– Этого требую я сам, – ответил Хьюл. – Чего-то здесь не хватает, никак не могу понять чего.
– Ты абсолютно уверен в необходимости привидения? – спросил Томджон. Судя по тону его голоса, сам он в необходимости призрака не был столь убежден.
– Оставь в покое привидение! – рявкнул Хьюл. – Сцена с призраком – вообще лучшее, что я когда-либо написал.
– Я просто подумал, что, может, это лучшее стоит приберечь для другой пьесы?
– Привидение не обсуждается. Кстати, зрители уже ждут.
Спустя пару дней, когда бело-голубая громада Овцепиков уже заслонила весь пупсторонний горизонт Диска, на труппу напали разбойники. Впрочем, особого переполоха нападение не вызвало: актеры, положив немало сил, чтобы перетащить вброд свои фургоны, отдыхали в тени небольшой рощи, которая и разродилась вдруг шайкой злоумышленников.
Хьюл обвел взглядом полдюжины заляпанных кровью и изрядно заржавелых клинков. Владельцы клинков, похоже, не вполне ясно представляли себе, что делать дальше.
– Минуточку… У нас тут где-то есть квитанция… – пробормотал Хьюл, но тут же получил тычок в бок от Томджона.
– Что-то они не похожи на воров из Гильдии, – прошипел юноша. – По-моему, это вольные клинки.
Здесь стоило бы уверить читателя, что главарь шайки представлял собой этакое чернобородое, самодовольно пыжащееся животное с красным платком вокруг шеи и золотой сережкой в одном ухе, а нижней частью его лица можно было чистить котлы… Что ж, мы не будем пытаться оспорить очевидное. Хьюлу, правда, на миг подумалось, что деревянная нога – это уж чересчур, однако, надо отдать должное, злодей хорошо справлялся со своей ролью.
– Здрассьте, здрассьте, – промолвил главарь. – Ну-ка кто у нас здесь? А денежки у нас имеются?
– Мы актеры, – ответил Томджон.
– Это ответ сразу на оба вопроса, – добавил Хьюл.
– И очень неостроумный, – хмыкнул разбойник. – Я бывал в городе и знаю, что такое настоящая шутка… – Обернувшись к соратникам, главарь предупредительно выгнул бровь, указывая, что его острота будет куда смешнее. – И если вы будете вести себя неосторожно, я пошучу с вами куда острее.
Слова были встречены гробовым молчанием. Нетерпеливым жестом главарь дернул вложенную в ножны саблю. Со стороны разбойников послышался неуверенный смех.
– Ладно, давайте к делу, – сказал он. – Вам всего-навсего придется пожертвовать нам лишь все деньги, что у вас есть, все ценные вещи и съестные припасы, а также одежду, которая у вас точно имеется.
– Минутку внимания, – устало выговорил Томджон.
Прочие участники труппы дружно сделали шаг назад. Хьюл ухмылялся, не поднимая головы.
– Собираешься молить о пощаде? – снисходительно буркнул главарь.
– Угадал.
Хьюл засунул руки в карманы, устремил взгляд в небеса и принялся что-то тихонько насвистывать, пытаясь удержать в повиновении расплывающиеся в ехидной усмешке мускулы лица. Другие же актеры не спускали глаз с Томджона, явно смакуя предстоящую сцену.
«Сейчас им придется выслушать монолог о милосердии из «Троллевой сказки», – успел подумать Хьюл.
– Я хотел сказать вот что… – произнес Томджон, незаметно перенося вес тела на одну ногу, понижая голос и картинно откидывая в сторону правую руку. – «Не тот муж славен меж дружины, что ратной злобою иль алчностью свирепой…»
«Похоже, все закончится так же, как некогда в Сто Лате, – думал Хьюл. – Но тот разбойник был один, он даже отдал нам свой меч. А куда нам девать шесть клинков? Особенно не люблю, когда эти типы начинают рыдать…»
Продолжая декламировать, Томджон вдруг увидел, как воздух подернулся зеленоватой дымкой. А еще через мгновение ему показалось, что он слышит голоса:
– Гляди, матушка, какие-то вооруженные люди!
– …Кто сталью вороною искромсал божественный цветник… – изрек Томджон.
– Чтобы мой король просил о пощаде у каких-то разбойников? – отозвался чей-то голос. – Ну-ка, Маграт, подай мне вон тот кувшин с молоком!
– И, млеком милосердия вспоенное, то сердце расцветет…
– Его мне подарила моя тетя…
– …Корона из корон, венец нерукотворный.
Вновь воцарилась гробовая тишина. Двое бандитов молча рыдали в ладони.
– Ты все сказал? – произнес наконец главарь.
Пожалуй, впервые в жизни Томджон несколько смутился.
– Э-э-э… Ну да. Разумеется. Э-э-э… Может быть, мне повторить?
– Хорошая речь, – одобрил разбойник. – Но я-то здесь при чем? Я – человек практичный. В общем, приступайте к сдаче ценностей.
И его клинок, проделав несколько пассов, остановился у самого кадыка юноши.
– А вы что столпились, как идиоты? – обратился главарь к остальным актерам. – Делайте, что говорят, не то вашему парню крышка.
Юный Притчуд робко вскинул руку.
– Чего? – рявкнул разбойник.
– П-п-прошу п-п-прощения, сир, н-но вы внимательно слушали?
– Так, больше я повторять не буду. Или я сейчас же услышу звон монет, или вы услышите бульканье крови!
