Ригель скользнул рукой по моей талии и притянул меня к себе. Я уперлась в матрас, чтобы на него не упасть, но это было бесполезно: я оказалась в тисках.
– Ригель, – пробормотала я, застигнутая врасплох, – что ты делаешь?
Я порывалась отстраниться, но он обнял меня двумя руками и прижал к себе. Прежде чем я успела сказать что-то еще, он прижался губами к моему уху и дерзко прорычал:
– Ты же не откажешь мне в коротком… телесном контакте?
Я покраснела, его теплое прикосновение напомнило мне, как сильно я по нему соскучилась. Ригель уткнулся лицом мне в шею и вдохнул мой запах, поглаживая шею. Я почувствовала, как его легкие медленно раскрываются, наполняются воздухом.
– Ригель, мы в общественном месте, – напомнила я, еще больше краснея.
– Ммм…
– Если кто-нибудь войдет…
Он медленно вытянул блузку из джинсов, открыв рукам путь к моему голому телу. Я затаила дыхание.
– Ригель, ты же не хочешь снова рассердить старшую мед… – Я задохнулась и от неожиданности широко распахнула глаза: он только что укусил меня за шею.
– Ригель!
Время залечило не одну рану.
Билли с Мики тоже дали мне повод для радости и возможность вздохнуть с облегчением. Случившееся со мной заставило их задуматься о том, что жизнь очень непредсказуема и глупо тратить время на ссоры и недоразумения. Они наконец нашли в себе силы поговорить, и, хотя ни та ни другая не поделились со мной подробностями разговора, я поняла, что буря миновала.
Однажды я даже видела, как они шли в школу, взявшись за руки. Глядя в чистые глаза обеих, я поняла, что этот жест лишь знак примирения любящих друг друга подруг. Тем не менее, внимательно всматриваясь в Мики, я не увидела в ней ни меланхолии, ни разочарования. Наверное, желание снова общаться с Билли, очень важным для нее человеком, превосходило любые желания сердца. Конечно, что-то изменилось и их дружба не была такой, как прежде, но, видя их переплетенные руки, я поняла, что со временем их отношения придут в равновесие и они всегда будут участвовать в жизни друг друга.
В один из дней я пригласила их к себе, чтобы вместе сделать домашку. И когда мы сидели за столом, я раскрыла им свое сердце, как книгу. Я все им рассказала о себе.
О том, как потеряв родителей, вошла в ворота сиротского приюта одинокая пятилетняя девочка; как мои дни в Склепе превратились в годы. Рассказала и о кураторше, которая вырывала из нас индивидуальность, как вырывают страницы из книг, которые не жалко рвать.
А потом я рассказала им о Ригеле, ничего не упустив, вспомнив все укусы и обиды, секреты и невысказанные слова, мгновения, которые, как оказалось, связали нас прочной нитью судьбы.
Я рассказала им нашу историю и поняла, что, если бы у меня была возможность что-то в ней изменить, то я не переписала бы ни странички. Даже если она грустная и нестройная, а для многих даже и непонятная… Мне нужна только эта история, другой не надо.
Больничные дела продвигались: Ригель шел на поправку. С него сняли повязки, и началась реабилитация. Не знаю, сколько цветов мне пришлось преподнести старшей медсестре в качестве извинения за пациента, при общении с которым постоянно возникали так называемые недоразумения.
Всех волновала дальнейшая судьба Ригеля.
Поскольку Ригель больше не был членом семьи Миллиган, он должен вернуться в Склеп, но Анна сделала все, чтобы его туда не отправили. Она позвонила всем, кому могла, сходила в Социальную службу по защите детей и объяснила, что, учитывая болезнь, от которой страдал Ригель, он должен жить недалеко, чтобы поддерживать с нами постоянную связь. Это поможет ему сохранять душевное равновесие, которое крайне важно для его общего самочувствия. В подтверждение Анна предоставила медицинское заключение, в котором подчеркивалось, что психологическое состояние Ригеля влияет на интенсивность и продолжительность приступов: в состоянии душевного спокойствия обострения случались редко и проходили быстрее, в то время как стресс лишь усиливал болевые симптомы.
Наконец, к большому облегчению для всех нас, органы опеки сообщили, что переведут Ригеля в приют Святого Иосифа – в тот, где жила Аделина.
«Святой Иосиф» находился всего в нескольких автобусных остановках от нас. Тамошний директор, коренастый мужчина, был, по словам Аделины, хоть и сварливым, но очень хорошим человеком. Глядя в ее искренние глаза, я не могла не порадоваться тому, что Ригель будет там не один.
Что касается школы, то Анна еще в самом начале оплатила весь год учебы, так что мы доучивались вместе.
Как и в другие вечера, коих было бессчетное количество, мои шаги эхом разносились по пустому больничному коридору. И все же мне трудно представить, что завтра я сюда не вернусь.
Я остановилась перед знакомой палатой. Кровать была заправлена, стула у стены уже не было. Ничего не лежало на прикроватной тумбочке, и цветов, разбавлявших сплошную белизну, больше нет.
Вот и пришла пора отсюда уходить…
Стоя на пороге, я любовалась профилем Ригеля на фоне окна. Снаружи багровел закат, на стеклах блестели капли недавнего дождя. Облака пылали огненно-красным, и свет, разлившийся в воздухе, казался способным на все.
