нитой полемике между Эразмом Роттердамским и Лютером: первый признавал, а второй отрицал свободное принятие решений человеком. Эразм, возражая Лютеру, говорил, что воля человека сотрудничает с благодатью, а у Лютера только подчиняется ей. Аргумент Лосского — свободная деятельность есть условие творческого сотрудничества людей, без которого невозможна мораль.
Итак, третье существенное условие абсолютной этики есть такое устройство мира, при котором личность не замкнута в себе, а находится в теснейшей связи со всеми существами. Все деятели связаны с другими, все имманентно всему, все существует не только для себя, но для всех. Пассивное созерцание не есть полнота бытия. «Она достигается путем соучастия в Божественном добре в форме собственного творчества личности, реализующей духовное и телесное мировое бытие, имеющее характер абсолютных ценностей — любви, красоты, нравственного добра, истины и т. п. <…> Жизнь человека в Боге не может быть изолированным творчеством, обособленным от творчества других существ: совершенная любовь к Богу, который с любовью сотворил мир, необходимо включает в себя также и любовь ко всем сотворенным Богом существам. Отсюда следует, что творчество всех существ, живущих в Боге, должно быть соборным, вполне единодушным. Каждый член единодушного целого должен вносить в соборное творчество индивидуальный вклад, т. е. единственное, неповторимое и незаменимое содержание: только в таком случае они могут своей деятельностью восполнять друг друга и создать единое и единственное прекрасное целое, а не повторение одних и тех же действий»8.
И еще одно, четвертое, основное условие абсолютной этики — идеал. Он служит абсолютным масштабом поведения. Если поступок не соответствует идеалу, возникает переживание, которое «называется угрызениями совести, оно может повести за собой раскаяние, ведущее к отсечению усвоенных раньше способов поведения, к перерождению существа и поднятию его на более высокую степень совершенства… Совесть можно назвать «голосом Божьим» в человеке, не в смысле прямого Божественного откровения, а в том смысле, что источник ее есть первозданный индивидуальный «образ Божий», присущий человеку… Приговоры совести поднимаются из темных недр духа безотчетно и могут быть рационально обоснованы только в простейших случаях»9.
Помимо основных условий нравственности существуют еще вспомогательные средства ее воспитания. На первом месте здесь стоит расширение опыта, в котором открывается ценностная сторона бытия. Порой это расширение происходит так: ради достижения каких-либо низших ценностей, например, достижения материального благополучия, человек пользуется, как средством, деятельностью, связанной с высшими ценностями, например, служит отечеству, занимается искусством; причем он так вживается в новые для него сферы бытия, что они становятся для него уже не только средством, но и целью, что соответствует их достоинству.
Этика абсолютного добра, исповедуемая Лосским, отличается терпимостью и реальной оценкой сложившихся ситуаций. Ради великого дела допускается уступка в малом. С каким ригоризмом набрасывались ревнители церковной чистоты на православных иерархов, пытавшихся найти свое место в советской России. «Многие эмигранты так страшно ненавидят большевиков, что стали ненавидеть, строго говоря, всю Россию и с подозрением относятся ко всем лицам и учреждениям, находящимся в России. Они считают подлинно русскими только эмигрантов. Они не способны оценить великие заслуги митрополита Сергия, которому удалось, несмотря на сатанинскую ненависть большевиков к религии, сохранить громадную церковную организацию и, следовательно, предохранить русский народ от двух тяжких бедствий — от полного безверия и от патологических форм сектантского мистицизма. Они не понимают того, что сохранение церковной организации в России достигается путем мученического пожертвования своим добрым именем вследствие компромиссов с советской властью»10.
Среди факторов, способствующих углубленному осознанию ценностей, Лосский рассматривает любовь. Философ не может обойтись без дефиниции, вот она: «Любовь есть онтологическая связь любимого бытия с любящим существом, сопутствуемая особыми эмоционально-волевыми переживаниями; возникновение любви есть онтологическая перестройка, а не только субъективно-психическое переживание»11. Вся жизнь движется любовью к ценностям, любовь многообразна, Фрейд явно переоценил значение половой страсти. Любовь — конкретное единосущее двух или более лиц, полностью она осуществляется только в Царстве Божьем; на грешной земле, в психоматериальном царстве любовь возможна только как приближение к этому идеалу. А как быть с сексуальностью? «Члены Царства Божьего имеют тела, не содержащие в себе никаких животных органов, и, обладая бессмертием, не нуждаются в размножении. Поэтому в Царстве Божьем нет ни мужчин, ни женщин. Это вовсе не означает, будто каждый член Царства Божия содержит в себе вместе как женское, так и мужское половое начало и представляет собой нечто вроде гермафродита. Такое строение было бы отвратительным увековечением сексуальности. Как нечто низшее и несовершенное сексуальность просто вовсе отпадает в Царстве Божьем»12.
