Он опустил глаза, а затем слегка наклонил голову, сильнее упираясь щекой в мою ладонь. Сердце отчаянно забилось. Меня охватило великолепное, ошеломительное чувство полета, и душа засияла солнечным светом. Ригель снова встретился со мной взглядом, наблюдая за мной из-под ресниц.
Хоть бы это не кончалось, подумала я, хоть бы мир замер и этот миг длился вечно, хоть бы он и дальше смотрел на меня вот так…
– Ника!
Голос прервал мой полет, и я вновь оказалась в коридоре нашего дома. Ригель вздрогнул и отстранился. Это его движение показалось мне наихудшим грехом, который может совершить человек. Он бросил рассеянный взгляд через мое плечо, и вскоре в коридоре появилась взволнованная Анна.
– Что случилось с Асией?
Она выглядела потрясенной. Я не успела ответить, потому что Ригель резко шагнул в сторону и зашагал прочь. Я чуть было не поддалась желанию повиснуть у него на руке, чтобы остановить. В голове замелькали путаные мысли, на секунду я растерялась.
Анна стала говорить, что Далма рассказала ей о том, что произошло между нами, но я ее едва слушала. У меня в глазах все еще стояло лицо Ригеля, ладонь еще чувствовала тепло его щеки. На экране памяти снова и снова мелькал его уклончивый жест. Моя внутренняя вселенная вращалась и издавала гул, но энергия, которая удерживала все ее элементы вместе, покидала меня.
– Анна, извини, – прошептала я, прежде чем повернуться и последовать за Ригелем.
Я утратила способность ясно мыслить и побежала неуклюже, как кукла, вниз по лестнице, рискуя потерять сознание из-за высокой температуры. Мне нужно поговорить с ним. Задать вопросы, получить ответы, понять смысл его жестов, сказать ему, что… что…
Я увидела, как он исчезает за входной дверью, и поспешила ее открыть. Ригель стоял на тротуаре. Рядом с ним кто-то был.
– Ри…
Я не договорила. Мой взгляд уловил одну деталь. Знакомую деталь. И в эту секунду мир замер.
Я смотрела на девушку, стоявшую ко мне спиной, а потом… потом я поняла, кто она. От удивления у меня перехватило дыхание. Нет, точно, я не ошиблась. Эти ниспадающие каскадом светлые волосы – такие есть только у одного человека.
Я запомнила их навсегда. Я узнала их даже спустя столько времени.
– Аделина, – прошептала я потрясенная.
Аделина встала на цыпочки и коснулась губами щеки Ригеля.
Глава 24. Пульсирующее созвездие
Рычание не признак злобы.
Рычат те, кто истекает кровью и не знает, как иначе скрыть свою боль.
– Я знаю, что это ты…
Аделина посмотрела на мою маленькую ручку, уцепившуюся за ее рубашку, и обернулась.
– Ты о чем? – спросила она в замешательстве.
– Ты приходишь ко мне. Знаю, это ты держишь меня за руку, когда она меня наказывает.
Ласково гладить меня по руке там в темноте могла только она. Аделина задумалась на секунду, а потом… поняла. Ее взгляд остановился на двери в подвал в торце коридора.
– А если она тебя увидит? – Я смотрела на нее со страхом в глазах. – Ты не боишься, что она тебя когда-нибудь заметит?
Лицо Аделины осветила милая улыбка.
– Не заметит.
Она взяла меня за руку, стараясь не задеть воспаленные кончики пальцев, и я ответила на ее рукопожатие со всей нежностью, которая трепетала во мне. Я прижалась к Аделине и завернулась в ее объятия, зарылась в ее мягкие волосы. Я безумно ее любила.
– Спасибо, – прошептала я со слезами в голосе, – спасибо тебе…
Аделина.
Сердце стучало в ушах. В голове судорожно пульсировали образы из прошлого: улыбающаяся, утешающая меня Аделина, ее голубые глаза и светло-русые волосы; Аделина, тихонько плачущая в тени плюща; Аделина, берущая на руки кого-то из детей; Аделина, заплетающая мне косички в саду Склепа, – счастливый момент, хозяйками которого были только мы одни.
Аделина стояла передо мной. Она поцеловала Ригеля.
Я увидела, как тот резко оттолкнул ее, а затем посмотрел на нее так, что она рассмеялась. В груди стало тесно, когда Ригель заметил меня и нахмурился. Я смотрела на него, еле сдерживая возглас, рвавшийся из груди.
В этот момент Аделина проследила за его взглядом и обернулась, все еще улыбаясь. И улыбка исчезла с ее губ. Я видела, как брови у нее медленно поползли вверх, словно она не верила своим глазам.
– Ника?.. – недоверчиво выдохнула она.
В следующий момент, словно озаренная внезапной догадкой, она посмотрела на дом позади меня. Затем повернулась к Ригелю, явно собираясь у него что-то спросить. Жаль, я не видела, что выражали ее глаза в этот момент.
– О! – Аделина снова взволнованно посмотрела на меня и повторила: – Ника…
– Ника! – послышался голос Анны.
Она подбежала очень встревоженная и накинула мне на плечи плед. А я все еще смотрела на Аделину широко открытыми глазами.
– Ника, у тебя жар! Тебе нельзя здесь стоять! Доктор сказал, что нужно лежать в постели!
