– Я вижу в этом только пользу, – сказала она более осторожно. – Вы могли бы помочь друг другу. Почему бы не попробовать? – Потом она повернулась ко мне: – Ника, а ты что скажешь?
Я всегда стремилась угодить Анне, но выполнить такую просьбу было тяжеловато. И почему я всегда попадала в такие ситуации? Мне было бы легче ответить «да», если бы Ригель не бегал от меня как от чумы.
– Да, – пробормотала я через некоторое время, пытаясь ей улыбнуться, – неплохая идея…
– Значит, ты согласна помочь Ригелю с задачами?
Я кивнула, и Анна просияла от радости. Она улыбнулась и положила всем еще по одному фаршированному перцу.
Непроницаемый Ригель хранил молчание. И все же мне показалось, что его пальцы сжимали столовые приборы сильнее, чем нужно.
Через час я сидела на стуле и оглядывала свою комнату.
Анна посоветовала заниматься наверху, чтобы нас никто не отвлекал: после обеда должны привезти цветы. Понятно, что Ригель не позволит заниматься в его комнате.
Я выдвинула письменный стол в центр комнаты, взяла второй стул и поставила его рядом со своим.
Почему у меня вспотели руки? Ответ пришел сам собой. Я не могла представить, что помогаю Ригелю с геометрией или просто что-то ему объясняю. Это сюр! Ригель всегда на шаг впереди всех… Когда и от кого он принимал помощь или просил о ней? К тому же мы не разговаривали несколько дней. Если бы не Анна с Норманом, он, наверное, обедал и ужинал бы без меня.
Почему он делал пять шагов назад всякий раз, когда мне казалось, что я делаю шаг вперед?
Я не сразу почувствовала его присутствие за спиной. Он стоял на пороге комнаты, высокий и молчаливый.
Рукава его рубашки были закатаны до локтей, в руке он держал пару учебников.
Казалось, Ригель стоял там и смотрел на меня уже довольно долго. «Успокойся», – приказала я своему сердцу, когда Ригель медленно огляделся.
– Я уже достала учебник, – пробормотала я.
В этот момент он вошел осторожными и размеренными шагами. Хотела бы я сказать, что уже привыкла к нему, но не тут-то было. Ригель не из тех парней, к которым привыкаешь. Лично меня он постоянно выбивал из колеи.
Его фигура заполнила пространство комнаты. Он подошел к столу, и я подумала, что в своей комнате вижу его впервые за все время, что мы здесь живем. По какой-то непонятной причине нервозность во мне усиливалась.
– Я возьму блокнот, – тихо сказала я и пошла к рюкзаку, потом подошла к двери и закрыла ее.
– Что ты делаешь? – Его стальные глаза были прикованы ко мне.
– Шум, – объяснила я, – чтобы нам не мешали.
– Оставь дверь открытой.
Ригель долго смотрел на меня, прежде чем отвернулся. Неужели его так сильно беспокоит, что он будет со мной в одной комнате? В груди неприятно покалывало. Я молча села за стол, взяла учебник и принялась искать нужный раздел. Ригель устроился на соседнем стуле.
Между нами повисло напряженное молчание, я понимала, что надо сохранять спокойствие, взять себя в руки. Речь идет лишь о совместной учебе, что в этом сложного?
Я собралась с силами и указала пальцем на страницу с задачками.
– Давай начнем с одной из этих.
Заметил ли он дрожь в моем голосе? Я не сводила глаз с задачи, которую выбрала, не в силах поднять глаза. Затем, не говоря ни слова, Ригель начал писать. Удивленная, я замерла, наблюдая за тем, как уверенно он записывает условие и решение. Еще больше меня удивляло, что он не одарил меня обычной нахальной улыбочкой, не укусил и с насмешкой не удалился восвояси. Вместо этого он пришел сюда, остался и начал заниматься.
Через какое-то время он положил ручку на стол. Я посмотрела на него с удивлением.
– Ты уже закончил?
Я наклонилась, чтобы взглянуть в блокнот, – и была потрясена: решение, точное и строгое, написанное его уверенным почерком, красовалось на листе. Сколько он решал задачу, три минуты?
– О’кей, – смущенно сказала я, переходя к более сложным задачам.
– Давайте попробуем эти.
Я указала кончиком карандаша на некоторые, и он стал решать их по порядку, одну за другой. Я зачарованно смотрела на ручку, скользившую по странице. Почерк Ригеля был извилистым и изящным, но без завитушек. Так, наверное, писал бы мальчик из позапрошлого века.
Я смотрела на плавные движения его руки, на четко очерченные запястья, натянутые жилки, на его длинные и сильные пальцы пианиста, которыми он переворачивал страницу, чтобы продолжить писать. Мой взгляд медленно скользнул вверх по его руке. Я смотрела на выступающие вены на коже, на крепкие руки, сильные и уверенные. Три верхние пуговицы синей рубашки были расстегнуты, на ключице едва заметно пульсировала жилка.
Какого Ригель роста? Он еще вырастет? Даже в сидячем положении он значительно выше меня. Ригель подпер кулаком голову и сидел в расслабленной, но сосредоточенной позе. Мягкие черные волосы падали ему на глаза, идеально обрисовывая его изящные черты.
Ригель такой очаровательный! До дрожи.
