[88].
Следующим шагом Лисандра было обеспечение полной блокады Афин, уже установленной на суше, и захват городской гавани. Едва поставки зерна стали сокращаться, осажденные афиняне признали необходимость переговоров[89]. Первоначально речь шла о примирении со спартанцами на условии, что Афины сохранят свои Длинные стены и стены Пирея. Когда афинские послы прибыли в Селассию на границе Лаконии, эфоры отказали им в праве вступить на земли Спарты и отклонили эти условия мира[90]. Позднее делегация во главе с Фераменом слушала споры победителей о судьбе побежденных афинян:
«…было созвано народное собрание, на котором особенно горячо возражали против заключения мира коринфяне и фиванцы, а также и многие другие эллины; они требовали совершенного разрушения Афин. Но лакедемоняне категорически отказались стать виновниками порабощения жителей греческого города, столь много потрудившегося в эпоху тяжких бедствий, когда великая опасность угрожала Греции. Они выразили согласие на мир при условии снесения Длинных стен и укреплений Пирея, выдачи всех кораблей кроме двенадцати, возвращения изгнанников и вступления в число союзников лакедемонян с подчинением их гегемонии, с обязательством следовать за ними повсюду – на суше и на море, – куда они ни поведут, и иметь одни и те же государства союзниками и врагами»[91].
Сама лишенная стен, олигархическая Спарта настаивала, что стены Афин подлежат сносу. После принятия народным собранием условий спартанцев, «Лисандр вернулся в Пирей. Изгнанники были возвращены; стены были срыты при общем ликовании под звуки исполняемого флейтистами марша: этот день считали началом свободной жизни для греков»[92]. Эта сцена ликования напоминает торжества по случаю слома Берлинской стены, когда толпы людей наблюдали (и сами участвовали) за символическим демонтажем «железного занавеса», пусть даже афинские стены были предназначены отражать врагов, а не удерживать собственных граждан.
Рассказ Ксенофонта о падении Афин представляет собой отчет о завершении периода политического равновесия греческих полисов, существовавшего во время Пелопоннесской войны и, во многих отношениях, на протяжении десятилетий до нее[93]. Решение спартанцев пощадить Афины и не уничтожать город было продиктовано уважением к заслугам афинян на благо Греции во время персидских войн. Это решение кажется особенно великодушным с учетом тяжести и длительности Пелопоннесской войны. Возможно, что в данном случае важнее всего, Спарта даже проигнорировала требования своих ведущих союзников, Коринфа и Фив, ради сохранения Афин. Тем не менее Спарта попыталась подорвать афинскую демократию, уничтожив афинские флот и стены и управляя городом по образцу, напоминавшему «модель» Лисандра, – декархии, гармосты и вооруженный гарнизон. Обеспечив свое военное присутствие в Аттике, спартанцы могли сдерживать влияние Фив в центральной Греции, и, возможно, некоторые из них надеялись использовать пограничные крепости афинян для этой цели[94].
Победа Спарты над Афинами изменила структуру межполисной системы отношений. Утрата Афинами лидирующего положения в былой биполярной схеме побудила Спарту наращивать амбиции, как подобало лидеру победоносной коалиции городов-государств. Вместо того чтобы стать единоличным лидером ойкумены, тем не менее в 404–395 гг. до н. э. Спарта фактически сама потворствовала непростому переходу от биполярности к многополярности отношений. В этот переходный период структура отношений внутри межполисной системы, не би– и не многополярная, пребывала в нестабильности. Эта нестабильность явилась результатом устранения Афин с политической арены и неуверенности в том, какой полис или союз городов займет в итоге их место. Что касается самих Афин, восстановление после поражения в Пелопоннесской войне частично зависело от способности афинян отыскать финансовые ресурсы, необходимые для укрепления обороны города[95]. К счастью для афинян, они обнаружили заинтересованного «инвестора», преследовавшего собственные стратегические интересы. Когда персидский сатрап Фарнабаз встретился с представителями Фив, Коринфа и Аргоса, а также с афинским полководцем Кононом, которого персидский царь Артаксеркс назначил командовать флотом в 397 г. до н. э.[96], на Коринфском перешейке, он ободрил греков, посулил денежную помощь и (по словам Диодора) заключил с ними союз[97]. Ксенофонт приводит слова Конона, обращенные к Фарнабазу, и описывает последующие действия сатрапа:
«Конон заявил Фарнабазу, что если тот оставит в его распоряжении флот, то он будет добывать провиант при помощи сбора продовольствия с островов, благодаря чему он сможет вернуться на родину и помочь афинянам восстановить их Длинные стены и стены вокруг Пирея. „Я хорошо знаю, – говорил он, – что лакедемонянам это будет крайне тягостно, и таким образом ты в одно и то же время угодишь афинянам и отомстишь лакедемонянам: одним ударом ты уничтожишь плод их долгих усилий“. Услышав это, Фарнабаз охотно отправил его в Афины, дав ему с собой денег на восстановление стен. Конон прибыл в Афины и восстановил большую часть стены, причем работа эта производилась как его экипажем, так и нанятыми за плату плотниками и каменщиками: он же выдавал деньги и на все прочие нужды»[98].
