Ника не сон, она настоящая. От этой мысли в венах бурлила кровь. Внутри бушевала буря. Она сотрясала его сердце, спрашивая, не сошел ли он с ума, не живет ли иллюзиями, и тогда Ригель поворачивался, чтобы посмотреть на нее, найти ее глаза, вобрать в себя их теплое сияние и хоть ненадолго усмирить бурю. Этот свет искуплял все страдания. И пусть его сердце оставалось мятежным, где-то в его глубинах что-то едва заметно пульсировало. Что-то нежное, что согревало его, таилось среди шипов и заклеивало цветными пластырями трещинки его души.
Когда закрывшаяся дверь скрыла от него Нику, такую маленькую, яркую и настоящую, он подумал, что даже если сейчас и не видит ее, она все равно рядом.
– Хорошо, Ригель… Ригель, верно?
Голос психолога вывел его из задумчивости. Он почти и забыл о нем. Почти…
– Насколько я знаю, ты в первый раз у психолога, – услышал он его слова, пока осматривал кабинет. Что-то на столе привлекло его внимание – картонки размером с книжную страницу, сложенные в две аккуратные стопки. На каждой – неопределенные фигуры из черных пятен.
– Интересные, правда?
Ригель посмотрел на психолога. Тот стоял рядом с ним, глядя на черные картинки.
– Это карточки Роршаха, – сообщил он, – вопреки распространенному мнению они не являются инструментом для оценки психического расстройства. Они нужны, чтобы определить, как человек воспринимает мир. Помогают в исследовании личности.
Он положил рядом несколько карточек с еще более замысловатыми фигурами.
– Кто-то видит в них гнев, уродство, страхи… Кто-то – мечты, надежды. Любовь. – Психолог посмотрел на него. – Ты когда-нибудь был влюблен?
Ригелю захотелось рассмеяться в той наигранной издевательской манере, что делала его похожим на волка. Был ли он влюблен? У него с любовью шла пожизненная битва. Они готовы разорвать друг друга в клочья, но и жить друг без друга тоже не могли.
Однако Ригель не рассмеялся, а вместо этого посмотрел на картонки с бессмысленными пятнами. О любви принято говорить как о сладком, нежном чувстве, которое радует сердце. По крайней мере, он не слышал, чтобы кто-то говорил о ее шипах, или о раковых метастазах в душе, возникающих от нехватки любви, или о муке безответного взгляда. Это беспощадная и болезненная штука – любовь. Ему ли не знать…
Ригель заметил, что психолог напряженно смотрит на него, как будто заинтригованный мыслями, промелькнувшими в его глазах.
– Что для тебя любовь?
– Жук-точильщик, – пробормотал Ригель, – его укусы никогда не заживают.
Когда он понял, что произнес это вслух, было уже поздно. Он говорил сам с собой, а не с ним. Вынул наружу то, что всегда носил внутри. И теперь психолог еще внимательнее смотрел на него, и Ригель чувствовал, как каждая клеточка его тела отвергает этот изучающий, а потому угнетающий и отталкивающий взгляд, от которого хочется немедленно укрыться.
Он потерял над собой контроль и открыл постороннему человеку нечто постыдное. Нет, это больше не повторится.
Ригель отвернулся и принялся блуждать взглядом по комнате, как зверь в клетке.
– Мне понятно твое состояние.
Ригель замер.
– Мое… состояние?
Значит, Анна что-то рассказала о нем этому типу. Ригель повел плечами, медленно поворачиваясь.
– Не волнуйся, – спокойно сказал психолог. – Не хочешь сесть в кресло?
Ригель не двигался. Он посмотрел на доктора, и взгляд его был острее булавки. Психолог ободряюще улыбнулся.
– Ты даже не представляешь, как иногда полезно поговорить. Недаром говорят, что слова позволяют увидеть душу.
Увидеть душу?
– Поначалу все немного напряжены, это нормально. Почему бы тебе не присесть в кресло?
Увидеть… душу?
Ригель снова посмотрел на доктора, затем ни с того ни с сего улыбнулся. Изобразил одну из своих очаровательных улыбочек и сказал:
– Прежде чем мы начнем, я бы хотел спросить вас кое о чем.
– Так-так, и о чем же?
– Только заранее прошу меня извинить, – начал Ригель, подходя ближе. – Это все от неуверенности, я ведь у вас в первый раз. Ну вы понимаете. К тому же я всегда с недоверием относился к так называемому доверительному подходу. Виной всему мое… состояние.
Психолог удивленно посмотрел на Ригеля, когда, вместо того чтобы сесть в кресло, он бесцеремонно шлепнулся на стул напротив.
– Мне просто любопытно, – предельно вежливым тоном сказал он, – вы не возражаете, если я задам вам один вопрос, доктор?
Мужчина положил подбородок на переплетенные пальцы.
– Слушаю тебя.
Ригель сдержанно улыбнулся, а потом спросил:
– Какова цель наших встреч?
– Способствовать улучшению психологического самочувствия и помочь личностному росту, – спокойно ответил доктор.
– Значит, вы считаете, что вашим клиентам нужна помощь?
– Ну… Раз они добровольно ко мне приходят…
– А если недобровольно?
Психолог спокойно выдержал острый взгляд Ригеля.
– Хочешь сказать мне, что ты здесь не по своей воле?