Аделина с Анной мгновение смотрели друг на друга, а потом Анна обняла меня за плечи и повела в дом.
– Пойдем, – сказала она, легонько подталкивая, – а то еще больше простудишься…
Я послушно шагала к двери, кутаясь в плед, а потом обернулась.
– Аделина…
– Я зайду позже, – пообещала она, кивнув мне, – не волнуйся. Выздоравливай! Я на днях зайду тебя проведать. Обещаю!
Анна завела меня в дом, но я успела кивнуть в ответ. Я искала глаза Ригеля и с болью констатировала, что он на меня не смотрел.
– Ох, Ригель, – услышал он шепот, – что ты задумал?
Ригель не мог на нее смотреть. И без того подавленный, он с трудом выносил этот сочувственный тон.
На него смотрели ее глаза, они жгли его, словно головня, которая, он знал, никогда не остынет.
– Как ты здесь оказалась? – выпалил он, вымещая раздражение на девушке.
Аделина помедлила, прежде чем ответить.
– Думаешь, я забыла, какой послезавтра день? – ласково произнесла она, пытаясь смягчить его строгий тон, и опустила глаза. – Я слышала о Питере, – призналась она, – ко мне приходил полицейский и задавал вопросы о Маргарет. Сказал, что опрашивает воспитанников, которые жили в «Санникрике» до того, как ее уволили. Это от него я узнала, что ты уехал из Склепа. И теперь понимаю почему.
Повисла тишина, от которой веяло чувством вины и ошибками, которых столько, что пальцев не хватит сосчитать, и Ригель ощущал это сейчас как нечто неизбежное.
– Она знает?
– Знает что? – медленно переспросил он, но его ядовитая ярость разбилась о твердый взгляд, наполненный болезненной правдой.
Потому что Аделина знала. С самого начала знала. Аделина всегда смотрела на него с жадным интересом, а он, обреченный на вечную любовь, никогда не отвечал ей взаимностью. В Склепе она всегда провожала его взглядом, чтобы увидеть, как он смотрит на Нику.
– Знает о том, что ты согласился на усыновление, чтобы остаться рядом с ней?
Ригель стиснул зубы и отвел глаза. Он стоял напряженный и неподвижный и молчал, потому что ответить значило признать вину, которую он не мог отрицать.
Где-то внутри зашевелился точильщик. Ника видела, как Аделина поцеловала его, и эта мысль не давала покоя. Он вспомнил ее ласковое прикосновение, и ему стало еще больнее, когда он понял, что в тот момент в нем зажглась надежда. Надежда, что Ника нуждается в нем, что она может ответить взаимностью на его отчаянное чувство.
– Ничего ей не говори, – строго приказал он, – и вообще не вмешивайся в это.
– Ригель… я тебя не понимаю.
– Тебе необязательно меня понимать, Аделина, – прорычал он, пытаясь защитить себя и все, что, как он знал, было правильным и неправильным одновременно.
Она покачала головой и бросила на него взгляд, который на мгновение напомнил ему взгляд Ники.
– Почему? Почему бы тебе не признаться ей?
– Признаться ей? – повторил он с издевательской усмешкой, но Аделина снова устояла перед ним.
– Да, – ответила она очень просто, вызвав в Ригеле еще большее раздражение, если не злость.
– Признаться в чем? – прорычал он, точно раненый зверь. – Аделина, ты видишь, где мы? Думаешь, если бы мы не были заперты здесь вместе, она когда-нибудь посмотрела бы на меня?
И Ригель ненавидел себя за эти слова, потому что в них содержался горький для него ответ. Ее глаза, наполненные желанием или любовью, никогда не будут искать его. Он – ходячая катастрофа и слишком горд, чтобы признать: он отдал бы что угодно, лишь бы ошибиться.
– Такая, как она, никогда не захочет быть с таким, как я, – выпалил он с горечью и болью, которые постоянно носил в себе.
Аделина стояла и смотрела на него искренне и проникновенно. Он навсегда запомнит это мгновение – пронзительное и трагическое, когда в нем вновь затеплилась надежда, отравляющая каждый день его жизни, подтачивающая его уверенность в беспощадных словах и поступках.
– Если на свете и есть кто-то, кто способен любить по-настоящему, человек с большим сердцем, то это Ника.
– Есть еще что-нибудь, что ты хочешь мне рассказать?
Я покачала головой. Сотрудница опеки посмотрела на меня сочувственно. Профессионал и добрая женщина с деликатными манерами и внимательным взглядом. После моего забега под дождем прошел всего день, и, хотя визит был назначен на следующую неделю, из-за происшествия мы перенесли его на раннее время. Ее работа заключалась в наблюдении за тем, как протекает испытательный срок перед усыновлением, и при необходимости фиксировании возникших проблем и противоречий. Она расспросила меня об Анне и Нормане, о школе и о том, как мне живется на новом месте. Такую беседу она провела и с Ригелем.
– Замечательно. Тогда я составлю первый отчет.
Он встала, и я сделала то же самое, завернувшись в плед, меня еще немного знобило.
– Кстати, миссис Миллиган, – обратилась она к Анне, – вот копии медицинских карт двух подростков. Они могут пригодиться, если вы решите обратиться к психологу.