Римские наместники и императоры порой пытались нейтрализовать бандитов, нанимая сами банды для наведения порядка или заманивая бандитов в армию, по отдельности или en masse[317]. Еще чаще римские командиры вступали с бандитами в переговоры. Так, Цицерон завязал дружественные отношения (hospitium, гостеприимство) с одним исаврийским вождем («тираном», по его словам); этот и иные виды «ритуализированой дружбы» являлись основными инструментами римской внешней и внутренней политики на закате республиканского периода и на протяжении большей части римской истории в целом. Цицерон, Помпей и Марк Антоний дружно признавали другого исаврийского вождя, Тарконтидмота, «другом Рима» или своим личным другом[318].
В крошечной горной провинции Мавритания Тингитана, на крайнем северо-западе Марокко, римские наместники заключили мирный договор с вождями горных племен; текст этого соглашения, выбитый на камне, представляет собой почти единственное письменное свидетельство римской политики в регионе. За пределами сильно милитаризованной зоны в равнинной местности римское культурное влияние почти не ощущалось, хотя эту область окружали старинные римские провинции. Ни один сохранившийся источник не называет население горной Мавритании бандитами, однако аналогия с Исаврией несомненна[319].
Как с бандитизмом, так и с повстанцами в целом: военный фактор играет важную роль, однако армия действовала в более широком контексте социальных отношений. Римская армия была оккупационной, захватнической и одновременно дружественной. Это было особенно верно в отношении провинций Испания, Британия, Мавритания (современное Марокко), Сирия, Палестина (после еврейского восстания 66 г.) и Египет. В этих провинциях армия располагалась в городских центрах или была рассеяна по всей области, а не сконцентрирована на границе (провинция Испания не имела границ, а граница Британии была очень короткой)[320]. Некоторые районы империи оккупировались интенсивно, в частности Иудея, очень маленькая территория, где располагались в начале II в. примерно 20 000 солдат, а в Мавритании Тингитане в воинском лагере квартировали 10 000 солдат; за пределами «военной зоны» римское влияние едва ощущалось[321]. В обоих случаях интенсивная оккупация доказала свою бесполезность. Гарнизоны в Иудее не смогли предотвратить восстание Бар-Кохбы или подавить эндемичный бандитизм в провинции, и лагерь в Мавритании Тингитане был заброшен в III веке.
Осложняло ситуацию то обстоятельство, что армия не выступала из центра на периферию, как подобало бы одному народу, доминирующему над многими другими, хотя император притязал на верховную власть везде и во всем. В I в. н. э. римская армия быстро превратилась из ополчения итальянских граждан-солдат в силу, набираемую по всей империи, а не преимущественно из Италии. Легионерами становились главным образом граждане провинций, в частности, из ветеранских колоний. Но эти колонии представляли собой отнюдь не изолированные, этнически обособленные сообщества; среди их граждан были и ветераны-поселенцы, и вольноотпущенники, и отдаленные потомки переселенцев или вольноотпущенников, смешавшиеся за многие поколения с местным населением. Потомки отставников из вспомогательных войск служили, вероятно, еще одним важным источником пополнения легионов. Вспомогательные войска, набиравшиеся исключительно из неграждан, были гораздо многочисленнее регулярной армии. Увольняясь после десятилетий службы, эти солдаты приобретали римское гражданство и пенсию и, как правило, селились в тех регионах, где стояли их части. Таким вот образом армия Рима пополнялась за счет подданных империи[322].
Рассмотрим ситуацию в Иудее до восстания 66 г. Ирод Великий правил при поддержке римлян вплоть до своей смерти в 4 г. до н. э. и содержал типичную эллинистическую армию, набранную в местных военных поселениях[323]. Ему служили в основном сарматы, идумейцы, евреи-лучники из Вавилона и этнические палестинские евреи, хотя известно, что телохранителями Ирода были германцы, фракийцы и галлы. «Туземные» поселения продолжали снабжать армию, которая поддерживала всех преемников Ирода и составила гарнизон Иудеи после 6 г. до н. э. Многие воины этой армии сохранили верность римлянам и сражались заодно с ними, подавляя восстание 66 г. под командованием правнука царя Ирода, Агриппы II. С другой стороны, Ирод, вероятно, смоделировал свою армию по подобию римской и привлек на службу некоторых урожденных римлян; вполне возможно, что многих евреев забрали в легионеры или во вспомогательное войско как в его царствование, так и позже. Но созданный Мелом Гибсоном в «Страстях Господних» образ солдата-латинянина неточен. Солдаты в «римского» гарнизона в Иудее говорили на арамейском.