Да, этот парень умел околдовывать сердца, заклинать их, как змей, особенно мое. Ригель соткан из шелка и теней – убийственное сочетание. Вообще-то, он ужасен, но в его неистовой дерзости было что-то прекрасное…
Я вздрогнула. Мой мысленный пузырь лопнул под его пристальным взглядом.
– Гм… Ты… закончил? – пропищала я.
Заметил ли он, что я им любовалась? Ригель некоторое время меня изучал строгим взглядом, затем кивнул. Костяшками пальцев он слегка оттянул веко, отчего его глаза стали похожи на кошачьи.
Меня слегка лихорадило. Что это со мной?
– Отлично! Теперь попробуем что-нибудь другое.
Я перелистывала страницы, пытаясь скрыть нервозность, и наконец ткнула пальцем в одну из экзаменационных задач. Замкнувшись в упрямом молчании, Ригель начал ее решать. На этот раз я сосредоточилась на расчетах, только на расчетах. Я внимательно следила за этапами решения, убеждаясь, что он делает все правильно. Однако через какое-то время я с недовольством сказала:
– Нет, Ригель, подожди!
Его логика была безукоризненной, но так нельзя решать эту задачу. Я пролистала свой блокнот и робко показала ему запись о векторах.
– Видишь? Соотношение говорит, что модуль разности двух векторов заведомо больше или равен разности модулей этих двух векторов…
Я попыталась объяснить словами записанную в тексте формулу. Затем указала пальцем в пластыре на его задачу.
– Модуль должен быть записан следующим образом…
Ригель внимательно смотрел в мои записи и, похоже, действительно меня слушал. Потом он продолжил решать задачу, а я следила за тем, что он пишет.
– Хорошо. И посчитаем.
Шаг за шагом мы подошли к ответу. Впервые в жизни я заметила в Ригеле легкую неуверенность, и это побудило меня продолжить наше занятие. Другую задачу он решил правильно.
– Предлагаю сделать еще несколько.
Минуты летели как секунды, тишину нарушало мое бормотание. Через час или около того многие отмеченные моим карандашом задания были пройдены. Ригель заканчивал очередную задачу, и мы оба сосредоточились каждый на своем.
– Вот так! – Я потянулась через стол и подрисовала стрелочку к вектору, про которую он забыл. – Вектор S лежит на горизонтальной оси, верно…
Я уперлась в стол локтями и так увлеклась, что не заметила, как практически забралась с ногами на стул.
– Угол, который вектор образует с горизонтальной осью, равен сорока пяти градусам…
Я пробежала глазами по записям Ригеля и убедилась, что он нигде не ошибся. И эту задачу он тоже решил идеально.
У меня получилось? Неужели я действительно смогла помочь Ригелю? И на этот раз он действительно позволил себе помочь? Моей радости не было предела. Обернувшись к нему, я улыбнулась во весь рот.
– Ты все понял, – выдохнула я тихо.
Я хотела еще что-то сказать, но слова потеряли смысл.
Мы сидели очень близко друг к другу.
Я так увлеклась ролью репетитора, что, поставив локти на стол, чуть ли не привалилась к Ригелю. Повернув голову, обнаружила, что отражаюсь в его черных зрачках. Я смотрела на свое отражение в этой черной бездне, не смея дышать.
Ригель, подперев щеку кулаком, взирал на меня с холодным спокойствием.
Мои глаза в его глазах – как лунное затмение.
Глаза Ники. Ее волосы, спадающие на спину…
Он замер. Сердце остановилось, да и все вокруг резко остановилось, когда ее улыбка осветила мир.
Он знал, что не должен поддаваться слабости и подпускать ее к себе так близко. Но теперь слишком поздно об этом думать: Ника взглянула на него, улыбнулась и вырвала из его души еще один клочок.
Пальцы сильнее сжали ручку, такая светлая и близкая, Ника опять пробудила в его потаенных глубинах яростные толчки чувств.
Наконец она отстранилась, и это принесло ему такое облегчение, что даже стало больно в груди.
– Ригель, – прошептала она вкрадчиво, с некоторой опаской, – хочу тебя кое о чем спросить.
Ника опустила глаза на свой блокнот и положила руки на колени. Сплетя в замок тонкие пальцы, она на мгновение выключила в мире свет.
– Уже давно… хочу спросить.
Она повернулась к нему, и Ригель молился о том, чтобы она не заметила, как подрагивает его рука на столе. Она смотрела на него так же, как в детстве, – наивным, открытым взглядом. Ее изогнутые ресницы были похожи на лепестки маргаритки.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что я Творец Слез?
Ригель тысячу раз представлял, как услышит от нее этот вопрос, в тысяче разных ситуаций. В его воображении эти слова звучали в изматывающие и мучительные моменты, когда нервы были напряжены до предела и чувства требовали отмщения.
И в воображении он мстил ей за все, что никогда не мог выразить словами, бросал к ее ногам правду, выдергивал из себя шипы и истекал кровью. На смену страданию приходило облегчение, когда свет проникал в рваные ранки и заживлял их.
Ника была его спасением.
Но когда Ника действительно спросила его и ждала ответа, Ригель не испытывал ничего, кроме ужаса, поэтому, не дав ситуации ни малейшего шанса, он сказал не своим голосом: