Утром, на следующий день, проснувшиеся легионеры увидели большую толпу иудеев, собравшуюся у Храма. Вышедший на его ступени первосвященник Каиафа, как мог, успокаивал народ, бывший на грани бунта. Часть иудейских старейшин во главе с первосвященником к обеду собрали в Храме совещание. Было решено отправить к Пилату посольство, состоящее из двухсот знатных иудеев, чтобы те уговорили его убрать из Иерусалима изображения, поскольку оные уже сами по себе оскверняют священный город. Второй день прошел более спокойно, чем первый. Молодежь и подростки, удерживаемые своими родителями, сидели по домам. Все ожидали результатов переговоров с Пилатом: старшие, надеясь, что дело кончится миром, младшие же с тайной надеждой на то, что переговоры не дадут результатов, и им еще посчастливится повоевать с римлянами. Третий день прошел еще более спокойно, но не потому, что иудеи успокоились сами по себе, а потому, что этот день был субботой. В этот день иудеям нельзя выполнять никакую работу, в том числе и кидать камни в римских солдат. Утром, по прошествии субботы, иудейское посольство достигло, наконец, Цезареи, где все еще оставался Пилат. Около двухсот человек, одетых в одинаковые коричневые плащи с капюшонами, собрались у входа в цезарейский преторий, расположенный напротив городского театра. Отказавшись войти вовнутрь, чтобы при этом не оскверниться, они несколько часов простояли на его ступенях. Наконец, в седьмом часу дня, к посольству вышел прокуратор. Он предложил посольству пройти для разговора в театр. Когда иудеи вошли в помещение, они увидели, что оказались со всех сторон окружены несколькими центуриями вооруженных легионеров. Здесь Пилат заговорил с позиции силы.
- Полномочны ли ваши представители заключать какие-либо договора? спросил он.
Иудеи переглянулись между собой, а потом взгляды их сосредоточились на Анане - тесте Каиафы, который сам некогда был первосвященником. По этой сосредоточенности взглядов Анан понял, что ответа ждут именно от него.
- Мы уполномочены первосвященником заключать лишь те соглашения, которые полезны для нашего народа и не противоречат нашим законам и обычаям, - вынужден был выдавить из себя бывший первосвященник.
- Тогда сейчас вы подпишете документ, в котором обязуетесь не чинить препятствий нахождению в Иерусалиме римских войск со всеми их воинскими регалиями.
- Но мы не можем принять на себя такое обязательство. Тринадцать столетий назад наш первый законоучитель Моисей запретил нам не только делать какие-либо изображения, но также хранить их у себя. На воинских же знаменах имеются изображения вашего цезаря.
- Нашего с вами цезаря, - поправил Пилат. - И если сенат и народ Рима решили, что лик цезаря должен присутствовать на всех воинских символах, то так тому и быть. Если же вы откажетесь немедленно подписать это обязательство, то я прикажу легионерам переколоть вас, как свиней.
В ответ на это Анан встал на колени и, сняв с головы капюшон, обнажил свою шею. Его примеру робко последовали остальные двести уполномоченных.
Пилат оказался в затруднительном положении. Таких твердолобых фанатиков он не встречал никогда прежде. Не говоря не слова, он развернулся и, перейдя через главную городскую площадь, вернулся обратно в преторий, чтобы посовещаться с Лонгином, который, как считал прокуратор, лучше разбирался в иудейских делах. Однако, переступив порог претория, он был встречен Клавдией, которую кто-то успел известить о событиях в театре.
- Что ты делаешь, Гай? - воскликнула она. - Если ты убьешь этих людей, воины, оставшиеся в Иерусалиме, будут перебиты хозяевами домов, в которых они разместились. После этого иудеи, захватив оружие убитых легионеров и надев их доспехи, двинутся на Цезарею, а защищать ее будет некому, кроме оставленной здесь единственной когорты. Если даже сирийский наместник успеет оказать нам помощь двумя своими легионами, то тебя все равно отзовут в Рим и будут судить за потерю целого легиона. А помогать тебе он не так уж и будет торопиться. Помнишь, сразу, как мы приехали, я говорила тебе, что нам необходимо съездить в Вифинию, чтобы засвидетельствовать ему наше почтение. Все-таки ты считаешься его подчиненным. Прошло уже несколько месяцев, как ты в Палестине, а ты даже не повидался с ним. Теперь, когда ты попросишь о помощи, он будет оказывать ее не со скоростью ветлуги, а со скоростью торгового корабля.
Понтий Пилат действительно не спешил посещать императорского легата в Сирии. В бытность свою центурионом ему приходилось сталкиваться с ним по службе. Бывший военным трибуном в их легионе, нынешний наместник, когда легион оказался в окружении, дезертировал и затем попал в плен к Арминию. Тем не менее, выкупленный своими богатыми родственниками, он, как ни в чем не бывало, продолжал делать карьеру и даже успел побывать консулом-суффектом. Поэтому прокуратор до самого последнего откладывал встречу с наместником, боясь, не удержавшись, напомнить ему события, произошедшие семнадцать лет назад в Тевтобургском лесу.
