[337]. Основные экономические, технологические (представьте себе римлян с ядерным оружием), демографические и социальные различия между современной и древней эпохами превращают поиски таких уроков в чрезвычайно сложное занятие, и не все согласны с тем, что прямая аналогия приемлема или может считаться научно обоснованной. Мы разделяем позицию скептиков[338]. Но раз нас попросили прокомментировать практическую ценность римской истории, мы полагаем небесполезным обратить внимание на решающую роль социальных институтов в жизни Римской империи. Римляне правили потому, что, как «коллективное государство» и как индивиды, они являлись элементами сложнейшей сети зависимостей, взаимных услуг и согласований, охватывавшей весь римский мир. Там, куда римские социальные сети не дотягивались или где часть правящего класса разворачивала собственную сеть против остальных, возникали неприятности. Рим преуспел, поскольку он опирается на созданный им общий социальный и культурный код, единый для местных элит, и поскольку многие влиятельные элементы на местах признавали власть Рима в собственных интересах. Ближайшей современной параллелью этой системе может оказаться «глобальная деревня», продукт взаимодействия телекоммуникационных технологий, финансовых институтов, свободной торговли и потребительских вкусов и интересов, что связывают международное сообщество сегодня. Внимание к общим экономическим и культурным интересам, а не к идеологии, представляется перспективным направлением будущей внешней политики.
Тема восстаний и мятежей в римских провинциях не получила должного внимания со стороны ученых. Две статьи Стивена Дайсона, «Восстания народов Римской империи» (Historia, 20, 1971) и «Модели народных восстаний в Римской империи» (Aufstieg und Niedergang der Römischen Welt, Berlin: Walter de Gruyter, 1975), по-прежнему остаются едва ли не единственными исследованиями темы. О бандитизме см. работы Брента Д. Шоу, особенно его классическую статью «Бандиты Римской империи» (Past & Present, 105 1984). Бенджамин Айзек приложил много усилий для прояснения роли римской армии как оккупационной силы, инструмента полицейского контроля и орудия репрессий против бандитов и иных мелких угроз; см. его книгу «Границы империи: римская армия на Востоке» (Oxford: Clarendon, 1992). О еврейском восстании см. исследование Мартина Гудмена «Правящий класс Иудеи: истоки еврейского восстания против Рима в 66–70 гг.» (New York: Cambridge University Press, 1987) и более общую работу «Рим и Иерусалим: столкновение древних цивилизаций» (New York: Knopf, 2007). О личной власти в Римской империи см.: Ричард П. Соллер «Личный патронат в эпоху ранней империи» (Cambridge: Cambridge University Press, 1982); Брент Д. Шоу «Тираны, бандиты и цари: личная власть в сочинении Иосифа Флавия» (Journal of Jewish Studies, 49, 1993); сборник под ред. Эндрю Уоллеса-Хадрилла «Патронат в древнем обществе» (London: Routledge, 1989); Фергус Миллар «Император в римском мире» (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992). Книга Дж. Э. Лендона «Империя чести: искусство управлять в римском мире» (Oxford: Clarendon, 1997) отлично показывает принципы действия системы персональной власти. Исследование Эрика С. Грюэна «Эллинистический мир и пришествие Рима» (Berkeley & LA: University of California Press, 1984) революционизировало наше понимание римского империализма, сфокусировав внимание на социальных институтах и политической борьбе будущих имперских подданных; только с учетом этих факторов можно объяснить, как Рим закрепился в этом регионе и обрел господство. Другие важные работы по невоенным аспектам римской имперской власти: Грег Вулф «Стать римлянами: истоки провинциальной цивилизации в Галлии» (Cambridge: Cambridge University Press, 1998); и Клиффорд Андо «Имперская идеология и провинциальная лояльность в Римской империи» (Berkeley & LA: University of California Press, 2000).
8. Войны с рабами в Греции и РимеБарри Стросс
Жестокие убийства мирных жителей, харизматические религиозные лидеры, провозглашающие террор, повстанцы, скопом окружающие солдат, легионеры, загоняющие беглых рабов в холмы, ряды крестов вдоль дорог и распятые трупы пленных повстанцев, храмы, возведенные в память их мученической смерти, – все эти образы неплохо знакомы любому, кто интересуется историей; вдобавок некоторые из них популяризировал Голливуд, а иные буквально «рвутся в заголовки», как гласит присказка журналистов из таблоидов. Такова правда древних восстаний рабов. Но если не брать семидесятилетний период поздней Римской республики, со 140 по 70 г. до н. э., восстания рабов в древнем мире происходили довольно редко.
