Стефан перевел взгляд на цесаря. Тот сидел, барабаня пальцами по темной бархатной папке, – все с таким же застывшим лицом.
– Для того чтобы в полную силу использовать такое колдовство, нужно, собственно, быть… так называемым принцем крови, – продолжал мэтр. – Однако и после устранения династии Михала магию эту применяли кое-где в Драгокраине… впрочем, под большим секретом. Но что мы знаем определенно – нигде за границами княжества эта магия не использовалась.
– Выходит, что на его величество напал вампир?
Мэтр утомленно вздохнул.
– Я бы не стал говорить подобной… нелепицы. Кажется, я достаточно ясно выразился: это воздействие применялось много позже вампиров. К тому же Зов определенно идет из пределов столицы – им невозможно воздействовать на очень большом расстоянии. Из чего мы заключаем, что Зовущий находится на территории Остланда… Вурдалак же не может проникнуть за Стену.
«Не может. Разумеется».
– В любом случае и в самой Драгокраине их практически вывели. Именно поэтому мы с собратьями предположили, что действует человек, сохранивший старую магию. В каких интересах… думаю, этот вопрос за пределами наших познаний.
– Этим колдовством, – по тишине за спиной Стефан понял, что этот вопрос магу уже задавали, – пользовалась семья Костервальдау?
Лицо мэтра разрезала улыбка.
– Ни в коем случае. Костервальдау боятся как огня всего, связанного с бывшей фамилией.
Уже на пороге он сказал:
– Что же до принцев крови… Если бы я не боялся так гнева вашего величества… – Не стоит, право же, так ярко демонстрировать отсутствие всякой боязни. – Я бы посоветовал, наверное, по этому вопросу обратиться к некому ордену… ордену Святого Анджея. Однако, зная вашу нелюбовь к подобным организациям…
Он вздохнул и вышел – дверь перед ним открылась сама и сама же бесшумно затворилась.
Лотарь сидел и похлопывал ладонью по столу, не меняя позы.
Почему же он сейчас так зол? То, что предполагает мэтр, не так уж и страшно. Разумеется, неприятно, когда союзник одной рукой втягивает тебя в войну, а другой… невесть во что. Но само по себе это не повод для такого гнева.
«Что ж, теперь ты знаешь, как он реагирует на предательство».
Стефан уже привычно достал из шкафа бутылку рябиновки, налил в бокал щедрую порцию, поставил перед Лотарем.
– И что вы скажете об этом, Белта?
– Возможно, мой цесарь, не стоит слепо верить тому, что говорят маги.
– Бросьте. Они не лгут.
Верно, амбиции членов Совета лежали обычно далеко от придворных интриг, а кодекс запрещал им предавать своих правителей. Так или иначе, он не помнил, чтобы маги лгали ради какой-то своей игры.
– Хотел бы я знать, кому в Драгокраине понадобилось толкать нас в объятия капо. – Лотарь осушил бокал залпом, но речь оставалась все такой же четкой.
«Вашей жене, государь. А о причине она обещала рассказать мне сегодня в полночь за чашечкой крови, но только если я вспомню, как поется “Красотка-графиня”…»
Он заставил себя посмотреть Лотарю в глаза.
– Ваше величество, вы не думаете, что не нужно так скоро сбрасывать со счетов вампиров?
Цесарь кивнул:
– Вампиров. А еще оборотней. Да и русалки могут стать опасностью, если придется воевать на море. Ради всего святого, Белта! – Он ударил кулаком по столу. – Хоть вы здесь с ума не сходите.
«Я сделал все, что мог, – устало подумал Стефан. – Как там у классиков? Пусть тот, кто может, сделает больше».
А кулаком по столу – это хорошо. Это значит, что гнев проходит.
– Вы ведь знаете, без сомнения, что кое-где в Драгокраине люди протестуют против войны. Я слышал даже, что некоторые бегут оттуда в Бялу Гуру.
– Заново осваивают Пинску Планину? – усмехнулся цесарь.
– Не смею судить, ваше величество. Но я не думаю, что есть хоть какие-то основания подозревать дражанцев в недоброй воле. Возможно, они просто недосмотрели за кем-то из своих подданных…
– Наши союзники и братья, – угрюмо сказал Лотарь. Он успокоился уже настолько, что смог сам долить себе рябиновки, не расплескав. – Это вы мне говорили, я помню.