Фарнабаз вернулся в Персию, оставив Конона командовать флотом. Сам Конон тогда отправился в Афины и занялся восстановлением афинских укреплений. Древние авторы в целом согласны, что Конон ставил целью низвержение спартанской империи и, как следствие, возрождение могущества Афин[99]. Без поддержки Персии финансировать войну со Спартой было для Афин практически невозможно, но военный разгром спартанцев вновь обозначили при этом основной целью афинской внешней политики[100]. Афиняне уже приступили к восстановлению стен Пирея, а теперь получили возможность заняться и Длинными стенами[101].
На обломках минувшей славы афиняне стремились возродить свое величие и авторитет. В отличие от победителей, построивших стены Фемистокла в конце персидских войн, афиняне, которые возводили новые стены, потерпели поражение. И потому сложная задача, олицетворявшая преемственность былой военной стратегии Афин, не являлась «инновационной». Тем не менее восстановление Длинных стен, символа Афинской империи V столетия, показывало стремление афинян вернуть их полису прежнюю значимость в глазах соседних городов, потенциальных союзников в борьбе против Спарты[102], и тем самым распространять «мягкую власть»[103]. Восстановленные укрепления сигнализировали другим греческим полисам, что в Афинах возрождаются автономия и жизнеспособная демократия.
Желание возродить империю, несомненно, присутствовало в Афинах, но достижима была эта цель или нет – другой вопрос. Афины и прочие крупные греческие города не сумели нарушить гегемонию спартанцев в ходе Коринфской войны. Снарядить флот, сопоставимый по размерам и мощи с былым имперским, оказалось свыше афинских сил. И важнейшая роль, сыгранная Персией, была вдобавок очевидна для всех: в условиях «царского мира» содержались положения о прекращении военных действий на основе требований Артаксеркса. Договор предусматривал, что все полисы Малой Азии, а также острова Клазомены[104] и Кипр, переходят под власть Персии[105]. Все прочие полисы, за исключением афинских владений – Лемноса, Имброса и Скироса, которые имели стратегическое значение для защиты поставок зерна в Пирей[106], – должны оставаться автономными[107]. Всякий полис, отвергавший эти условия, объявлялся врагом царя Персии и подлежал возмездию со стороны персов и тех, кто готов объединиться с ними[108].
Окончание войны принесло победу спартанцам. Спарта распустила Беотийский союз лиги, развалила изнутри альянс Коринфа и Аргоса, вновь сделала Коринф своим союзником и остановила экспансию Афин. Ксенофонт признавал, что победа Спарты в Коринфской войны была дипломатической, а не военной: «В течение этой борьбы силы противников приблизительно равнялись друг другу, теперь лакедемоняне получили значительное превосходство благодаря этому миру, называемому Анталкидовым»[109]. Тот факт, что ведущие греческие полисы приняли условия мира, сформулированные в 387 г. до н. э., отмечает важные перемены в относительной силе рассматриваемых городов и, следовательно, в балансе сил в Греции в целом[110].
«Царский мир» считается первым примером характерного для IV столетия явления общих мирных договоров[111]. По сравнению с их предшественниками V века эти договоры, как правило многосторонние (в отличие от двусторонних), принимались ведущими греческими полисами (даже если формально не подписывались ими), теоретически заключались на неограниченный срок (а не на оговариваемый период времени) и декларировали принцип автономности для всех греческих полисов. С данной точки зрения, «царский мир» вполне отвечает некоторым из этих критериев, но далеко не всем