Это может показаться странным, поскольку рабство играло центральную роль в экономике Греции и Рима. Миллионы мужчин и женщин со всего античного Средиземноморья жили и умирали в ошейниках. Большинство из них примирялось с банальностью порабощения, некоторых ожидала участь вольноотпущенников, что чаще случалось у древних, нежели в современных рабовладельческих обществах. И лишь немногие отвечали на побои и унижения ежедневным неповиновением. Рабы не слушались, манипулировали хозяевами или сбегали – или покорно принимали свою судьбы и жили как придется. Тем не менее восстания, то есть массовые вооруженные выступления во имя свободы, были редкостью.
Спартак, мятежный гладиатор, чье восстание терзало Италию с 73 по 71 г. до н. э., был настолько же необычен, насколько стал знаменит. Особые условия, как мы увидим, превратили позднюю Римскую республику в золотой век древних рабских войн. На протяжении остальных столетий античности лишь малое число рабов отваживалось рискнуть тем немногим, что у них было, в бою против римских легионов или греческих фаланг; и совсем у горстки была возможность сражаться или хотя бы вступить в повстанческую армию, не говоря о том, чтобы собрать такую армию. Но хозяева все равно беспокоились, и относительная малочисленность восстаний обратно пропорциональна вниманию, которое хозяева уделяли своей безопасности. Представители греческой и римской элиты призывали к постоянной бдительности свободных против рабов, злоумышляющих насилие. Целый ряд мер предосторожности стал общепринятым для хозяев – например, не покупать слишком уж гордых в качестве рабов или держать рабов одной национальности отдельно друг от друга, чтобы они «не замыслили недоброе».
Тем не менее восстания случались, и не только на закате республики. Прежде чем перейти к описанию, нужно определиться с терминами, ибо древнее рабство вовсе не представляло собой монолитный институт. Древний мир знал различные категории подневольного труда. Две основные из них – рабский труд и общественные работы[339]. Труд рабов есть наиболее распространенное понимание рабства, знакомое нам по таким историческим областям, как американский Юг, острова Карибского бассейна или Бразилия, где людей привозили из-за моря и покупали и продавали как предметы обихода. Общественные работы – имеются в виду принудительные, конечно – подразумевали коллективное порабощение социальных групп, в рамках одного сообщества либо «со стороны». Чтобы избегать путаницы, многие ученые именуют общественных рабов сервами, пусть условия принудительных общественных работ были суровее, чем средневековое крепостное право. Крепостных, например, нельзя было убивать без причины, а вот убивать общественных рабов вполне допускалось. При этом древние, как правило, относились к личным рабам с большим презрением, чем к общественным, так что различие между сервом и рабом имеет определенный смысл.
Рабский труд был широко распространен в классической и эллинистической Греции и в республиканском и имперском Риме. Афины и другие города-государства, скажем, Эгина и Хиос, а также некоторые районы Анатолии являлись центрами греческого рабства, в то время как Италия и Сицилия и испанские копи служили оплотами рабства римского. До падения и уничтожения в 146 г. до н. э., Карфаген также содействовал крупномасштабной работорговле в Северной Африке. Общественное рабство считалось в основном греческим явлением, отмечалось в таких регионах, как Фессалия, Крит и Аргос, но самым известным его примером были спартанские илоты. Эта группа состояла из двух региональных групп, каждую из которых Спарта покорила по отдельности: илотов из контролируемой Спартой Лаконики на юго-востоке Пелопоннеса и рабов из подвластной спартанцам Мессении на юго-западе.
Стоит также сделать ряд предварительных замечаний об источниках наших сведений. Древние войны относительно хорошо документированы, но то же никак нельзя сказать о древних восстаниях рабов. Сохранилось сравнительно немного сведений. Отчасти причиной тому неудачные стечения обстоятельств, а отчасти – и малый интерес к этой теме со стороны античной элиты. Рабские войны сулили мало славы, совсем мало добычи, зато, вероятно, в избытке стыда. Рабов считали презренными существами. Следовательно, нет чести в победе над ними, и римляне подтвердили это, отказывая в триумфе полководцу, победившему в рабской войне. О трофеях тоже мечтать не приходилось, так как командиры не допускали грабежи на дружественной территории.
Наконец, следует отметить парадокс войны против рабов: убийство противника признавалось контрпродуктивным, потому что тем самым уничтожалось имущество соотечественников. А уж уступать рабам, конечно, было непозволительно.
Еще по поводу источников: практически все они выражают точку зрения хозяев. Мы можем лишь строить обоснованные догадки о планах и мотивах повстанцев. То же самое относится и к изучению рабства даже в более близкие к нам периоды истории.
Обращаясь непосредственно к рабским войнам, мы сталкиваемся с двумя различными явлениями: с восстаниями рабов как таковых и с восстаниями общественных сервов. Последние в ходе восстаний пользовались преимуществом общего происхождения, имели, так сказать, местные корни, уходящие на несколько поколений вглубь. Они чаще, чем личные рабы, прислуживали хозяевам в армии и на флоте, как правило, исключительно в качестве слуг или гре