Черные волосы обрамляли задумчивое лицо, сильные плечи выделялись на фоне багрового неба – Ригель походил на обворожительного романтического героя, вопрошающего закат о своей судьбе. Я воспользовалась этим моментом, чтобы полюбоваться на него в тишине.
Я снова увидела его ребенком с ангельским личиком и огромными черными глазами.
Я снова увидела его семилетним, с ободранным коленом и моими лентами в руках.
А вот ему десять, он смотрит потерянным взглядом куда-то сквозь горящую свечу.
Я снова увидела его в двенадцать, метнувшего в меня настороженный взгляд исподлобья. Потом в тринадцать, в четырнадцать и в пятнадцать… Его дерзкая красота, кажется, не знает меры.
Ригель-недотрога, подавляющий всех своим интеллектом, запрокидывает голову и заливается безрадостным смехом. Ригель, который дерзко цокает языком и повергает в ужас одним лишь взглядом. Ригель, тайком наблюдающий за мной издалека глазами мальчика, в груди у которого бьется волчье сердце.
Ригель, такой утонченный, сложный, изломанный, загадочный и очаровательный.
Я смотрела и смотрела на него и не могла поверить, что он… мой. Что его волчье сердце молча носит в себе мое имя.
Я никогда больше не отпущу его.
– Ну вот и все… – услышал он.
Ригель повернул голову и увидел, как, спрятав руки за спину, к нему подходит Ника. Ее длинные волосы мягко падали на плечи, в бездонных глазах, как в колодцах, мерцали звезды. Она остановилась рядом с ним у окна.
– Скажи, Ригель, ты больше не убежишь? Ты со мной?
Ригель посмотрел на нее из-под ресниц.
– А ты со мной? – спросил он хрипло в ответ, потом прищурил глаза, словно от боли, и прошептал: – С таким… как я?
Ника приподняла уголки губ и посмотрела на него так, что его сердце забыло как биться.
– Да, и уже давно, – ответила Ника.
И Ригель знал, что это правда. Понадобилось много времени, чтобы это понять и принять.
Понадобились все ее мольбы, слезы, оклики и крики. Ее отчаяние, когда он уходил туда, куда она не могла попасть. Понадобились слова, которые она прошептала ему той ночью, чтобы он наконец понял все раз и навсегда.
Он спросил себя, а что было бы, если бы обстоятельства сложились по-другому? Если бы они не упали с моста? Он ушел бы, чтобы спасти ее от самого себя, и Ника никогда бы не узнала, что если он и совершал какие-то поступки в жизни, то совершал их только ради нее.
Возможно, однажды, через энное количество месяцев или лет, они снова встретились бы. А может, и нет, потеряли бы друг друга навсегда, и он как-то существовал бы дальше, представляя, как Ника взрослеет.
Но все сложилось так, как сложилось, и сейчас, пережив несколько мучительных недель, она здесь, рядом с ним.
И, глядя в ее глаза цвета плачущего неба, Ригель услышал, как сердце нашептывает ему нужные слова…
Раз и навсегда все понять можно было только так: каждый день чувствуя тебя рядом, слыша, как ты плачешь по вечерам. Я никогда не надеялся, что ты можешь меня полюбить. И это неудивительно, ведь, как ты знаешь, я человек-катастрофа. Мне казалось, ты сможешь стать счастливой, только если я тебя отпущу, наконец избавлю от себя. Со мной сложно, порой невыносимо сложно, я не умею быть таким, как все. Но ты заставила меня понять, что я ошибался, потому что теперь, когда ты все знаешь, ты действительно видишь меня таким, какой я есть. И, несмотря на это, не хочешь меня исправлять и не чувствуешь страха. Единственное, чего ты хочешь, – остаться со мной.
Однако этих слов Ригель не произнес. Когда сердце наконец затихло, он медленно закрыл глаза и прошептал:
– Я с тобой.
Ника улыбнулась, трепетная и яркая.
– Хорошо, – выдохнула она с волнением, которое, казалось, разрывало ей грудь. Ее взгляд как будто говорил: «У нас много времени, чтобы соединить наши недостатки и переплавить их в нечто прекрасное».
Ника сейчас была настолько красивой, что Ригель удивился, как ему до сих пор удавалось сдерживать жгучее желание прикоснуться к ней. Однако, прежде чем он успел это сделать, Ника протянула руку и сунула ему под нос то, что прятала за спиной.
Ригель смутился. Это была черная роза со стеблем, усыпанным листьями и шипами, почти такая же, какую он тогда положил в ее школьный шкафчик, а потом чуть не разорвал на части в приступе гнева.
– Это для меня?
– Цветок? – Ника игриво приподняла бровь. – В подарок тебе?
Ригель склонил голову набок, готовый обидеться. Он уже начал хмуриться, как вдруг произошло нечто совершенно неожиданное: уголки его губ поползли вверх, и впервые он почувствовал, как внутри него рождается что-то искреннее и стихийное. На его лице была не ухмылка, за которой он обычно скрывал боль, нет… В глазах Ники он увидел отражение своей сияющей улыбки.