Результаты проведённых мною исследований показали, что эти ранее не оценённые области не только тесно связаны с гиппокампом, но и получают множество информации со всего мозга и действуют как своеобразная воронка, собирающая данные и обрабатывающая их для гиппокампа. В ходе анатомических исследований я вводила специальный краситель в области мозга, на которые обращала внимание, и в итоге он переносился в структуры других клеток, проецирующих информацию в ту область мозга, в которую он был введён. Я провела сотни часов на протяжении всего периода обучения в аспирантуре, вручную отыскивая помеченные клетки и используя компьютерную систему, чтобы отметить их расположение на контуре тонкого среза, который я изучала. Поскольку исследуемые области получали проекции от обширных зон по всему мозгу, это означало, что у меня имелись сотни тонких срезов, которые нужно было кропотливо сканировать и вычёркивать меченые клетки одну за другой.
На эту часть ушло немало времени, но у нас было оборудование и хорошие микроскопы, позволяющие справиться с задачей. Я понимала, что потенциальная значимость моих выводов будет зависеть от умения передать влияние проекций и их значение для функций областей мозга. В исследованиях, проведённых до моего, использовался очень неточный способ изображения областей мозга и меченых клеток путём общих зарисовок поверхности с «художественным изображением» примерного распределения меченых клеток. Но этим иллюстрациям не хватало деталей об отдельных клеточных слоях и красивых узоров широкого распределения меченых клеток в мозге. Однако нашёлся более точный способ представить собранные данных, а заключался он в создании так называемой двухмерной развёрнутой карты мозга. Но это было на 100 % ручная работа, и автоматизировать процесс не представлялось возможным. Без дополнительной помощи я чувствовала, что мне предстоит восьми- или девятилетняя карьера аспиранта. Теперь понятно, почему предыдущие учёные предпочли более художественную, но качественную визуализацию мозга, описанную выше.
Ощущала ли я беспокойство и тревогу? Конечно, ещё как! Аспирантура представляла собой шестилетний период привыкания к двусмысленности научных исследований. Я знала, что работаю с учёными мирового класса, но это не гарантировало мне находку такого масштаба, на которой можно было бы основать докторскую диссертацию.
Я оказалась между молотом и наковальней; передо мной маячили годы «ручного» труда. Тогда я сделала единственное, что могла в этой ситуации: мне пришлось применить творческий подход. В течение нескольких недель я просто перебирала в уме возможные способы модификации метода или его автоматизации, чего раньше не было. Казалось, будто в моей голове все сети исполнительного контроля, внимания и воображения начали бурно перебирать идеи. И, конечно же, я чувствовала напряжение и переживала, что тысячи часов работы с микроскопом не приведут к такому важному научному прорыву, каким, по моему мнению, он должен быть.
Однажды я размышляла над решением, ощущая растущее беспокойство. Я принялась вручную выстраивать разложенные участки мозга один за другим, и тут мне пришла в голову идея. Эти фрагменты выглядели как строки в таблице Excel, над которой я работала несколько минут назад. На самом деле, когда я расправила участок и разделила кору на маленькие кусочки, я смогла сосчитать помеченные клетки в каждом маленьком сегменте коры. Теперь картина стала ещё больше напоминать строки и столбцы таблицы Excel! На тот момент я вроде бы знала, как работает Excel, но не очень-то им пользовалась. Однако я почувствовала, что эту искру идеи стоит разжечь. Дело было как раз перед каникулами, и я полетела домой в Сан-Хосе, Калифорния, с руководством по Excel в сумке, чтобы за время каникул «изучить» таблицу и посмотреть, смогу ли я как-то использовать её для автоматизации анатомического анализа. Оказалось, что строки и столбцы Excel не только полностью аналогичны тому, как я создавала развёрнутые карты мозга, но и с помощью языка программирования можно было создать небольшой макрос для цветового кодирования различных клеток в зависимости от того, сколько меченых ячеек было найдено в данном участке коры головного мозга. Области с сотней клеток можно было автоматически окрашивать в красный цвет, а области с десятью клетками – в серый.
В то Рождество, листая руководство в гостиной родителей, я прыгала от радости. Хотя я и не открыла полностью автоматизированную систему, она подарила мне новый количественный способ иллюстрировать и хранить данные всех экспериментов, и в итоге я, как и другие члены лаборатории, использовала свой хак для анализа мозга в таблицах Excel на протяжении многих лет. Это был творческий подвиг, на который меня вдохновила сильная тревога. Но я также знаю, что стресс послужил мне светом, который подстегнул меня к поиску ответа. Теперь я рассматриваю предпринятое мной решение как наглядный пример дивергентного мышления в сочетании с когнитивной гибкостью и устойчивым вниманием.
