– Это была довольно впечатляющая демонстрация способностей, – заметила матушка. – Пару раз ты чуть не одолел меня.
– О-о, – просветлел Напролоум. – Вы правда так считаете?
Матушка кивнула.
Напролоум похлопал себя по различным участкам мантии и наконец обнаружил просмоленный кисет и пачку папиросной бумаги. Вытряхнув трясущимися руками несколько крошек уже бывшего в употреблении табака в тощую самокрутку, он провел по ней языком, который едва-едва смочил бумагу. Но тут где-то на задворках сознания Напролоума всплыли смутные воспоминания о приличиях.
– Гм, – сказал он. – Вы не возражаете, если я закурю?
Матушка пожала плечами. Напролоум чиркнул спичкой о стенку и, прилагая отчаянные усилия, попытался совместить огонек и конец самокрутки в одной и той же точке пространства. Матушка мягко взяла спичку из его дрожащей руки и помогла Напролоуму прикурить.
Волшебник втянул в себя дым, ритуально откашлялся и прислонился к стене; тлеющий кончик его сигареты был единственным источником света в сумрачном коридоре.
– Они ушли в Странствие, – заговорила наконец матушка.
– Знаю, – откликнулся Напролоум.
– Твои волшебники не смогут вернуть их обратно.
– Это я тоже знаю.
– Однако они могут вернуть нечто.
– Я бы предпочел, чтобы вы об этом не упоминали.
Наступила тишина – оба думали о том, что именно может вернуться, вселившись в живое тело. Причем по поведению оно не будет отличаться от его первоначального обладателя…
– Возможно, это моя вина… – начали они одновременно и изумленно остановились.
– Вы первая, мадам, – уступил Напролоум.
– Эти твои цигарки – они успокаивают нервы? – спросила матушка.
Напролоум открыл было рот, чтобы очень вежливо указать ей, что табак – это привычка, право на которую принадлежит исключительно волшебникам, но передумал и протянул матушке кисет.
Она рассказала ему о приходе старого волшебника, о рождении Эск, о посохе и успехах Эск на магическом поприще. К тому времени, как ее повествование подошло к концу, ей удалось скрутить тугой, тонкий цилиндрик, который горел крошечным голубым огоньком и заставлял глаза слезиться.
– Не знаю, насколько это поможет расстроенным нервам… – задыхаясь, просипела она.
Но Напролоум ее не слышал.
– Просто потрясающе, – отметил он. – Так, говорите, ребенок ничуть не пострадал?
– По крайней мере, я ничего не заметила, – ответила матушка. – Посох был… в общем, на ее стороне.
– А где этот посох сейчас?
– Она сказала, что бросила его в реку.
Старый волшебник и пожилая ведьма посмотрели друг на друга. Вспышка молнии за окном озарила их лица.
Напролоум покачал головой.
– Река разливается, – констатировал он. – У нас один шанс на миллион.
Матушка мрачно улыбнулась – от такой улыбки волки разбегаются во все стороны – и решительно схватила свою метлу.
– Один шанс на миллион, – заверила она, – выпадает девять раз из десяти.
Бывают грозы откровенно театральные, все сплошь зарницы и металлические раскаты грома. Бывают грозы тропические и знойные, испытывающие склонность к горячему ветру и шаровым молниям. Но эта гроза пришла с равнин Круглого моря, и основная цель ее жизни заключалась в том, чтобы пролить на землю как можно больше дождя. Это была одна из тех гроз, которые заставляют предположить, что небо приняло сильнодействующее мочегонное. Молнии и гром держались на заднем плане, обеспечивая подобие хора, а дождь был звездой представления. Он перемещался по земле, отбивая чечетку.
Территория Университета спускалась к самой реке. Днем она представляла собой парк с четко распланированной системой изгородей и гравиевых дорожек, однако в эту глухую, сырую и ненастную ночь изгороди изменили свое положение, а дорожки куда-то попрятались, чтобы остаться сухими.
Слабый волшебный свет был почти не виден среди мокрых листьев.
– А ты не можешь запустить один из этих огненных шаров, которыми часто пользуются волшебники?
– Помилосердствуйте, мадам.
– Ты уверен, что она выбрала именно эту тропку?
– Где-то здесь было подобие причала, если мы правильно идем.
За этими словами последовал звук, какой издает массивное тело, натыкаясь на мокрый куст. Потом раздался громкий всплеск.
– Во всяком случае, я нашел реку.
Матушка Ветровоск вгляделась в насквозь промокшую темноту. Она слышала рев и смутно различала белые барашки поднимающейся воды. А еще она обоняла отчетливый запах Анка, который заставлял предположить, что несколько армий использовали эту реку сначала в качестве писсуара, а затем – под могильник.
Напролоум, удрученно шлепая по воде, приблизился к матушке.
– Глухо, – сказал он. – Только не подумайте, мадам, что я хочу вас обидеть, но такое половодье должно было унести его в море. А я умру от холода.
– Больше, чем сейчас, ты уже не вымокнешь. И вообще, ты неправильно ходишь под дождем.
– Простите?
– Ты съеживаешься, борешься, так нельзя. Нужно… ну, в общем, скользить между каплями.
И действительно, матушка выглядела лишь слегка намокшей.