Должностное положение Пилата, как прокуратора Иудеи было в какой-то мере двусмысленным. С одной стороны, он действительно находился в непосредственном подчинении сирийскому легату, с другой - на него возлагалась функция надзора за деятельностью этого самого легата, чтобы предупреждать возможные мятежи управителя провинции и докладывать о его злоупотреблениях. В силу этого Пилат не был обязан являться на поклон к Сатурнину. Однако прокураторы, бывшие на этой должности до него, предпочитали заводить с легатами дружеские отношения, чтобы, в случае тех самых злоупотреблений, о которых один был обязан доносить в Рим на другого, одна берущая рука мыла другую.
Однако, представив себе такое развитие событий и, в который раз, подивившись мудрости своей супруги, Понтий Пилат вернулся обратно в театр. Переменив тон своего голоса, он торжественно произнес:
- Будучи восхищен проявленным вами мужеством, считаю своим долгом торжественно объявить, что вы с честью выдержали устроенное мной испытание. Отныне никто без вашего на то согласия не будет вносить в ваш город никаких изображений. Я отправляю с вами моего ликтора, который доставит легату мой письменный приказ вернуть все регалии в наши летние лагеря.
В этот же день прокуратор направил Сеяну очередное письмо, в котором живописно изложил, как иудейские старейшины, пять дней и ночей стоя на коленях, умоляли его забрать из Иерусалима знамена, и он, растроганный их слезами, и, убедившись в том, что иудеи не выказывают никаких признаков неповиновения, вынужден был им уступить, чтобы не допустить смерти несчастных послов от голода и жажды.
Окончательно же отношения прокуратора с фарисеями испортились после того, как Понтий Пилат вопреки мнению фарисеев начал строительство водопровода.
Когда проект акведука был окончательно разработан, а материалы на его строительство уже были куплены, в Иерусалиме начались волнения. Несколько десятков фарисеев явились к Каиафе и потребовали от него поговорить с прокуратором. Однако последний, сославшись на то, что действия игемона напрямую не противоречат писанию, рекомендовал им обратится к своему тестю бывшему первосвященнику Анану. Но и Анан тоже не стал их слушать. Поскольку по плану Пилата водопровод должен был заканчиваться вблизи его собственного подворья, бывший первосвященник, как оказалось, не имел ничего против строительства этого сооружения. Тогда ходатаи решили самостоятельно в частном порядке прийти к судилищу, где на месте, называемом по-гречески Лифостротон, а по-арамейски Гаввафа, как обычно это бывало по дням Венеры, непосредственно предшествующим иудейской субботе, разбирая жалобы и доносы населения, сидел прокуратор, одетый в пурпурную всадническую трабею.
Но предупрежденный Пилат принял превентивные меры. Незадолго до рассвета, в четвертую стражу прокуратор вызвал к себе Лонгина и приказал ему:
- Поднимай свою кентурию и кентурию Марка Крысобоя. Пусть воины наденут гражданскую одежду. Оружие с собой не брать, взять только плетки да дубинки, так, чтобы под плащами их не было видно. Сбор на рассвете, у Ефраимовых ворот. Как только фарисеи подойдут к судилищу, выдвигай солдат поближе к преторию так, чтобы они незаметно окружили фарисеев со всех сторон. Если они будут пытаться бунтовать или просто не пожелают разойтись, когда я им это прикажу, бейте их дубинками и плетками, но так, чтобы при этом никого не убили.
В назначенный час переодетые воины незаметно сосредоточились с внутренней стороны стены Верхнего Города между преторием и дворцом Хасмонеев. Вскоре подошли и фарисеи, о намерениях которых Пилат заранее знал от своих лазутчиков, оставшихся ему в наследство от Валерия Грата.
- Игемон, нельзя в нашем городе строить водопровод, - начал старший из группы фарисеев, которого остальные называли "хавер Шимон", то есть товарищ Симон.
- Почему же? Вы не хотите пить чистую воду?
- Дело не в воде. Наши законы запрещают нам иметь водопровод.
- Но ведь у вас уже есть водопровод, построенный при Езекии.
- Езекия был иудеем, а этот водопровод будут строить римляне.
- Значит, в вашей Торе сказано, что римляне не могут строить водопровод?
- Нет. Но мы не имеем права просить воды у иноверцев.
- Но римляне и не обязаны набирать вам воду в ваши кувшины. Будете подходить, подставлять свой кувшин и набирать воду сами.
- Ты нас не понял, игемон. Мы не можем брать воду, которую нам дает водопровод, построенный вашими легионерами.
- Хорошо, если вам не нравится водопровод, то никто не заставляет вас им пользоваться. Можете и дальше пить воду из своих вонючих колодцев. Но вы в городе живете не одни. Почему греки или, скажем, арабы не имеют права пить чистую воду сами и поить ею своих животных?
- Так, значит, нечистые верблюды этих грязных арабов будут пить воду из одного с нами источника?
- А ваши животные более чистые?
- Ты опять нас не понял, игемон. Согласно Писанию, животные изначально делятся на чистых и нечистых, а все, что прикоснулось к нечистому, само становится нечистым. К числу нечистых животных относится и верблюд.