– Что теперь будет?
– Все, что захотим, – тихо сказала я, потому что больше не боялась. – Это только начало.
Я закрыла глаза, наслаждаясь его близостью, и уткнулась головой в его шею, ощущая исходящее от него тепло. Мне хотелось, чтобы Ригель почувствовал, как радуется мое сердце.
Я чувствовала себя живой и счастливой. Счастливой, оттого что вижу его здесь, с этой короной на голове, оттого что мы вместе начинаем новое прекрасное путешествие. Я была к этому готова.
– Эй! – Издалека Билли махала фотоаппаратом. – Мы должны сняться все вместе!
Хорошо, что она не услышала грубый комментарий Ригеля. К нам присоединились остальные, и после бесконечной фотосессии на лужайке мы продолжили празднование.
К концу этого незабываемого дня школьный двор был усеян лепестками лилий и черными ягодами с венков. Я попрощалась с Ригелем, потому что он должен был пойти еще раз поговорить с директрисой, и во дворе остались только мы.
Я почувствовала, как кто-то коснулся моих волос. Это Анна заботливо поправила лилию на моем венке.
– Я так тобой горжусь, – сказала она с нежностью, которую мое сердце будет помнить всегда.
Эти искренние слова тронули меня. Захотелось кое о чем ее попросить. На самом деле я давно хотела это сделать, но не хватало духу. И сейчас, стоя перед ней, я поняла, что не могу больше откладывать.
– Анна, – выдохнула я, – я хочу навестить Алана.
Мой голос звучал мягко, но настойчиво. Рука Анны замерла в моих волосах.
– Я давно хотела тебя об этом попросить, – призналась я, тщательно подбирая слова, – но все никак не могла найти подходящий момент. Сомневаюсь, имею ли право об этом просить, но мне очень хотелось бы. – Я ласково посмотрела на Анну. – Как думаешь, мы могли бы к нему сходить?
Растерянность, нежность, боль, радость, благодарность – взгляд Анны выражал сейчас все эти чувства одновременно.
Я всегда боялась показаться назойливой и бестактной. Боялась быть лишней и ненужной, потому что любовь была бесценным подарком, на который я всегда смотрела издалека. Только со временем я поняла, что в любви нет навязчивости, это взаимное движение навстречу друг другу.
Анна склонила голову, и в ее взгляде я увидела ответ, который не нуждался в словах.
Мы отправились туда в тот же день. На мне все еще был венок из лилий.
Закатный свет омывал белые мраморные надгробия. В этот поздний час на кладбище никого не было, здешняя тишина сливалась с теплым благоухающим воздухом раннего лета.
Могила Алана располагалась чуть в глубине, в тени березы.
Когда мы подошли к ней, я заметила у его камня цветы – свежие, только распустившиеся, их срезали, наверное, не раньше вчерашнего дня.
– Асия, – пробормотала Анна с горько-сладкой улыбкой.
На камне не было ни намека на мох или пыль. Должно быть, она часто приходила сюда и поддерживала могилу в порядке.
Норман наклонился и положил на траву, к подножию, букет голубых цветов. Он долго расправлял бумагу, разглаживая замятинки на уголках. Когда он выпрямился, Анна подошла к нему и коснулась его плеча. Норман прислонил голову к ее голове, и так они замерли, слушая, как шуршит трава от легкого ветерка.
Я стояла рядом и смотрела на могилу Алана. Как много хотелось ему сказать о себе, о нем, о том, кем он был для меня. Хотелось признаться ему, что, хотя я никогда не слышала его голоса, я невозможным, странным и необъяснимым образом ощущала его близость.
Мне хотелось наполнить тишину, дать ему что-то взамен – что-то, что я, однако, не могла выразить в словах, потому что мое присутствие означало его отсутствие. Мое сердце хотело поговорить с ним, поэтому когда Анна с Норман повернулись, собираясь уходить, я все еще стояла там, перед ним.
Я слышала, как они медленно шли по мощеной дорожке. Не двигаясь, я все смотрела на выгравированную на мраморе надпись и не замечала ничего вокруг. Я медленно подняла руки и сняла с головы венок. Опустилась на колени и положила свои цветы рядом с его именем.
«Я позабочусь о них, – прошептало мое сердце. – Я постараюсь быть достойной этих замечательных людей. Обещаю тебе!»
Ветерок донес до меня аромат цветов.
Я поднялась с колен. Обещание сердца проникло в глубины моей души. Я буду хранить его в себе каждый день, пока могу. Всегда.
– Ника!
Я обернулась. Теплые лучи закатного солнца заливали все вокруг. Анна с Норманом ждали меня на дорожке. Анна улыбнулась, окруженная светом. Затем протянула руку.
И я услышала голос, слаще которого не было ничего на свете:
– Идем!
Глава 36. Начало
Конец – это начало чего-то особенного.
Три года спустя
Через открытое окно в комнату проникало приятное тепло. С нашей тихой улицы доносился шелест листьев и весеннее чириканье воробьев.
– Итак, лептоспироз – инфекция, симптомы которой проявляются двухфазно…
Полистав приложение в «Инфекционных заболеваниях» и покусав кончик ручки, я записала эту фразу в блокнот – для будущего реферата, который следовало сдать на следующей неделе. Потом погладила Клауса, который дремал у меня на коленях.
