этому бытию, ни мифу не может быть положено, никогда и никем, никаких препятствий и границ… Диалектика абсолютного мифа есть, в сущности, самая обыкновенная диалектика, ибо всякая диалектика говорит именно о последних, т. е. абсолютных основаниях знания и бытия»2.
Попробуйте рассуждать диалектически, и вы придете к важным выводам. Лосев приводит «несколько примеров». В мире как целом «и в каждой вещи нетрудно заметить синтез неподвижной идеи и подвижного вещественного становления. Простая диалектика требует, что раз существует нестановящаяся идея, то она должна иметь и свое идеальное же, нестановящееся тело, ибо ясно, что дробное и смертное тело, несущее на себе вечную идею, не может считаться последним выразителем этой идеи. Как бы ни изумлялись позитивисты, но диалектика требует этого с абсолютной необходимостью, ибо раз возможна та или иная степень осуществления идеи — значит возможна предельная и бесконечная ее осуществленность. След., особый идеальный мир есть диалектическая необходимость; и если дать свободу диалектике и не втыкать ей палки в колеса, то она потребует именно этого. Стало быть, уже по одному этому Бог, сточки зрения диалектики, по крайней мере, может быть… если дать свободу диалектике и сделать ее абсолютной, то будет исключен всякий намек на пантеизм. Пантеистическое язычество основано, очевидно, на относительной мифологии; оно сковано чисто реальными интуициями, уничтожающими свободу диалектики. Итак, теизм есть диалектически-мифологическая необходимость»3.
Далее. «Спорят и всегда спорили о бессмертии души. Весь вопрос в том, хотите ли вы рассуждать чисто диалектически или как-нибудь еще, признавая за диалектикой только относительное значение. Я, впрочем, вовсе не настаиваю, чтобы вы рассуждали обязательно чисто диалектически. Во-первых, это не всегда требуется. Во-вторых, вы едва ли на это способны. В-третьих, вообще не важно, как вы хотите рассуждать, Я утверждаю только одно: если вы хотите рассуждать чисто диалектически (пожалуйста, не рассуждайте!), то бессмертие души есть для мифологии примитивнейшая аксиома диалектики. В самом деле: 1) диалектика гласит, что всякое становление вещи возможно только тогда, когда в ней есть нечто нестановящееся; 2) душа есть нечто жизненно становящееся (человек мыслит, чувствует, радуется, страдает и т. д., и т. д.); 3) След., в душе есть нечто нестановящееся, т. е. жизненно вечное»4.
«Диалектика мифа» заканчивается обещанием автора вернуться к проблемам абсолютной мифологии, он убежден, что железная логика диалектики и последовательное ее применение сокрушат все возможные кантовские паралогизмы и антиномии. Увы, по обстоятельствам, о которых речь ниже, осуществить это не удалось. Внимание автора в дальнейшем приковало то, что он назвал «относительной мифологией», общее рассмотрение теории мифа и его исторически сложившиеся формы.
«…Миф есть в словах данная чудесная личностная история»5 — так звучит, по Лосеву, окончательная дефиниция мифа. В ней четыре члена: 1) личность, 2) история, 3) чудо, 4) слово. В сокращенном виде формула мифа — «развернутое магическое имя». Это — «окончательное и последнее ядро мифа, и дальше должны уже умолкнуть всякие другие преобразования и упрощения»6.
Новое, лосевское в концепции мифа состоит в акцентировании личностного характера мифологического сознания. В одной из последних своих работ он напишет: «Что касается самого термина «миф», то его древняя этимология, восходящая к санскриту, указывает на значение «заботиться о чем-то», «иметь в виду что-то», «страстно желать». Так, например, у Гомера слово «миф» означает «предписание», «совет», «приказ», «назначение», «намерение», «цель», «сообщение», «обещание», «просьбу», «умысел», «угрозу», «упрек», «защиту», «похвальбу». Поэтому если миф здесь противопоставляется делу, то все же это такого рода мысль, которая обладает специальной и иной раз даже волевой интенцией, предполагающей большую заинтересованность в предмете»7.
Миф — форма мысли, сливающейся с самим бытием. Миф всегда практичен, насущен, эмоционален, аффективен, жизнен. Он может принимать научную форму, более того: наука всегда мифологична. Ну а политика — сплошная мифология. Поэтому да не удивит нас следующий вывод: «…Диалектический материализм есть относительная, а не абсолютная мифология»8.
Так открывается нам третий — полемический — слой книги. Путем несложных ходов мысли и ярких пассажей Лосев обнажает примитивно-мифологическую структуру марксистской фразеологии. «С точки зрения марксистской мифологии, не только «призрак ходит по Европе, призрак коммунизма…», но при этом «копошатся гады контрреволюции», «воют шакалы империализма», «оскаливает зубы гидра буржуазии», «зияют пастью финансовые акулы» и т. д…Кроме того, везде тут «темные силы», «мрачная реакция», «черная рать мракобесов»; и в этой тьме «красная заря» «мирового пожара», «красное знамя» восстаний… Картинка! И после этого говорят, что тут нет никакой мифологии»9.
