Теплый летний вечер радовал безмятежностью и спокойствием. Утром прошел дождик, и хотя земля уже давно подсохла, по-прежнему было свежо и не пыльно. На мостовой весело прыгали воробьи, а у дома напротив, в котором до Катастрофы располагалось отделение «Сбербанка», стояли две хорошенькие девушки и о чем-то оживленно спорили.
– Ишь ты, крали какие, – пробормотал Мисин, уставившись туда же. – Пойду-ка я разузнаю, в чем там дело. Я вроде одну где-то видел…
– Да брось ты, – поморщился Шорин. – Проляков сегодня не в духе…
Как бы в подтверждение его слов они услышали ругань полковника, донесшуюся из коридора через чуть приоткрытую дверь:
– Остапенко! Где шастаешь, мать твою?!
– Товарищ полковник, задание выполнено! – раздался бодрый голос.
– Какое еще задание? – прорычал полковник.
– Начинается! – хихикнул Мисин, прислушиваясь к разворачивающейся в коридоре комедии, и сдвинул «афганку» на затылок. – Бендер в своем репертуаре…
Капитана Остапенко часто кликали «Бендером» во многом из-за определенного созвучия такого прозвища с фамилией. Надо сказать, он на такое прозвище охотно откликался.
– Груз «пятнадцать» доставлен в целости и сохранности! – гаркнул за дверью Остапенко.
– Это… э-э… – обескураженно замялся полковник. – Что-то не припомню… Ладно, но почему так долго?
– Непредвиденные трудности!
– Какие? – совсем уже проникновенно спросил Проляков.
– Губернатор там со своими шастал – Китаев у нас снова объявился.
– Вот сволочуга! Ну на этот раз мы достанем его!
– Обязательно, – заверил капитан и на всякий случай добавил: – Было трудно, но все получилось великолепно.
– Молодец! – Голос шефа повеселел. – А где… оно? И что там именно?
– Два ящика сухого и блок «Донского табака». Ну и по мелочевке всякое. Все во второй кладовке, как обычно.
– Замечательно, Остапенко! Но впредь не пропадай, когда тебя не просят. Понял?
– Так точно, товарищ полковник! Разрешите идти?
– Свободен!
Дверь распахнулась, и в дежурку ввалился хитро улыбающийся Валентин.
– Ну ты даешь! – подмигнул ему сержант. – Я надеюсь, старому пердуну не все досталось? – заговорщицки прошептал он.
– Все нормально! – Капитан плюхнулся на скрипучий диван. – Не боись!
Шорин опять покачал головой.
– Зачем это тебе надо, Валя? – с неодобрением спросил он. – Или… ты был у нее?
– У нее, у самой, – словно чеширский кот, улыбнулся Остапенко. – А старику – мои личные запасы. С расчетом на последующие походы, разумеется.
– Старик устроит сегодня пьянку с Измайловым, а значит, ночью будет бардак, – хмыкнул сержант. – Пожалуй, схожу-ка я сегодня к Насте…
– Я тебе схожу, сучий потрох! – нахмурился Остапенко. – Ишь, разговорчики в строю! Совсем распустились!
Мисин надулся: черт бы побрал этого везунчика! Таскает, фиг знает, из каких мест, редкостные теперь вино и сигареты – ящиками и блоками! Может, склад где-нибудь откопал? «Интересно, – подумал сержант, – а ведь четыре года назад это назвали бы мародерством!»
– Ладно, – смягчился Остапенко, видя насупленное лицо Мисина, – что-нибудь придумаем.
– Значит, за реку ты не ходил? – тихо уточнил старшина.
– Конечно, нет, – хмыкнул капитан. – А про Китаева слышал от Трофимовича. Его бравый омоновский отряд выезжал пару часов назад за Дон, и они там постреляли чуток. Правда, этот поганец снова был таков.
Шорин выматерился.
Спорящие девушки за окном наконец ушли, сержант перестал пялиться на улицу и предложил Валентину чаю.
– Из лебеды? – усмехнулся Бендер.
– Обижаете, товарищ капитан, – засмеялся Мисин. – Мы ведь тоже не лыком шиты!
– Ну давай! Только я сначала отолью немного. – Остапенко поднялся и направился в туалет.
Когда он вернулся, атмосфера в дежурке царила совсем не спокойная. Посреди комнаты стоял, грозно расставив ноги, полковник, а слегка растерянный Мисин сидел у телефонного аппарата и щелкал тумблерами, ворча: «Связь давай, связь!».
– А вот и наш герой, – рявкнул полковник, завидев капитана, и снова повернулся к сержанту. – Ну что там?
– Ничего, товарищ полковник, – пожал плечами Мисин. – Нету больше связи. Что-то с линией.
– С линией! – Проляков презрительно скривился, словно в обрыве связи был виноват лично сержант.
Вяснилось, что в деревеньке Крюковке, что километрах в семидесяти, что-то случилось. Понять было невозможно, но переполох возник как будто не из-за бандитов. Буквально минуту назад позвонил тамошний председатель, похоже, насмерть перепуганный, и, сбиваясь в истерику начал вопить, что за деревней появились какие-то необычные штуки. И почти сразу связь прервалась.
– Но он успел сказать, что точно не бандиты, а кто-то другой, – заверил Мисин, тщетно стуча по рычагу телефонного аппарата.
– Это как так – кто-то другой? Что он точно сказал? – злился Проляков.