Я училась на третьем курсе ветеринарного факультета, который выбрала сердцем и душой. Мне нравились все предметы, но некоторые давались мне нелегко. И хотя сегодняшний день был особенный, но, как примерная студентка, я не могла не посидеть за учебниками…
– Ника! Цветы привезли! – позвал голос снизу, и я вскинула голову, расплывшись в улыбке.
Откинув ручку на кровать, я прокричала:
– Уже иду!
Клаус проснулся от моего крика и недовольно зыркнул на меня, когда я просунула под него руки, чтобы переложить с колен на кровать. Возмущенный таким обхождением, он спрыгнул на пол, а вслед за ним и я.
Прежде чем выйти из комнаты, я поправила прилипшую к телу полосатую футболку и смахнула кошачью шерсть с джинсовых шорт. Выглядела я, конечно, не очень нарядно, но ничего страшного, зато цвет лица у меня был свежий, а глаза – веселые. Смотревшая на меня из зеркала, можно уже сказать, молодая женщина сильно отличалась от той худой и бледной девушки, которая перешагнула порог этого дома несколько лет назад. Теперешняя была румяной, здоровой, с высветленными солнцем веснушками. Тонкие, но без торчащих косточек запястья, сияющий взгляд, в котором отражалась душа, сотканная из света, – вот как я могла бы описать себя без лишней скромности. Да и все тело преобразилось: более мягкие и рельефные изгибы завершали образ обыкновенной двадцатиоднолетней девушки, вернее, которой только сегодня исполнился двадцать один год…
Я улыбнулась, сдув со лба непослушную прядь, и выбежала из комнаты.
На пальцах у меня блестели только три цветных пластыря. С годами их поубавилось, и такому «регрессу» я была очень рада. Кто знает, может, однажды даже эти три мне больше не понадобятся. Я посмотрю на свои голые руки и пойму, что отныне все краски жизни – внутри меня, и улыбнусь.
В коридоре я прошла мимо хмурого Клауса и легонько ущипнула его за спинку. Он задохнулся от возмущения и собирался дать мне сдачи, но я от него убежала. Ему было уже тринадцать, бо`льшую часть дня он спал, но, когда бодрствовал, по-прежнему был довольно энергичным и резвым. Я рассмеялась, когда он погнался за мной по лестнице, и в этот веселый момент мои мысли вдруг на мгновение обратились к нему.
Когда он мне позвонит? Неужели он до сих пор не нашел времени, чтобы мне написать?
Я домчалась до первого этажа и резко метнулась в сторону. Клаус не рассчитывал на такую хитрость и не успел сгруппироваться, чтобы цапнуть меня за ногу.
С улыбкой я вошла в гостиную.
– Вот и я! – возвестила я под мстительное мяуканье Клауса где-то за спиной.
Анна повернулась и, как обычно, улыбнулась. Она была великолепна в хлопковой блузке и темно-синих брюках, с эффектной серебряной заколкой в волосах! Именно о такой приемной маме я всегда и мечтала в детстве.
Комната буквально утопала в разноцветных гвоздиках. Мне в ноздри ударил их плотный аромат. Вазы стояли и на полу. Обойдя одну такую с красными гвоздиками, я подошла к Анне, и она протянула мне цветок. Мы обменялись понимающими взглядами и одновременно нырнули носами в венчики.
– Хлеб!
– Чистая простыня…
– Лист бумаги!
– Яблочная кожура… хотя нет… имбирь…
– Ну точно хлеб. Свежеиспеченный!
– Никогда не слышала о цветах, которые пахли бы хлебом!
Я не могла не рассмеяться. И Анна тоже. Уткнувшись носами в гвоздики, мы обе стояли и смеялись. Такая у нас была игра. За эти годы много чего случилось и многое поменялось, но мы с Анной… мы по-прежнему смотрели друг на друга с любовью.
Ее цветочный бизнес разросся до такой степени, что пришлось не только расширять старый магазин, но и открыть новых два. Один работал уже пару лет, а другой вот-вот должен был открыться. И со всего города сыпались заказы на авторские цветочные композиции.
Мы обновили гостиную: перекрасили стены, поставили другие диваны, повесили на стену современный телевизор. А еще переложили плитку на подъездной дорожке и купили новую машину красного цвета.
И тем не менее, несмотря на все изменения, это был наш старый добрый дом, и я ни за что на свете не променяла бы его ни на какой другой.
Мне он нравился именно таким – с обоями и узкой лестницей, с гладким паркетом, на котором поскальзывался Клаус, и с медными кастрюлями, блестевшими в свете кухни.
И Анна тоже совсем не изменилась за эти годы. У нее были те же глаза, которые я увидела тем утром у подножия лестницы в Склепе.
Она стала моей приемной матерью.
После испытательного срока они с Норманом оформили удочерение, и мы стали семьей. Поначалу я переживала из-за смены фамилии, но спустя какое-то время убедилась, что поступила правильно: Ника Миллиган – в этих имени и фамилии я видела союз четырех людей, которые любили меня как дочь.
– Надо избавиться от них до вечера, а то нам негде будет ужинать, – пошутила Анна.