– Ты меня не видишь.
Тот завороженно продолжал смотреть Стефану в глаза, недоумение стало еще сильнее.
– Что там?
«Ничего».
– Ничего, – растерянно сказал солдат. – Летучая мышь либо…
Развернулся и пошел к своим товарищам. Стефан выдохнул, дождался, пока он отойдет, прежде чем вытащить огниво. Запалив шнур, он живо швырнул горшок и нырнул с низкого холма вниз, в траву.
Грохнуло. Стефана прибило к земле тяжелой горячей волной, сверху ожгло железом. Оглушило так, что в первую беззвучную минуту он решил, что все же убило. Потом в уши пробились крики и ругань солдат. Подняться сразу не вышло, плечо ужасно болело – одна из отлетевших труб, кажется, проломила кость… Воспользовавшись суматохой, Стефан медленно пополз прочь, а после не без труда встал на ноги и торопливо захромал.
Хромота прошла, когда он добрался до вереницы брошенных домов – вернее, уже развалин, – рядом с которыми оставил коня. И услышал, что за ним едут. Пригляделся: четверо. Ну хорошо же…
Он дождался, пока они подъедут ближе, и развернулся, выхватывая саблю. Будь он совсем честным с собой, признался бы: не картечница гнала его в поле. Просто за недолгое время восстания он отучился быть голодным.
Двое умерли быстро, третий получил по голове и затих, четвертому Стефан уже привычно впился зубами в шейную жилу и с удовольствием напился.
Неприятности настигли после. Потому что за этими четверыми следовал большой отряд. Видимо, в поисках того, кто испортил орудие. Факелы горели ярко, расцвечивая все вокруг почти дневным светом.
Ах ты ж пес! Если его увидят – такого…
Может, и не возьмут – но ведь могут узнать…
Стефан рванулся вбок, едва не споткнувшись об обезглавленного солдата, к одному из целых домов – спрятаться в темноте, пока не проедут… Дверь оказалась приоткрытой, Стефан потянул ее на себя, различил низкую притолоку, увешанную пучками трав, шагнул…
И замер на пороге. Как тогда, в храме, не в силах шагнуть внутрь – будто натолкнулся на стену.
Грохот копыт – совсем близко…
В порыве злости он еще раз попытался войти, но темнота внутри вытолкнула его обратно.
– Сто-ять!
В замешательстве он кинулся едва не под ноги отряду, факелы высветили его как перепуганную дичь. И, как дичь на охоте, Стефан метнулся в сторону, туда, где ждал Черныш. Хорошо, что его не надо стреноживать… Прыгнул в седло – и с места пустил коня в галоп. Понятливый Черныш едва не рванул прямо в воздух – нет, стой, не надо… Те принялись стрелять, одна пуля больно ударила в спину. Ерунда, не серебро, не попали бы в коня…
Конь замедлил бег, только оказавшись у повстанческой заставы. Спешившись, Стефан как мог привел себя в порядок, долго оттирал лицо. Потрогал намокшую кровью прореху на рубашке: рана уже затянулась… И все-таки зрелище он должен представлять изрядное.
Стефан надеялся, что экспедиция его пройдет незамеченной. Стацинский спал, прикорнув одетым на диване в приемной. Однако в кабинете оказался Вуйнович. Лицо у него осунулось, а по ясным глазам видно было, что он не ложился.
– Что же вам не спится, воевода, – с досадой проговорил Стефан. – Уверяю вас, у нас осталось не так много времени на отдых…
– Да ведь и ты не отдыхаешь, мальчик, – парировал Вуйнович. – Если ты намерен в одиночку выиграть восстание, так зачем ты нас всех собрал? Или же мы можем разойтись по домам?
Оставайся Стефан до сих пор человеком, он бы, верно, покраснел. Отца нет, но старый генерал может пропесочить не хуже.
– Вид у вас живописный. – Даже тон как у отца. – Ваша княжеская светлость фейерверки изволила устраивать… Ну загубил ты одну картечницу – хорошо. Завтра новую приведут. А нового князя нам долго выбирать придется. Если тебя схватят – одного, без защиты, – что нам прикажешь делать?
– Сражаться, – сказал Стефан.
– Мы, возможно, и станем, а вот что, по-твоему, будет делать командант?
Стефан опустил голову. Он не мог объяснить воеводе, что его не поймают. Да и отчего он решил, что непобедим? Он двигается чуть быстрее, его не берет обычная пуля, но тем остландцам он едва не попался.
– Вы абсолютно правы, воевода.
Не следует ему выскальзывать из города одному. И даже не потому, что, как ни пляшет в венах новая сила, он все-таки уязвим. Вуйнович всегда был верен Белта, но, если кто-то другой заметит, что Стефан выскальзывает из города и проходит обратно без всякого труда, что новости он странным образом получает раньше остальных, – поневоле задумается, не для вида ли расплевался князь со старинным другом и не поведет ли их всех в ловушку…
Ведь сейчас кажется, что в ловушке они и оказались.
Воевода тяжело сказал:
– Вся ваша семья. Что Юзеф, упокой его Матерь, что брат твой младший. Каждый мнит себя бессмертным. Будто проклятие у вас на гербе… Я полагал, что ты разумнее.
– Может быть, что и проклятие, – тихо сказал Стефан.