– Буду иметь в виду. Идемте, мадам. Я голосую за ревущий в очаге огонь и стаканчик чего-нибудь горячительного и не одобряемого блюстителями нравственности.
Матушка вздохнула.
– Ну, не знаю. Я, признаться, ожидала увидеть, что он торчит из ила… или нечто вроде того. А не одну воду вокруг.
Напролоум мягко похлопал ее по плечу.
– Возможно, мы еще сможем что-нибудь сделать… – начал он, но ему помешали вспышка молнии и очередной раскат грома.
– Я сказал, может быть, мы еще… – предпринял он новую попытку.
– Что это там такое? – перебила матушка.
– Где? – озадаченно спросил Напролоум.
– Посвети-ка мне.
Волшебник с хлюпающим вздохом протянул руку. Сгусток золотистого огня пронесся над пенящейся водой и, шипя, исчез в небытии.
– Вон! – торжествующе указала матушка.
– Это всего лишь лодка, – пояснил Напролоум. – Мальчишки используют их летом…
Он поспешно захлюпал за полной решимости фигурой матушки.
– Надеюсь, вы не намереваетесь спускать ее на воду в такую ночь. Это полное безумие!
Матушка шла, поскальзываясь на мокрых досках причала, который уже больше чем наполовину скрылся под водой.
– Вы ничего не понимаете в лодках! – протестовал Напролоум.
– Значит, придется разобраться, да побыстрее, – спокойно отозвалась матушка.
– Но я не залезал в лодку с тех пор, как был ребенком!
– А я вообще-то не просила тебя плыть со мной. Острый конец должен быть направлен вперед?
Напролоум застонал.
– Все это очень похвально, но, может, подождем до утра?
Вспышка молнии осветила матушкино лицо.
– Хотя, пожалуй, не будем, – согласился он и, проковыляв по причалу, подтащил к себе маленькую двухвесельную лодку.
Спускаться в нее пришлось, полагаясь на удачу, но в конце концов ему это удалось, и Напролоум стал возиться в темноте с носовым швартовом.
Лодка выбралась на середину реки и, медленно разворачиваясь, поплыла вниз по течению.
Матушка крепко вцепилась в сиденье, чтобы удержаться в качающейся на волнах скорлупке, и выжидающе посмотрела сквозь мрак на волшебника.
– Ну? – поинтересовалась она.
– Что ну? – не понял Напролоум.
– Ты сказал, что знаешь толк в лодках.
– Неправда. Я сказал, что это вы в них ничего не понимаете.
– О-о.
Они схватились за сиденья, чуть не вывалившись из лодки, которая тяжело накренилась на один борт. Но каким-то чудом суденышко выпрямилось, и его потащило по течению задом наперед.
– Когда ты сказал, что не сидел в лодке с тех пор, как был ребенком… – начала матушка.
– Если не ошибаюсь, мне тогда только-только исполнилось два годика.
Лодка попала в водоворот, немножко покружилась на месте, после чего двинулась наперерез потоку.
– А я сочла, что в бытность свою мальчишкой ты днями напролет не вылезал из лодок.
– Я родился в горах. У меня даже на мокрой траве начинается морская болезнь, – пояснил Напролоум.
Лодка сильно ударилась о полузатонувшее бревно и зарылась носом в небольшую волну.
– Я знаю одно заклинание, которое помогает не утонуть, – удрученно добавил он.
– Рада слышать.
– Только произносить его надо, стоя на сухой земле.
– Снимай башмаки, – приказала матушка.
– Что?
– Снимай башмаки, приятель.
Напролоум обеспокоенно заерзал на сиденье.
– Чего вы хотите? – спросил он.
– Воде полагается быть снаружи лодки, уж это-то я знаю! – Матушка указала на темную жидкость, плещущуюся на дне. – Наполняй башмаки водой и выливай ее за борт!
Напролоум кивнул. У него появилось такое чувство, что последние два часа он плывет, отдавшись на волю событиям и не касаясь берегов. Какое-то мгновение он наслаждался странно успокаивающим ощущением, что жизнь полностью вышла из-под его контроля и теперь, что бы ни случилось, никто не сможет свалить вину на него. То, что он наполняет башмаки водой, сидя ночью в лодке посреди разлившейся реки в обществе того, кого он мог описать только как женщину, казалось ему настолько логичным, насколько это вообще было возможно в данных обстоятельствах.
В обществе выдающейся женщины, поправил обычно игнорируемый внутренний голос, обитающий где-то на задворках его сознания. В том, как она использовала потрепанную метлу, чтобы провести лодку по неспокойным водам, было нечто такое, что будоражило давно забытые участки в его подсознании.
Разумеется, Напролоум не мог точно сказать, что там у матушки выдается, – этому мешали дождь, ветер и матушкина привычка надевать весь свой гардероб сразу. Напролоум неуверенно прокашлялся. Она выдается в метафорическом смысле, решил он.
– Э-э, послушайте. Все это очень похвально, но взгляните фактам в лицо. Я имею в виду скорость дрейфа и все такое прочее, понимаете? Посох давно унесло в открытый океан, на много миль от берега. Может, он уже никогда и не выплывет. Он вообще мог попасть в Краепад и упасть за Край…