Армия, которую римляне первоначально направили против мятежников в 66 г., под командованием Цестия Галла, наместника Сирии, состояла из легионеров (то есть граждан Рима), вспомогательных отрядов (из неграждан), контингентов двух местных царьков-союзников («клиентов») и сирийского ополчения. В то же время еврейские силы, верные Агриппе II, выступили против мятежников тремя отрядами. Позднее римская армия под командованием Веспасиана стала куда многочисленнее: 55 000-60 000 легионеров и вспомогательных войск, 15 000 союзников, плюс, по крайней мере, один высокородный еврей, Тиберий Юлий Александр из Египта.
В этом примере и во множестве других, со всей империи, трудно различить римлян и их подданных, и процедура дополнительно осложняется тем, что многие аборигены, романизируясь, меняли имена на римские, а потому чрезвычайно непросто выделить в общей массе этнических итальянцев. Например, некоторые офицеры Ирода носили римские имена, но мы не знаем, были ли они романизированными евреями или выходцами из легионеров. Должны ли мы считать всех римских граждан римлянами, включая царя Ирода и его преемников, а также Иосифа Флавия и всех отставных солдат вспомогательных войск, их вольноотпущенников, их потомков и потомков их вольноотпущенников? Римлянин ли Павел из Тарса, чья семья приобрела римское гражданство благодаря неведомому покровителю, и римляне ли вольноотпущенники его семьи? Или следует именовать римлянами только чиновников из Италии, то есть прокуратора и его окружение? Или же нужно относить к римлянам одних легионеров? Но до восстания 66 г. в Иудее не было легионов. Один исследователь, изучавший Галлию, предположил, что термин «римлянин» был показателем социального статуса, а не этнической принадлежности, и потому не имел фиксированного значения: можно быть более или менее римлянином, в зависимости от подверженности влиянию римской культуры, а четкое различие между правителем и подданным попросту отсутствовало[324].
События, которые большинство историков упрощенно характеризуют как завоевание Иудеи Помпеем в 66 г. до н. э. и подчинение территории Риму через династию царей-марионеток, Иосиф Флавий описывает как невероятно запутанный процесс лавирования в хитросплетениях еврейских династических интриг на фоне гражданской войны в Риме, «треугольника» дипломатических отношений и конфликтов между римлянами и парфянами, римлянами и евреями и евреями и парфянами, а также на фоне локальных взаимоотношений, особенно между Иудеей и Аравией. Всякое отступление римских войск из региона ознаменовывалось новым восстанием во главе с новым кандидатом на престол и возрождением местной власти; относительная стабильность наступила только после поражения Ирода от Аристобула в 37 г. Поглощение Римом греческого Востока и завоевание Цезарем Галлии тоже можно описать подобным образом: лишь пристальное внимание к напряженности и конфликтам, свойственным данной местности, способно адекватно объяснить римскую интервенцию и описать ее последствия[325]. История римского империализма не есть история непобедимой армии, выступающей из центра империи против окруживших ее кольцом менее цивилизованных будущих подданных; да и управлялась империя не волей военизированного правящего класса, подчинившего себе этнически и культурно отличное население.
Современные исследования любых вопросов устройства Римской империи превращаются в фантазии без учета роли персональной власти по сравнению с властью государства. Один ученый отмечает, что в своей исчерпывающе подробной истории Иудеи под римским владычеством Иосиф Флавий едва касается римской государственности и, кажется, не понимает саму концепцию государственной власти[326]. Армия являлась в ту пору крупнейшим институтом римского государства, но именно социальные отношения, а не преимущественно армейские, связывали империю воедино. Большей частью «римское» управление осуществляли местные аристократы, мелкие царьки, вожди, «большие шишки» и крупные землевладельцы, что преследовали собственные цели и обращавшиеся к римской армии и римскому правительству, когда им требовалось. Налоги собирали местные агенты, продолжали действовать многие органы местного самоуправления. Участники локальных распрей и конфликтов взывали к римскому наместнику о разрешении споров – такова была суть римского права и римской провинциальной власти, а вовсе не эдикты и оккупация. Даже там, где «коренные» институты испытывали трансформацию под влиянием контактов с Римской империей, многие никогда не видели официальных представителей Рима, разве что солдат, а в некоторых провинциях даже последние встречались редко. Обмен привилегиями и унижениями, что регулировал общественные отношения, управлял и самой империей.