Хорошо, что хоть Корды не было рядом, чтоб распекать его за «выходки Янко Мстителя». Военный интендант взял за привычку присутствовать на похоронах. Выделенный ему отряд по ночам собирал тела и хоронил их прямо в парке, чтоб, не дай Матерь, не напустить на город мор. Что ни ночь, из парка слышалась Материнская колыбельная, навевая тоску на тех, кто оказывался поблизости.
Сейчас не стреляли. Стефан понадеялся, что выведенная из строя картечница испортит остландцам планы.
Тишина успела стать непривычной. В ней чуялся подвох. Вуйнович ушел, до рассвета еще оставалось время, а в палаце все спали. Вернее, почти все… Когда Стефан открыл дверь в тускло освещенный салон, сидящий в кресле человек торопливо вскочил на ноги.
– Простите, князь Белта. Надеюсь, я не слишком злоупотребил вашим гостеприимством.
Белобрысая добродушная физиономия Гайоса оказалась весьма кстати. Тени прыснули по углам, затаились.
– Ну что вы, – сказал Стефан. Капитан Гайос был куда лучшей компанией, чем призраки. – Вам не спится?
– Какой уж тут сон… Слуги принесли мне вина, кажется из запасов маршала. Поскольку остландской власти пришел конец, я счел себя вправе…
– Грабить награбленное?
– Именно. А вы отчего не спите, князь, раз уж вам выдалась передышка?
– Я вообще плохо сплю ночами в последнее время.
Слуга разлил по бокалам остатки «награбленного» и принес блюдо с торопливо собранным холодным ужином.
– Там совсем плохо?
– Совсем, – кивнул Стефан, – но мы ждем подмоги.
– Флорийский флот?
– О да. Наш флорийский флот.
Гайос качал головой.
– Вы погубите город, – сказал он наконец, глядя в бокал.
– Вполне возможно, – сказал Стефан.
– Как же я жалею теперь, что дал эту присягу… Вы… вы считаете меня предателем, князь?
Стефан рассмеялся.
– Вы нашли, в самом деле, кого об этом спрашивать… Думаю, вы не столько желали выбраться с Хуторов, сколько решили, что будет лучше, если в Швянте будут стоять войска капитана Гайоса, а не маршала Керера…
– А в итоге мне пришлось охранять льетенанта. – Гайос щедро плеснул себе вина и выпил залпом, как рябиновку, и, как после рябиновки, поморщился и размашисто утер губы.
– Я советовал цесарю отправить вас в Пинску Планину, – сказал Стефан.
Капитан отставил бокал.
– Не знаю, насколько я был бы там полезен…
– Уж точно полезнее Хортица. Но льетенант и маршал решили по-другому… Впрочем, сейчас я не уверен, действительно ли они нарушили цесарский приказ.
– Вы второй раз заставили меня пожалеть о моей присяге, – медленно проговорил Гайос. Он больше не выглядел добродушным.
– Кажется, в наши дни хотеть мира – занятие бесполезное…
Воевода был прав. На место уничтоженной Стефаном картечницы привели еще две и расставили так ловко, что к концу дня оставшиеся защитники города все скучились за второй линией, а смертельный треск все не умолкал, да к тому же батарея принялась палить из всех орудий. Похоронной службе было приказано не совать носа дальше Княжьего тракта и не приближаться к берегу – и расстрелянные, разорванные мертвецы оставались там, где лежали.
К счастью, в городе еще оставалась вода, а вот еды, несмотря на все запасы, стало не хватать. Но если картечницы будут продолжать в том же духе – скоро некого станет и кормить…
Единственное, что было хорошо, – теперь, когда заговорили орудия, смолкли вечные дискуссии «Революционного совета». Девушки Бранки были кто на крышах, кто в шпитале, ее муж до сих пор отказывался покидать замок, хотя его обстреливали больше всего. Бойко засел на почте, ставшей теперь их форпостом у начала Княжьего тракта. Пока почтовую станцию берегли потому, что не хотели оставлять башню, – и потому, что с последнего этажа хорошо было наблюдать, – но никакого вреда остландцам студенты нанести уже не могли. Те просто не подходили достаточно близко, позволив вместо себя говорить орудиям.
Небо над почтой было затянуто дымом – он по крайней мере предохранял от солнца, хоть и заволакивал улицы, которые для них теперь были потеряны. Стефан надеялся, что остландская подвижная батарея подвижна не настолько, чтобы подтащить орудия прямо к Княжьему тракту.
Залпы на время стихли. Стефан заметил, как Бойко хлопает себя по уху, проверяя, не оглох ли.
– Обедают, – сказал он.
– Чтоб у них кость в горле застряла, – не очень поэтично пожелал Бойко.
– Уводите студентов в Университет. Здесь все кончено, и толку от вас нет.
По Университету тоже стреляли – через реку, по склону, на котором Вуйнович установил пушки. Но здание философского факультета отстояло далеко от реки. Построенное квадратом, с низкими проходами во внутренние дворики и широкими погребами, оно сейчас еще казалось надежной защитой.
Плохо потерять почту, но надо отступать, иначе разобьют вместе со студентами. В конце концов, Ольховский умудрялся когда-то и в чистом поле принимать молнии…
– Рано, – не согласился поэт.
– Рано? Вы желаете, чтобы нас всех здесь перебили?
– А разве не на это мы все соглашались, когда шли сюда?