Креативность – это навык, требующий практики и выхода из зоны комфорта. Что я делаю, когда пытаюсь выйти из зоны комфорта и сделать что-то, что не гарантирует успеха? Пою. В Нью-Йорке я прошла семинар, в финале которого мне нужно было исполнить две сольные песни на сцене с группой поддержки. В том классе учились несколько прекрасных певиц и несколько неплохих. Я относилась к последней категории. Мне нравились все практические и индивидуальные занятия с преподавателем, но ночь выступления вызывала ужас! Я пела «Walkin’ My Baby Back Home», версию Nat King Cole, и «Sway», версию Michael Buble – обе песни я люблю. Я не выиграла «Грэмми» в тот вечер, но я всегда буду помнить женщину, сидящую в первом ряду слева, которая улыбалась и постукивала ногой на протяжении всей моей песни. Возможно, это был один из самых смелых поступков в моей жизни. Кроме того, я открыла ещё один творческий выход, который я по-прежнему исследую. И да, пение я тоже не бросаю.
Книга Джули Бурштейн «Искра»(58) помогла мне глубже понять суть креативности. В своей замечательной книге она описывает историю писателя Ричарда Форда, который вырос с дислексией, из-за которой не мог бегло читать. Но через много лет Форд понял, что благодаря медленному чтению он смог гораздо глубже оценить ритм и каденцию языка. Фактически, это внимание к деталям объясняет причину, по которой он стал писателем, получившим Пулитцеровскую премию.
Я просто обожаю эту историю, потому что она прекрасно иллюстрирует, как нечто настолько болезненное, разочаровывающее и тревожное (то есть пожизненная дислексия) может, при правильном подходе, подпитывать креативность.
Связь между глубокой психологической или эмоциональной болью и творчеством не нова. Некоторые художники страдали от тревоги и депрессии. Вспомните таких гениев, как Ван Гог, Энн Секстон, Микеланджело, Джорджия О’Киф, которые, как известно, страдали от эмоциональных расстройств и в некоторых случаях покончили с собой. Хотя я не думаю, что страдания являются обязательным условием для успешного творчества, но над этими ассоциациями стоит задуматься.
Джули утверждает, что один из путей к творчеству лежит через боль. Она связывает позитивную энергию, развитие и понимание с переживанием печали и рассматривает совокупность негативных эмоций, определяющих депрессию и тревогу, как возможность испытать весь спектр сложных чувств – как негативных, так и позитивных. Принимая горе и потери, считает Джули, мы можем столкнуться с тем, что педагог Паркер Палмер называет «трагической пропастью» – разрывом между тем, что существует в мире, и тем, что вы хотите создать. Это всё равно, что посмотреть в лицо пустоте и осмелиться сказать: «Я попробую!»
Лично я вижу ещё одну интерпретацию трагической пропасти: разрыв, который возникает из-за плохой тревоги и указывает на наше врождённое желание творить.
Именно от Джули я узнала то, что в настоящее время открывают нейробиологи: творчество – это напряжение между контролем и позволением отпустить; это усилие и отсутствие усилий; это воплощение силы между плохой и хорошей тревогой. Это умение использовать возбуждение, активацию и вовлечённость, сопротивляясь перенапряжению, возникающему из-за чрезмерного беспокойства и бесконечных размышлений о том, что было бы, если. Творчество и понимание многогранности его процессов не только активизируют способность к самовыражению, но и открывают возможность полноценно использовать потенциал мозга.
С помощью страдания и боли мы можем создать что-то новое, полезное, меняющее жизнь и значимое. Всё зависит только от вас. Сам процесс, в конечном счёте, приносит удовлетворение, выводя нас за пределы самих себя и принося миру пользу.
Часть 3Искусство правильного волнения: методы успокоения, переключения и перенаправления тревоги
Как же нам использовать и максимально оптимизировать столь удивительную пластичность мозга? Как научиться принимать взвешенные, позитивные решения? Как управлять тревогой и направлять её в нужное русло?
По ходу прочтения книги вы узнали о принципах работы мозга, о нейронных связях и взаимодействиях, возникающих во время переживания тревоги или попыток её избежать. Надеюсь, вы получили некоторое представление о работе нейробиологов, функциях мозга и методах управления эмоциями, реакциями и поведением. Все главы, представленные во второй части, описывают способы воздействия на тревогу, с помощью которых можно повысить концентрацию, а также улучшить продуктивность, креативность и социальный интеллект. Усовершенствовав эти навыки, мы не только укрепляем жизнестойкость и начинаем эффективнее справляться со стрессом, но и открываем дорогу к невероятным возможностям тревоги.
Теперь настало время переключить внимание на практическую часть.
Возможно, вы заметите, что некоторые из «сверхспособностей» тревоги даются вам легче, чем другие. Допустим, в первую очередь вам захочется остановиться на развитии концентрации внимания, потому что продуктивность на данный момент имеет для вас первостепенное значение. Или же вы заинтересуетесь повышением производительности или даже захотите ощутить состояние потока. А может быть и такое, что одна из причин вашей тревожности заключается в том, что в последнее время вы слишком много времени проводите в изоляции и пора уже наладить взаимоотношения с друзьями и семьёй.