– Хочу понять ваш метод.
Доктор как будто задумался.
– После наших встреч люди нередко обнаруживают, что чувствуют себя лучше. Иногда человек создает вокруг себя реальность, в которой, по его мнению, он счастлив. Он не думает, что нуждается в помощи психолога. Но в глубине души ощущает себя пустым, бесполезным, как рамка без фотографии или осколок стекла.
– Если он не чувствует, что нуждается в помощи психолога, то как может быть верно обратное? – вкрадчивым тоном спросил Ригель.
Доктор сдвинул очки на нос.
– Это допущение. Человеческий разум очень сложный механизм, и не все в нем доступно для понимания. Сам Роршах как-то сказал, что душе тоже нужно дышать.
– И вашей тоже?
– Извини?
– Доктор, вы человек, как и все остальные. Вашей душе тоже нужно дышать?
Психолог посмотрел ему в глаза, как будто только сейчас его увидел. Ригель иронично улыбнулся, но лишь одними губами, его взгляд оставался строгим.
– Если бы я сказал вам, что на этих карточках я вижу мечты, травмы или страхи, вы бы смогли меня проанализировать. Но если бы я сказал, что ничего на них не вижу, что для меня это просто дурацкие пятна, то вы все равно выдали бы какое-нибудь заключение. Может, решили бы, что ничем не можете мне помочь, и дело с концом. Или я ошибаюсь?
Ригель ждал ответа, которого не последовало.
– Каким бы ни был мой ответ, вы найдете в нем что-то, что можно исправить. Как-никак любой, кто вошел в эту дверь, обречен на диагноз. Может, дело не в том, что чувствуют эти люди, доктор, а в том, как их заставляют себя чувствовать? Дело в вашей уверенности, что с ними что-то не так, что их нужно починить, ведь внутри они бесполезные, пустые и неправильные… как рамка без фотографии или осколок стекла.
На этот раз Ригель выдержал пристальный взгляд психолога.
– Пожалуйста, доктор, – сухо сказал Ригель, глядя на него из-под черных бровей. – Кажется, сейчас как раз тот самый момент, когда вы можете увидеть мою душу.
Молчание, которое он получил в ответ, подтвердило, что он одержал маленькую победу. Черта с два он позволил бы подвергнуть себя психоанализу. Ему этого хватило в детстве. Услышать еще раз, что он ходячая катастрофа? Ну нет, спасибо, он и так уже в курсе. Он не позволит очередному «доктору» выносить ему мозг. Тем более этому типу, который смотрел на него так, будто уже все о нем знал. От раздражения скрутило живот.
– У тебя отличный защитный механизм, Ригель, – сказал психолог спокойно и с некоторым сожалением, так как это был не комплимент. – Сегодня ты решил, что я ничем не могу тебе помочь. Но однажды, может быть, ты поймешь, что, вместо того чтобы защищать тебя, этот механизм тебя истощает.
Я подняла взгляд от чашки, которую держала обеими руками, и посмотрела на безмолвную фигуру передо мной. Ригель сидел за роялем. Волосы упали ему на лицо, а пальцы медленно и рассеянно скользили по клавишам. По дому разливалась неровная тихая мелодия. Так продолжалось с тех пор, как мы вернулись домой.
Когда дверь кабинета открылась, первое, что я увидела, было хмурое лицо психолога, следом показался Ригель, чье лицо было не веселее.
Всю обратную дорогу он молчал. Ригель, понятное дело, не из болтливых, но по его молчанию я догадалась, что встреча с психологом прошла не очень гладко.
Я подошла и поставила рядом с ним дымящуюся чашку, заодно напомнив, что я здесь, рядом с ним.
– Все в порядке? – мягко спросила я.
Ригель не повернулся, просто кивнул.
– Ригель, что случилось сегодня у психолога?
Я старалась быть максимально деликатной, потому что боялась показаться навязчивой. Я переживала за него и хотела подбодрить.
– Ничего особенного, – лаконично ответил он.
– Ты выглядел… расстроенным.
Я искала его взгляд, но тщетно. Ригель уставился на белые клавиши, словно перед ним раскрылся целый мир, видимый лишь ему одному.
– Он думал, что может в меня забраться, – пробормотал он, уверенный, что я его пойму. – Думал, что может пошарить у меня внутри.
– И в этом была его ошибка? – прошептала я.
– Нет, – ответил он, закрывая глаза, – ошибка – думать, что я ему это позволю.
Как бы мне хотелось сейчас не чувствовать жгучую пустоту в груди, но, к сожалению, я не могла контролировать эмоции.
Это и моя ошибка, хотела я признаться, но промолчала, опасаясь его ответной реакции.
Ригель замкнутый, сложный и не терпящий сентиментальности человек, но прежде всего он уникальный. Я давно поняла, что он установил барьер между собой и миром, барьер, который врос в его сердце, легкие и кости, став частью его самого.
Но я знала и то, что за этим барьером сияла вселенная, сотканная из тьмы и бархата. В эту редкую и прекрасную галактику я и хотела проникнуть – медленно, осторожно, не причиняя ему боли.
Я не собиралась его менять или, что еще хуже, исправлять. Я не собиралась изгонять его демонов, а просто хотела сидеть с ними под куполом из звезд и молча их пересчитывать.