злоупотребления табаком, алкоголем, большого количества мясной пищи в рационе, и так далее и тому подобное. Даже современные врачи, попади к ним на консилиум князь Иван Федорович, не смогли бы посоветовать ему никаких чудодейственных средств, а только ограничение, а еще лучше полный отказ от табака и алкоголя, ограничение потребления мясных продуктов, режим дня, чтобы без лишних волнений и по часам. Ну и, конечно, отвратительные на вкус травяные настои, которые требуется безропотно пить несколько раз в день.
«И зачем мне такая жизнь? – закономерно спросил бы у врачей князь Ромодановский, – Я в монахи не записывался!»
Жить Ивану Федоровичу оставалось чуть менее двух месяцев, но тут встал вопрос комплектования команды возвернувшегося к жизни в теле собственного внука императора Петра Великого – а тот одним из первых вспомнил о сыне своего вернейшего соратника и вельми опечалился, узнав, что тот тяжко болен.
– Не вопрос, брат мой Петр Алексеевич, – ответил на эту печаль Артанский князь Серегин, – вылечили тело твоего внука от оспы (душу лечить было уже поздно), вылечим и сына твоего вернейшего соратника от чего угодно, ибо только воскрешение мертвых лежит за пределами возможностей наших медикусов. Счас, только соберу специальную команду и вперед.
Для визита к добрейшему князю Ивану Федоровичу Артанский князь собрал действительно сильную медицинскую команду, состоящую из юной богини Лилии, мага жизни Гакимаустариоста, которого теперь никто бы не стал называть начинающим, дипломированного доктора и в то же время мага жизни Галину Петровну Максимову, а также мага-исследователя Диму Колдуна. На случай необходимости психологического вмешательства на дело пошла Анна Сергеевна Струмилина (она же боец Птица), ну и отец Александр. В качестве силовой поддержки Сергей Сергеевич назначил лично себя и Нику-Кобру. Кстати, младший князь Ромодановский действительно был гораздо добрее своего папеньки, настолько добрее, что при нем в Преображенском приказе палачи-профосы в основном занимались тем, что изнывали от безделья.
Увидев, что команда собрана и что составляют ее самые лучшие специалисты, Петр Алексеевич только кивнул. Прежде чем он вернется на российский трон и примется наводить порядок, необходимо собрать когорту верных соратников (и Иван Ромодановский один из этих людей), один из которых, самый уважаемый, официально будет считаться опекуном несовершеннолетнего императора. Еще в число тех бывших соратников, пока еще не изгадивших оказанного доверия, входили генерал-прокурор Павел Ягужинский, бывший начальник распущенной Тайной канцелярии Андрей Ушаков, и главный механик русского государства Андрей Нартов. Но верил как себе Петр Алексеевич именно Ромодановскому, и как раз с него решил начать формировать свою команду, тем более что и Ягужинский, и Ушаков, и Нартов здоровьем куда как более крепки и вполне могли подождать своей очереди на беседу, а вот князь Иван Федорович мог отдать Богу душу в любой момент. И что тогда делать, ведь Артанский князь прямо сказал, что мертвых они не воскрешают. Нет, мол, таких полномочий.
Князь Иван Федорович большую часть времени проводил в собственной постели на пуховой перине. Искривленные и распухшие от подагры ноги не давали князю нормально передвигаться. Совсем недавно все еще было не так плохо, но прошлой осенью он совсем обезножел и был не в силах передвигаться даже по собственному дому. Один из самых могущественнейших вельмож российского государства, неизменно пользовавшийся доверием государей и государынь, не имел власти даже над собственными ногами. Ужасное унижение уважаемого человека и поношение седин.
К тому же с того момента, как князь Ромодановский по состоянию здоровья попросился в отставку и получил ее, будучи уволен со всех постов, дорога в его дом фактически была забыта и заросла травой. Сильные не ходили к нему, потому что теперь он утратил всяческое влияние и больше не мог быть ни противником, ни союзников в аппаратных играх того времени. Слабые не ходили потому, что он больше не мог являться источником протекции в продвижении по службе и защитой от других сильных. Не то что в прежние времена… В таких условиях, и в самом деле, хоть ложись прямо здесь и помирай.
И вот в доме, где все давно передвигались на цыпочках в ватных тапочках, вдруг раздался топот множества ног и громкие голоса. При этом лакей, который, как совершающий пробежку фигурист, влетел по навощенным полам в княжескую горницу и растянулся ниц перед постелью, задыхаясь от волнения, смог произнести только три слова:
– Государь приехал, князь-батюшка!
– Какой еще государь, Прошка? – сурово сдвинул брови лежащий в постели князь Иван, у которого отшибло ноги, но не память, и который прекрасно помнил, что государь-император Петр Второй должен был в настоящий момент лежать при смерти с оспой, осложненной пневмонией, если он уже вообще не преставился.
– Государь Петр Алексеевич, – задыхаясь, проблеял Прошка, – самый всамоделишный, помилуй раба твоего грешного, князь-батюшка! Сюда идет вас требует!
В этот момент тяжелая дверь в горницу распахнулась и на пороге появился (несомненно, собственной персоной) государь-император Петр Алексеевич Романов. Да только вот какой? Если учесть, что это был щуплый и даже костлявый подросток со смазливым узким личиком, то Петр Второй, а если обратить внимание на позу с широко расставленными ногами и отставленной чуть наотлет тростью (которой Петр Второй в жизни ни разу не пользовался), так и вовсе получается, что Петр Первый, который Великий.
– Привет, дружище, – ломающимся баском жизнерадостно произнес непонятный визитер, – Помирать задумал, однако? А вот не выйдет! Не позволю! Рановато тебе еще, Иван Федорович, на покой под дерновое одеяльце…
Все – и откинутая назад голова, и нервное подергивание глаза, и сардоническая усмешка и даже пальцы руки, крепко сжимающие набалдашник трости – говорило князю Ромодановскому о том, что перед ним государь-император Петр Великий, напяливший на себя тело своего непутевого внука, как машкерадный костюм.
– Г-государь П-петр Алексеевич, – неожиданно заикаясь, произнес князь Иван. – Ты вернулся, мин херц Питер?
– Вернулся, вернулся, – подтвердил Петр, – и надеюсь, что надолго. Но только ты об этом не кричи, не надо, чтобы народ считал меня ожившим покойником или упырем. Пусть лучше думают, что мой никчемный внук после перенесенной тяжелой болезни взялся за ум и обнаружил свойственные нашей семье фамильные дарования. Правду будут знать только ты, Павел Ягужинский, Ондрей Ушаков, да Ондрей же Нартов. И более никто о том ведать не должен, иначе недалеко до беды.
– Да я бы и рад, – вздохнул Ромодановский, – да только болен я и стар, так что того и гляди помру…
– Так я же сказал, – сжав зубы, по-петровски топнул ногой гость, – что помирать тебе сейчас не время, и болеть тако же. Чтобы решить сию проблему, я привел с собой знающих медикусов, которые быстро поставят тебя на ноги. Бегать будешь, как в осьмнадцать лет – сперва за дворовой девкой Меланьей, а когда она позволила себя поймать, бегать тебе, кобелю, пришлось уже от розги твоего драгоценного батюшки. Помнишь?
– Помню, государь, – пересиливая очередной приступ боли, ответил князь Иван, – да вот только, наверное, встать на ноги не помогут мне уже никакие медикусы, ибо даже сам Лесток отступился от меня, сказав, что сия задача ему не по силам.