В действительности же обе стороны услыхали свирепый свист, начавшийся высоко в небе и закончившийся попаданием в разбойничий шлем кувшина с молоком, который за время полета успел порядком заиндеветь.
Уцелевшая часть шайки, бросив взгляд на печальный исход, поспешила сделать ноги.
Актеры разглядывали поверженного разбойника гораздо дольше. Хьюл пнул башмаком осколок льда.
– Красота… – слабо промычал он.
– Он даже понять ничего не успел! – пробормотал Томджон.
– Родился критиком и умер критиком, – заключил гном.
Кувшин был бело-синим. Удивительно, но в критические моменты мелкие детали всегда бросаются в глаза. Кувшин за свою жизнь несколько раз разбивался, но его склеивали снова. Очевидно, кто-то был очень привязан к кувшину.
– Видимо, мы столкнулись с какой-то редкой разновидностью смерча, – произнес гном, пуская в ход логику.
– Но кувшины просто так с неба не падают, – веско промолвил Томджон, обнаруживая поразительную склонность человеческого разума отвергать очевидные вещи.
– Да, раньше я о таком не слышал. Рыбы, лягушки, камни – все это было, – согласился Хьюл. – Но вот насчет домашней утвари – не уверен. – Он запустил в ход свою фантазию. – Хотя подобного рода необъяснимые явления были описаны. Особенно часто они упоминаются в трудах, посвященных Овцепикам, причем указывается, что в этой части мира они стали естественными и ничего необычного в них никто не видит.
Актеры непривычно тихо разбрелись по своим фургончикам и снова пустились в путь. Юный Притчуд собрал все осколки кувшина, которые только смог найти, и сложил их в отдельную шкатулку. Оставшуюся часть дня он провел с задранной головой, надеясь, что с неба свалится сахарница или ваза с конфетами.
Фургоны комедиантов, точно мошки, закованные в дымчатое стекло кристалла, тащились по крутым склонам Овцепиков.
– Ну, как у них дела? – поинтересовалась Маграт.
– Плутают по округе, – ответила матушка. – Может, актеры они хорошие, но в путешествиях ничего не смыслят.
– Хороший был кувшин, – вспомнила Маграт. – Таких уже не делают. Вообще, ты могла бы воспользоваться утюгом, что вон на той полке.
– В жизни есть ценности поважнее, чем кувшины с молоком.
– Вокруг его горлышка был такой красивый узор…
Последние слова матушка пропустила мимо ушей.
– По-моему, самое время лично взглянуть на этого принца. Собирайся и пошли. – И матушка крякнула в кулачок.
– Ты крякнула, матушка? – недоуменно спросила Маграт.
– Крякнула? Неправда! Я… – Матушка запнулась. – Я не крякнула, а… хмыкнула.
– У Черной Алиссии была привычка крякать.
– Смотри не кончи, как она… – подала голос нянюшка, греющая ноги у камина. – Она под старость совсем рехнулась. Отравленными яблоками увлеклась и всем таким прочим.
– Просто я хмыкнула несколько… пронзительнее обычного. – Из обороны, в которой она, похоже, отсиживалась слишком долго, матушка перешла в нападение. – Кроме того, ничего плохого в кряканье я не вижу. Все хорошо – только в меру.
– Сдается мне, что мы малость заплутали, – сказал Томджон.
Хьюл скользнул взглядом по залитой пурпурным светом торфяной пустоши, что простиралась прямо до зазубренных скал Овцепикских гор. Даже в самый разгар лета некоторые наиболее исполинские вершины были увешаны массивными ожерельями льда и снега. И пейзаж этот очень хорошо поддавался описанию.
Пчелы деловито сновали в придорожных зарослях чабреца – или просто делали вид, что заняты каким-то крайне важным делом. Над высокогорными лугами скользили облака. Над горами нависла многомерная и пустая тишина, насаждаемая природой, которая не только не была знакома с людским присутствием в этих краях, но и нисколько в оном присутствии не нуждалась.
Равно как и в верстовых столбах.
– Мы заплутали еще миль десять назад, – сообщил Хьюл. – Теперь это уже должно называться как-то по-другому.
– Ты же мне говорил, что все горы изрешечены туннелями гномов, – напомнил Томджон. – Мол, гном в горах никогда не потеряется.
– Не в горах, а под горами, – уточнил Хьюл. – Геологические формации, смена пластов… Сверху этого не увидишь. Ландшафт мешает.
– Если ты так хочешь, мы можем вырыть яму, – предложил Томджон.
Однако денек выдался погожий. Дорога петляла между островками елей, предваряющих появление самого леса, и было так заманчиво оставить мулов в покое, положиться на то, что дорога рано или поздно куда-нибудь да выведет.
Этот вымысел географов сгубил не одну жизнь. Дороги вовсе не обязаны куда-либо выводить, им вполне хватает где-нибудь начаться, а дальше как все сложится.
– И все-таки мы заплутали, – спустя некоторое время повторил Томджон.
– Вовсе нет.
– Ну и где же мы находимся, по-твоему?
– В горах. Даже на карту не гляди.
– Надо бы остановиться и расспросить местных. – И Томджон вперил взгляд в окружающее их безмолвие, которое время от времени нарушалось зловещим воем кроншнепа – или бобра.
Познания Хьюла в области пернатой, мохнатой и прочей живности заканчивались на уровне залегания известняка. Гному ясно было одно: человеческим присутствием здесь даже не пахнет.