Вернемся, однако, с небес на землю. Абсолютная мораль здесь — идеал. Реально существуют кодексы «частичной» морали. В лучшем случае это параллельные линии, идущие в одном и том же направлении. Более трудным объектом исследования являются кодексы морали, несовершенство которых состоит не только в их неполноте, но и в противоречии идеалу абсолютного совершенства. Однако и они при внимательном рассмотрении оказываются только извилистыми путями, на которых уклонения в сторону обусловлены временными обстоятельствами. Даже такой высококультурный народ, как древние греки, оправдывал рабство. Последующее культурное развитие Европы внесло коррективы в этот взгляд. Лосский, правда, отрицает линейный прогресс в истории человечества. Прогрессировать могут отдельные личности (люди и народы), но они же могут и подвергаться распаду, регрессировать. Наше время дало потрясающие примеры регресса, убивающие веру в оптимистическую судьбу человечества на земле. В наши дни восстановлены пытки, институт заложников, концентрационные лагеря, где ни в чем не повинные люди подвергаются мучениям, издевательствам. Человек XX века достоин названия «разумный», но в равной степени — и «слабоумный».
Лосский призывает все же не отчаиваться. «Задачи, выдвинутые социальной этикой нашего времени, например, выработка нового экономического порядка или сверхгосударственная организация человечества, регулирующая отношения между государствами и народами и обеспечивающая решение международных споров без войны, привлекательный разрешимы даже для земного человечества. Не следует только воображать, будто разрешение их создаст рай на земле. Между всеми усовершенствованиями, достижимыми в условиях земного бытия, и конечным идеалом Царства Божия всегда остается огромное расстояние, так, что земной человеческий прогресс есть лишь небольшое движение на пути к обожению»13. Каждый народ — личность. У каждого свое духовное лицо, свой характер.
Характеру русского народа посвящена одна из последних работ Лосского, которая так и называется: «Характер русского народа» (1957). Это не панегирик народу-богоносцу, не идеальная картина желаемого и не проклятия озлобленного эмигранта изгнавшей его родине. Лосский опирается на широкий круг источников, в том числе зарубежных, старается быть объективным в оценке как положительных, так и отрицательных сторон российского национального характера. Многие десятилетия советского господства и нынешнего «демократического» ограбления внесли существенные поправки в картину, нарисованную Лосским, но в целом она правдива.
На первое место Лосский ставит религиозность русских. Как объяснить тогда победу атеистической коммунистической власти? «У русских революционеров, ставших атеистами, вместо христианской религиозности явилось настроение, которое можно назвать формальной религиозностью, именно страстное, фанатическое стремление осуществить своего рода Царство Божие на земле, без Бога, на основе научного знания… Невольно вспоминаются анабаптисты и многие другие коммунистические сектанты средневековья, апокалиптики и хилиасты, ждавшие скорого наступления тысячелетнего Царства Христова и расчищавшие для него дорогу мечом, народным восстанием, коммунистическими экспериментами и крестьянскими войнами»14.
Могучая сила воли, страстность отличают русских. Это проявляется в быту, в политической и религиозной жизни. Максимализм, экстремизм, фанатическая нетерпимость — проявления такой страстности. Лосский напоминает о старообрядцах, готовых к самосожжению, пишет о лихости казаков, фанатизме большевиков, создавших «тоталитарное государство в такой чрезмерной форме, какой не было и, дай Бог, не будет больше на земле»15. Русские — вулканы, отмечает один зарубежный автор, — потухшие или в состоянии извержения. «Потухший вулкан» — леность и пассивность, которая после Гончарова получила название «обломовщина», тоже своего рода страсть, которая может охватить русского. Частичная обломовщина выражается у русских людей в небрежности, неточности, неряшливости. Богато одаренные русские люди нередко ограничиваются одним замыслом, не доводя его до осуществления. Давно замечено, что беседа с западноевропейским ученым дает то, что выражено в его трудах, а общение с русским оказывается обыкновенно более содержательным, чем его печатные работы.
Заметив какой-либо недостаток и нравственно осудив его, русский человек преодолевает его и вырабатывает в совершенстве противоположное качество. Понимая опасность неряшливости при лечении болезней, русские врачи в дореволюционное время достигли такой чистоты и антисептики, что московские клиники стали в этом отношении выше берлинских. Русская текстильная промышленность в начале XX века стала вырабатывать товары, успешно конкурировавшие с английскими. Недостатков много у русского народа, но сила его воли в борьбе с ними