Произнести это оказалось непросто, но мы были в глазах всего мира именно братом и сестрой. Теперь эти два слова звучали как приговор.
Я вспомнила слова, прочитанные в книге Алана. Да, это ошибка, поэтому мы не должны, мы не можем. Но моя душа беззвучно кричала о несправедливости. А в сказке теперь были заросли ежевики и опаленные страницы. Ригель смотрел на меня, а я испытывала детское желание расколоться надвое.
Два сияющих шара теперь уравновешивали весы моего сердца. С одной стороны свет, тепло, чудо и глаза Анны – семья, которую я всегда хотела, единственная надежда, которая позволила мне выжить и перетерпеть издевательства кураторши. С другой – сны, дрожь и звезды во вселенной, Ригель и вместе с ним все, что сделало цветным мой мир. Ригель и его колючая ежевика. Ригель и его глаза, проникшие в мою душу. И я посреди этого хаоса, раздавленная противоречивыми желаниями.
– Ты продолжаешь обманывать себя.
Ригель смотрел на меня, но словно был на расстоянии в несколько световых лет. Его глаза казались уже не открытыми ранами, а глубокими и далекими безднами.
– Ты обманываешь себя. Хочешь верить в сказку, но мы сломанные, Ника. Люди с трещинами. Мы разрушаем все, к чему прикасаемся, потому что такова наша природа. Мы с тобой Творцы Слез.
«Ты меня разрушила, – читала я в глазах Ригеля. – Да, ты, ты, такая хрупкая и маленькая, ты моя гибель». Мне хотелось разрыдаться. Мы говорили на языке, который другие не смогли бы понять, потому что мы пришли из нашей собственной вселенной. Но как же ранили эти слова, доходившие до глубины души.
– Я не могу все это потерять, – прошептала я, – не могу, Ригель!
Ригель знал, как много значат для меня Миллиганы. Он смотрел на меня с болью в глазах, но внутри себя вел битву, которую, разумеется, ему не выиграть. Я видела, как в его глазах гаснет свет. И хотела помешать этому, но было уже слишком поздно.
– Тогда иди, – прошипел он.
Ника вздрогнула, в ее глазах стояли слезы, и он почувствовал, что умирает. Мысли окрасились в черный цвет, сердце сжалось от боли. Он знал, как это важно для нее. Знал, как сильно ей нужна семья. Ее нельзя винить.
Обещание Ники породило в нем надежду, которую, впрочем, она тут же и отобрала. И разрушительный механизм снова пришел в действие, рвал мечту на части.
– Пожалуйста! – Ника покачала головой. – Ригель, пожалуйста, я не хочу этого.
– А чего ты хочешь? Чего ты хочешь, Ника?
Внутри он ощущал только пустоту. Ригель встал, сгорая под взглядом, о котором мечтал каждую ночь.
– Чего ты хочешь от меня? – раздраженно спросил он.
Точильщик засуетился, подначивая прикоснуться к ней, поцеловать ее. Он беспомощно сжал кулаки. Винить, кроме себя самого, было некого. Он мучительно расплачивался за совершенную ошибку.
Сыграл на пианино в тот день в Склепе, чтобы привлечь к себе внимание усыновителей и, если повезет, остаться с ней. Эгоистичный, отчаянный поступок. И за него он заплатит высокую цену.
– Я не вписываюсь в твою идеальную сказку, – с горечью в голосе прошептал Ригель.
Он хотел ее ненавидеть и вырвать из души, освободиться, перестать надеяться. Но она прочно поселилась в его сердце. Ригель умел любить только так – отчаянно и изматывающе, ранимо и запутанно.
Сияющие глаза Ники смотрели на него с болью, и Ригель знал, что она никогда не будет ему принадлежать. Он не удержит ее возле себя, никогда не поцелует ее, не почувствует, не вдохнет ее аромат. Она останется недосягаемой, но достаточно близкой, чтобы причинять боль.
В этот момент он понял, что счастливого конца для него не будет. Он с горечью понял, что должен сделать ей больно, чтобы она наконец ушла и держалась подальше от него, человека-катастрофы. Он должен причинить ей боль, потому что в нем самом слишком много боли и сожалений, чтобы признаться себе, как сильно он хочет, чтобы она выбрала его. Он хотел ее всем сердцем. Но еще больше он хотел видеть ее счастливой. И если счастьем для нее была семья, то так тому и быть.
– Убирайся! Возвращайся к своему дружку. Ему наверняка не терпится продолжить с того места, на котором вы остановились.
– Перестань! – сквозь слезы сказала Ника. – Не пытайся заставить меня тебя ненавидеть, потому что у тебя это все равно не получится.
Ригель рассмеялся злым смехом, надеясь, что он звучит правдоподобно. Это чертовски больно – так смеяться.
– Думаешь, ты мне нужна? Или твоя идиотская доброта? – прорычал он. – Теперь даже не знаю, что делать с твоими обещаниями.
Ника отвернулась, раненная этими словами, и опустила голову, поэтому не могла видеть, с какой печалью смотрели на нее черные глаза.
Ригель добился, чего хотел: его стараниями на сердце Ники появилась новая рана. Сжимая кулаки, чтобы унять дрожь, он вдруг подумал, что стоять перед ней вот так равнодушно стало, пожалуй, самым смелым поступком, какой он когда-либо совершал.