Представьте себе: тысяча девятьсот тридцатый год. Россия, охваченная ужасом и каким-то восторженным безумием, ломает становой хребет собственного хозяйства — вековые устои деревни; с земли сгоняют миллионы самых прилежных тружеников и отправляют их на голодную смерть. Разрушение экономики выдают за построение гармонического строя, при котором каждый получит, сколько захочет. Народ подогревают соблазнительной возможностью жить, только разевая рты. И вот выходит книга, которая говорит о мифе.
Просто случайное совпадение? Не думаю. Лосев всегда жил интересами времени, откликаясь на его запросы. («Время — боль истории» — его афоризм.) Слишком много примет того времени находим мы в тексте. К тому, что сказано выше, добавим еще пример — прямо о тех, кто морочил голову, обещая немедленный рай на земле. «Иной раз вы с пафосом долбите: «Социализм возможен в одной стране». Не чувствуете ли вы, что кто-то или что-то на очень высокой ноте пищит у вас в душе: «Н-е-е-е-е…» или «Н-и-и-и-и…» или просто «И-и-и-и-и-и…». Стоит вам только задать отчетливо и громко вопрос этому голосу: «К-а-а-а-к? Невозможен???», как этот голос сразу умолкает, а показывается какой-то образ вроде собачонки, на которую вы сразу замахнулись дубиной, а она не убежала, а только прижалась к земле, подставила морду для удара и завиляла хвостиком умильно и вкрадчиво, как бы смиренно выговаривая: «Ведь вы же не ударите меня, правда?»10
Удар последовал. Тираж книги (и без того малый — 500 экземпляров) подвергся уничтожению, от него сохранились лишь отдельные экземпляры. С трибуны XVI партийного съезда большевиков на Лосева обрушился Каганович: «…Последняя книга этого реакционера и черносотенца под названием «Диалектика мифа», разрешенная к печати Главлитом, является самой откровенной пропагандой классового врага (несмотря на то, что она была напечатана благодаря Главлиту, она не увидела света). Приведу лишь несколько небольших цитат из этого контрреволюционного и мракобесного произведения»11. Каганович приводил сочные примеры, в том числе и про писк в душе, размышляющей о победе социализма в одной стране.
А драматург В. Киршон, выступая с той же трибуны, приписывал Лосеву отсебятину, уверял, что книга полна «откровенно черносотенных и монархических высказываний… Коммунист, работник Главлита, пропустивший эту книгу, в которой нас в лицо называют капиталистическими гадами и шакалами, мотивировал необходимость ее разрешения тем, что это «оттенок философской мысли»… А я думаю, что нам не мешает за такие оттенки ставить к стенке (Аплодисменты. Смех.)»12. По трагической иронии судьбы сам Киршон был расстрелян в 1938 году. Лосева арестовали.
В печати была развязана травля философа, к которой присоединился и М. Горький. О Лосеве он писал: «Профессор этот явно безумен, очевидно малограмотен, и если дикие слова его кто-нибудь почувствует как удар — это удар не только сумасшедшего, но и слепого». (В тюрьме Алексей Федорович начал слепнуть; какое нравственное ослепление надо было пережить, чтобы в такой форме наброситься на томящегося в заключении, теряющего зрение ученого!) «Что делать этим мелким, гниленьким людям в стране, где с невероятным успехом действует молодой хозяин, рабочий класс, выдвигая из среды своей ученых, талантливых строителей социалистического общества, в стране, где создается новая индивидуальность. Нечего делать в ней людям, которые опоздали умереть, но уже гниют и заражают воздух запахом гнили»13. Не берусь судить, какие мотивы побудили Горького написать (или подписать?) такие слова, но это чудовищно!
Горький ссылается в своем пасквиле на работу Лосева, оставшуюся в рукописи и бесследно исчезнувшую в органах советской тайной полиции, — «Дополнения к «Диалектике мифа». Упоминания об этой работе и частичное изложение содержащихся в ней идей мы находим в еще одном источнике — справке ГПУ, возникшей в ходе следствия по «делу» Лосева. Этот документ известен мало, поэтому приведем его целиком; ничего более красноречивого о конце философии в СССР представить себе невозможно.
СПРАВКА
О роли профессора Лосева А. Ф. в а/сов. движении
В лице профессора Лосева А. Ф. (37 лет, окончил ист, — филолог, ф-т Моск. Ун-та, б. профессор Нижегородского ун-та, Моск. Консерватории, 2-го МГУ, ГАХНа и член ГИМНа) мы имеем идеолога наиболее реакционной (православно-монархической и активно антисоветской) части церковников и интеллигенции.
В работах Лосева, особенно в его последних книгах «Диалектика мифа», «Дополнения к «Диалектике мифа», право-монархическое к.-р. (контрреволюционное) движение получает развернутое идейное обоснование.
Философская система Лосева, система мистического идеализма, непосредственно вытекающая из мистики средневековья, яростно направленная против диалектического материализма и научного познания вообще, отрицающая знания, утверждающая веру и православие в его новых изуверских формах. Особо нужно отметить, что, несмотря на декламацию против «капитализма», Лосев