– Непонятно, товарищ полковник! Он двух слов связать не мог. Но когда я спросил – бандиты, что ли, то он ответил: «Никакие не бандиты…» Потом затрещало в трубке, и связь пропала вообще.
– Неужели, Китаев? – задумчиво пробормотал Николай. – Странно, Крюковка совсем в другой стороне от мест, где он бузил!
– Напился тамошний председатель, вот и все, – без тени улыбки заявил Валентин. – Делириум тременс, одним словом.
– Чего? – вскинул брови Проляков.
– Белая горячка, – уточнил Остапенко. – Горачая, совсэм бэлая…
– Умник самопальный! – гаркнул начальник. – Значит, так, слишком много разговариваешь в последнее время. Проветрись-ка – поедешь с Шориным, разберешься, у кого горячка, у кого – нет. Банд в последнее время в том районе действительно нет, но если что неладное обнаружите – сразу же сообщайте по рации. А если председатель напился, разрешаю от меня ему в морду дать!
«Ну вот, оказался не в том месте и не в тот час!» – с досадой подумал Остапенко.
– Есть! – сказал он вслух. – Блин, даже чаю попить некогда!
Видавший виды УАЗ держался совсем неплохо, но перед очередным затяжным подъемом вдруг предательски заглох, и Николай уже минут двадцать копался во внутренностях машины, пытаясь найти неисправность и размеренно матерясь.
Остапенко злился. Он не сомневался, что паника по поводу происшествия в деревне окажется сильно преувеличенной, и они быстро, насколько позволяла плохая дорога, вернутся назад. А сейчас, когда до Крюковки оставалось всего километров пять, возникла столь глупая задержка!
Николай, наконец выругавшись в последний раз, пожал плечами и выпрямился, вытирая руки тряпкой. Он прищурился и немного самодовольно посмотрел на напарника:
– Заводите, товарищ генерал!
Остапенко с надеждой повернул ключ зажигания. Стартер зажужжал, двигатель пару раз чихнул, выбросил облако сизо-черного дыма и мерно затарахтел.
Старшина сплюнул, выругался по поводу тех, кто не чистит и не регулирует вовремя карбюраторы, и запрыгнул внутрь салона.
Остапенко промолчал и со скрежетом врубил передачу. Машина, перевалив через косогор, двинулась по разбитому проселку. Ясно было, что дотемна уже точно не успеть вернуться.
УАЗ нещадно трясло и валило из стороны в сторону. Николай цеплялся за поручень и шипел вполголоса: особого комфорта в поездке не наблюдалось. Это шоссе и до Катастрофы «дорогой» можно было называть весьма условно. Теперь же, спустя несколько лет и при полном отсутствии дорожных служб, перед путниками да редкими автомобилями представала изжеванная грунтовка, вившаяся среди полей, а местами подступавшая почти вплотную к лесу. К счастью, телефонные и телеграфные столбы сохранились – ударная волна здесь была совсем слабая, так что проводная связь даже с самыми дальними деревнями худо-бедно имелась.
Высокий худощавый Николай болтался из стороны в сторону в такт рывкам машины. С видимым трудом сохраняя равновесие, он отпустил одну руку, почесал светлый ежик волос и бросил взгляд на своего более плотного, коренастого и темноволосого напарника.
– Слушай, – спросил он уже и сам с некоторым сомнением, – ты все-таки думаешь, что председатель общины просто-напросто надрался?
Остапенко покосился на приятеля, старательно объезжая колдобины:
– Тебе этого дядю лучше знать, разве нет? Ты там был пару раз. А я-то и не припомню, видел ли его вообще, и даже фамилию забыл.
– Да видел ты: он сам был у нас месяца три назад, карабин новый получал. Артемьев его фамилия. У него еще такой шрам на правой щеке около уха… Все в старинном галифе ходил – ребята наши потешались.
– А, толстый такой, красный, будто из бани, да? Помнишь, миниатюра была когда-то по телевизору: «У меня после бани морда красная, а у отца – не красная!»? – Капитан хохотнул.
– Даже артиста помню, Евдокимов, – кивнул Николай. – Он еще потом губернатором стал, а потом в автокатастрофу вляпался.
– Да, было дело, – согласился Валентин.
– Если серьезно, – продолжал Шорин, – Артемьев мужик нормальный, совсем не алкаш. Зря ты так по нему проехался.
– Да, ладно… Чем же он так был испуган, что объяснить ничего толком не мог? Но при этом – не бандитами, сам подумай!
Николай, подпрыгивая на жестком сиденье, пожал плечами и сплюнул навстречу набегавшему потоку воздуха в приоткрытую треугольную форточку. Слюна попала на стекло и, позолоченная лучами клонившегося к закату солнца, наискось сползла вниз, канув за край оконного проема. Остапенко снова покосился на напарника, чуть скривив уголок рта, но комментировать эпизод с плевком не стал.
Он подумал, что, возможно, на самом деле в Крюковке произошло что-то из ряда вон выходящее? Ведь люди за четыре года на удивление привыкли жить, как жили: вроде ничего и не изменилось, только жизнь паршивее стала. К Границе привыкли, к тому, что никуда уйти отсюда нельзя. А ведь Катастрофа сама по себе уже предполагает, что в любой момент можно столкнуться со штуками, еще более непонятными, чем эта Граница. Или просто с очень опасными вещами, какими-нибудь совсем нетипичными.