Творцы русской идеи — страница 40 из 73

своего идеолога (он таковым себя не считал).

Евразийцы уповали на особую роль России (посредника между Европой и Азией), верили в ее великое будущее предназначение. Им безусловно импонировали следующие строки Бердяева, написанные еще на родине: «Что бы ни было с нами, мы неизбежно должны выйти на мировую ширь. Россия — посредница между Востоком и Западом. В ней сливаются два потока всемирной истории, восточный и западный. В России скрыта тайна, которую мысами не можем разгадать. Но тайна эта связана с разрешением какой-то темы всемирной истории. Час наш еще не настал»16. Евразийцы не составляли единого целого. В 1929 году ряды движения покинул его основатель Н. Трубецкой. Возобладало радикальное крыло, тяготевшее к марксистам (и чекистам). Бердяев держался от них в стороне.

Годы войны Бердяев провел в оккупированной Франции, ненавидел захватчиков, но активного участия в Сопротивлении не принимал. Остро переживал судьбу России, радовался — ее победе над Гитлером. Одно время намеревался вернуться на родину, но разгул сталинизма отпугнул его. Тяжелое впечатление произвела на него история с Ахматовой и Зощенко. Философская жизнь у нас в то время была убогой, и это тоже удручало Бердяева.

В 1947 году Кембриджский университет, отвергнув кандидатуры К. Барта и Л. Маритена, присудил Бердяеву степень почетного доктора. До него такой чести из русских удостоились только И. Тургенев и П. Чайковский. Через год Бердяева не стало. Незадолго до кончины он писал: «Я очень известен в Европе и Америке, даже в Азии и Австралии, переведен на много языков, обо мне много писали. Есть только одна страна, в которой меня почти не знают — это моя родина. Это один из показателей перерыва традиции русской культуры. После пережитой революции вернулись к русской литературе, и это факт огромной важности. Но к русской мысли еще не вернулись…»17 Последние многочисленные публикации у нас работ Бердяева, издания его коллег по эмиграции — свидетельство возвращения страны к прерванной философской традиции.

* * *

В одной из последних своих работ Бердяев писал: «Я определяю свою философию как философию субъекта, философию духа, философию свободы, философию дуалистически-плюралистическую, философию творчески-динамическую, философию персоналистическую, философию эсхатологическую»18. Разберем по порядку все эти позиции.

Под субъектом традиционная (рационалистическая) философия понимала познавательное начало, пассивно противостоящее предмету познания — объекту. Кант заговорил об активности субъекта, его вторжении в объект. Объективный мир явлений, с которым мы имеем дело, — результат взаимодействия вещей, какие они есть сами по себе, и нашей познавательной способности. Фихте отбросил «вещь саму по себе»; объект, считал он, формируется субъектом. Но и Кант, и Фихте видели в субъекте некое абстрактное сознание вообще; Фихте говорил «Я», но имел в виду «Мы». Для Бердяева же субъект — это личность, живой человек. Объективация личного начала создает природу и общество. Как это происходит, рационально объяснить невозможно. Но Бердяев убежден: «Метафизика невозможна как система понятий»19. Надо помнить еще об одном уточнении: «Объективация, неподлинность феноменального мира совсем не значит, что мир людей, животных, растений, минералов, звезд, морей, лесов и т. д. нереален и что за ним есть совсем непохожие вещи в себе, а значит, что этот мир находится в недолжном духовном и нравственном состоянии, в состоянии рабства, утери свободы, вражды, отчужденности, выброшенности во вне, подчинения необходимости»20. Мир природной необходимости Бердяева не интересует, его внимание приковано к миру духа. И еще одно обстоятельство: субъект, по Бердяеву, не самодостаточен, не должен замыкаться в самом себе. Помимо объективации (ложного самоопределения) возможен истинный путь за собственные пределы — трансцендирование, переход от личности к личности, от духа к духу.

В результате объективации возникает коллектив, в результате трансцендирования — соборность. «Коллективизм не соборность, а сборность… Он носит механически-рациональный характер»21. Столь же решительно, как от нивелирующего коллективизма, отмежевывается философ и от индивидуализма. В одной из ранних работ Бердяева читаем: «Непомерные притязания индивидуального сознания по всем линиям терпят поражения. Человек, предоставленный самому себе, оставленный с самим собой и своим «человеческим», бессилен и немощен, ему не открывается истина, не раскрывается для него смысл бытия, не доступен ему разум вещей»22. Сознание соборно. И тут же сноска на блестящую работу Сергея Трубецкого «О природе сознания», где обосновывается эта идея.