Наконец Ника ушла. Получилось. Он снова был волком. Они вернулись к своим ролям. Они шли по одной дорожке, но на этот раз с болью в сердце.
Ничего уже не будет так, как прежде.
«Ты больше не будешь один… Я не оставлю тебя…» – это обещание преследовало меня, когда я убегала. От него, от себя, от того, что произошло.
Все было неправильно: я, Ригель, реальность, которая нас соединила, то, что я чувствовала, то, что не чувствовала, – все!
Я спустилась по лестнице, прошла через кухню на задний двор, в сад.
Когда мне казалось, что я задыхаюсь, меня спасала природа. Она единственная помогала мне дышать. Ночная темнота приняла меня в свои объятия, и я прислонилась к стене дома, медленно оседая на пол веранды.
Глаза Ригеля – мое обещание растаяло в них, и свет погас. И все же я готова повторить свои слова, потому что я не обманывала. Невозможно лгать, глядя в его глаза.
Как мне теперь смотреть на него? Как мне существовать рядом с Ригелем и не иметь возможности к нему прикоснуться, не сметь мечтать о нем? Как принять чью-то любовь, если мне нужно только искалеченное сердце Ригеля? Как продолжать считать его своим братом?
Я как будто раскололась напополам и была в полной растерянности.
Жизнь словно насмехалась надо мной. «Какую половинку сердца выберешь? – как будто шептала оно мне злобно. – Тебе придется жить только с одной половинкой, потому что вторая должна умереть. Так какую выберешь?»
Я чувствовала себя раздавленной, беспомощной. Но точка невозврата пройдена, слишком поздно поворачивать назад.
В кармане завибрировал мобильник. На экране открылось длинное сообщение. Я не сразу смогла прочитать его затуманенными от слез глазами. Лайонел просил прощения за случившееся, за то, что заявился среди ночи. Слов было много, слишком много для меня, измученной и печальной. Я тупо смотрела на текст, когда на экране вдруг вспыхнуло «Лайонел». Не было ни сил, ни желания с ним разговаривать. Нет, не сейчас!
«Я знаю, что ты не спишь», – написал он мне через минуту. Он видел меня в Сети. «Пожалуйста, Ника, ответь мне!» Он снова позвонил. Раз, два, три. Я откинула голову и со вздохом приняла вызов.
– Лайонел, уже поздно, – прошептала я в изнеможении, закрыв глаза.
– Извини, – взволнованно и быстро сказал он, возможно, опасаясь, что я нажму на отбой. Его голос звучал искренне.
– Прости меня, Ника! Я не должен так себя вести. Не знаю, что на меня нашло. В общем, хочу сказать, что я идиот.
Сейчас не самое подходящее время об этом говорить. Я растеряла все слова и не могла сосредоточиться. Перед моими глазами летали осколки разрушенного мира, и я не видела ничего, кроме них.
– Прости меня, Лайонел. Сейчас мне не хочется говорить.
– И все-таки я не жалею о том, что сказал. Может, я повел себя странно, но…
– Лайонел!
Он замолчал. Ему действительно стыдно за себя – я это чувствовала, но я не в состоянии выслушивать его оправдания.
– Родители уехали на несколько дней. Завтра вечером я устраиваю вечеринку и хочу тебя пригласить. Заодно мы могли бы поговорить…
Я сглотнула и открыла глаза. Силуэты деревьев чернели на фоне ночи. Никогда в жизни не была на вечеринке, но сомневалась, что отважусь туда пойти.
– Боюсь, я… не в настроении.
– Ну пожалуйста, приходи, – умоляющим тоном сказал Лайонел, а потом добавил более спокойно: – Мы хоть нормально поговорим. К тому же вечеринка поднимет тебе настроение.
Мой голос звучал слабо и глухо, а он даже не спросил почему. Может, думал, что я грущу из-за него?
– Обещай, что придешь, – настаивал он.
Я подумала, насколько проще все складывалось бы с Лайонелом – нормально, да просто возможно… если бы не моя душа, мой разум, мое сердце, если бы не звездное небо у меня внутри…
Я крепко зажмурилась. «Я буду умницей», – напомнила живущая во мне маленькая девочка. Я оттолкнула ее, потому что не желала это слышать.
Защитить свою мечту, обрести любовь в семье – вот чего я всегда хотела. Тогда почему же так больно?
На следующий день я проснулась от звонка мобильного телефона.
Я очень плохо спала.
– Ника! – пропел голос. – Привет!
– Билли? – пробормотала я, прикрывая веки рукой.
– Ой, Ника, ты не представляешь! Со мной случилось что-то невероятное!
– Ммм… – пробормотала я немного растерянно.
На сердце было по-прежнему тяжело. Эмоции прошлой ночи дымились во мне, как обломки сгоревшего дома, напоминая, что произошло.
– Клянусь, я думала, что это утро обычное, как и все остальные, а оказалось, что нет! Когда бабушка сказала, что в моем гороскопе напротив удачи сегодня стоит три звездочки, я даже представить себе не могла такую удачу.
Я попыталась сесть, пока Билли продолжала тараторить:
– Давай встретимся сегодня вечером! Я обо всем расскажу! Приезжай ко мне! Закажем жареных куриных крылышек и сделаем себе маски из ревеня, которые я нашла в коробках с хлопьями.
– Вечером? – неуверенно пробормотала я.