Духовность человека — свидетельство бытия Бога. О Боге нельзя мыслить рационалистически, поэтому Кант был прав, опровергая традиционные логические ходы мысли в этой области. Свое доказательство бытия Божия Бердяев именует антропологическим. Вслед за немецкими мистиками он не видит Бога вне человека. Бог — не абсолютный монарх, не первопричина мира; понятие детерминизма, как и другие понятия, к Богу не приложимы, Бог существует «инкогнито». Только наличие духа в человеке говорит о том, что Бог есть, ибо он смысл и истина жизни.

Бог — не творец мира, до Бога была некая «Бездонность», первичная свобода. Свобода, по Бердяеву, первична и… трагична. Это не кантовское повеление следовать долгу, не гегелевское осознание разумной необходимости, это необузданная воля творить добро, но в равной степени и зло (такое понимание свободы ближе всего к Шеллингу). «…Свобода может вести человека путем зла, — свобода носит не морально-юридический и педагогический характер, а характер трагический. Свобода есть основное условие нравственной жизни, не только свобода добра, но и свобода зла. Без свободы зла нет нравственной жизни. Это делает нравственную жизнь трагической»23. Смысл зла — испытание свободы. Учитывая различные концепции свободы, Бердяев говорит о трех ее видах. Помимо первичной, формальной свободы «по ту сторону добра и зла», есть два варианта содержательной свободы, один — творить зло («дьявольская свобода»), другой — творить добро («высшая», божественная свобода). Любовь есть содержание такой свободы. Когда Бердяева называли «пленником свободы», речь шла именно о высшем ее варианте.

Существенна для Бердяева позиция дуализма. «Нравственное сознание предполагает дуализм, противопоставление личности и злого мира вокруг себя и в самом себе»24. Монистическая философия всеединства не может справиться с проблемой существования зла. Теодицея Лейбница, считавшего зло необходимым дополнением к добру, как бы феноменом, оттеняющим добро, наивна и неубедительна. На самом деле человек — пересечение двух миров — добра и зла. Человек двулик. С одной стороны, он — природное существо, индивид, с другой — микротеос, личность.

Как личность, образ и подобие Бога, человек призван к творчеству, он продолжает творение мира. Есть два типа христианской этики — смирение и творчество, «мораль личного спасения и страха гибели и творческая мораль ценностей, мораль отдания себя преобразованию и преображению мира. И смирение, и творчество основаны на жертве, но жертва смирения и жертва творчества носят разный характер… Творящий человек, дух которого направлен на предметные ценности, перестает быть дрожащей тварью. Творчество, творческое вдохновение есть путь победы над страхом, то есть основным аффектом жизни, порожденным первородным грехом»25. Творческий акт невозможен без воображения. Воображение играет определяющую роль не только в искусстве и научных открытиях, но и в нравственной жизни, в создании высшего типа отношений между людьми.

Бердяев называет себя персоналистом, потому что главное для него — личность. Бердяев — персоналист, но не индивидуалист: личность, которую он ставит в центр своего философствования, вплетена в ткань духовной культуры. Личность предполагает существование других личностей и общение личностей. Наиболее ярко и неповторимо личность проявляет себя в чувстве любви. Много страниц Бердяева посвящено философии любви, страниц вдохновенных, умных и поучительных. «Сокровенная жизнь пола и половой любви есть тайна двух личностей. Всякий третий и все третье не может быть между ними судьей и не может даже узреть реальности здесь явленной. Это есть самая интимная и индивидуальная сторона человеческой личности, которую личность не хочет раскрыть перед другими, а иногда скрывает и перед собой»26. Но из этой сокрытости возникает социальный феномен семейной жизни.

Бердяев — эсхатологист. Эсхатология — учение о «конце света». Как отмечалось выше, Бердяев вслед за Н. Федоровым толкует апокалипсис только как предупреждение человечеству. Гибель мира нужно и можно избежать. Вместе с тем история должна иметь конец, смысл ее — за ее пределами. «В эпоху активного вторжения масс в историю и головокружительного развития техники общество организуется прежде всего технически. Массы выходят из органического ритма жизни и подчиняются механической, технической организации. Это процесс болезненный, мучительный для человека как целостного существа. Им кончается теллурический период в жизни человечества. Власть машин — новый космогонический период, открывает человека новому космосу. Человек живет уже не среди тел неорганических и органических, а среди тел организованных»27.

Бердяев устанавливает четыре типа отношения человека к космосу: 1) погружение в космическую жизнь, полная зависимость от объективного мира, невыделенность человеческой личности; 2) освобождение от власти космических сил, духов и демонов природы за счет аскезы (а не техники); 3) механизация природы, научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в форме капитализма; 4) разложение космического порядка, возникновение новой организованности (в отличие от органичности), страшное возрастание силы человека и рабство человека у собственных открыт