– И я не отказываюсь от своих слов. Но даже с союзниками порой надлежит быть осторожными…
Цесарь откинулся на спинку кресла.
– Ваш совет, Белта? – Будто они сидели за столом с остальными.
– Я могу только повторить тот совет, что уже давал вам, ваше величество. Если сейчас вы открыто начнете войну против флорийца, Чезария и остальные его поддержат. Будут вынуждены поддержать. Предок Тристана поступил очень умно, заключив этот договор. У Остланда же такого договора нет, как нет и опасности извне. Остланду никто не грозит, пока стоит Стена, но начинать войну наступательную, не будучи уверенным ни в союзниках, ни во врагах… Отправьте Дражанцу оружие, мой цесарь. Добровольцев вы туда уже послали. Для того чтобы воевать за Чеговину, этого хватит, – но зачем вступать в открытую схватку…
Лотарь кивал, слегка раскачиваясь в кресле, будто запоминая каждое слово.
– Мне следовало с самого начала сказать об этом барону Кравецу. Что ж, пусть он ищет теперь этого… вурдалака.
Стефан содрогнулся мысленно, представив себе «охоту на вампиров», что начнется в городе. И по его вине, потому что ему вздумалось прикрыть цесарину.
Но если он расскажет все сейчас… то они так ничего и не узнают.
– Над всем этим следует подумать, – уже совсем обычным голосом сказал Лотарь. – Так или иначе, тот указ пора отозвать. Теперь он потерял смысл, да и ваш цесарь способен уже мыслить трезво…
Он поднялся, прошел через кабинет и встал у окна. Прислонился лбом к стеклу.
– Я больше ее не слышу, Белта. – Стефан был уверен, что сожаление в голосе ему не почудилось. – Я совсем перестал ее слышать.
Глава 10
Он ушел из дворца, как только получил позволение от Лотаря и понял, что его действительно можно оставить одного. Дворец будто притих, почуяв настроение хозяина. Никаких увеселений не ожидалось: говорили, что ее величество нездорова и удалилась к себе.
То, что он делал, было поступком настолько безумным и безответственным, что Стефана охватывал суеверный страх, смешанный с восторгом. С тех пор как князь Белта попал в Остланд, он привык взвешивать каждый свой шаг, зная: если оступится, навредит не себе – княжеству. Пожалуй, только в дружбе с цесарем он руководствовался больше чувствами, чем разумом… но и дружба эта обернулась для Бялой Гуры наибольшей выгодой.
А теперь Стефан шел наперекор собственному благоразумию – и, к стыду своему, наслаждался школярской незаконной свободой. Хотел было оставить записку на случай, если не вернется с Саравской улицы. Но оставлять было некому, друзьями в Остланде он так и не обзавелся – кроме Лотаря, разумеется. Брать с собой слугу он тоже передумал. Вряд ли тот сумеет помочь, а вот разговорится потом наверняка.
Ближе к полуночи Стефан зарядил пистоли.
Кучеру он велел остановиться в нескольких улицах от Саравской. Тот вдруг принялся причитать:
– Да что ж вы, пан, побойтесь лиха… Известно же, кто там собирается, на Саравской, то же дрянь одна, и не про вашу милость вовсе. Давайте я, ваша милость, отвезу вас лучше на Малую набережную, пан уж столько там не показывался, поди, все так рады будут…
Осведомленности слуг Стефан давно уже не удивлялся – но заботы о хозяине от них не ждал. Он со здешней челядью обращался подчеркнуто холодно с самого приезда в Остланд – знал, что слуги приставлены следить, и не желал, чтоб думали, будто он пытается добиться их расположения. Слуги же, что не хуже собак чуют расположение хозяина, приняли эту холодность и, хоть неповиновения себе не позволяли, вели себя со Стефаном как со временной напастью. Потому сейчас он и удивился. Видно, среди темного этого народа вовсе страшные слухи ходят о Саравской улице.
– Что же такого страшного на этой улице?
– Так известно что, – авторитетно сказал кучер. – Нечистая сила тут. Потому как саравы пришли и с собой принесли, они ж с нечистой знаются… Теперь тут по ночам души пируют и живых в дома заманивают…
Ночь была серая с перламутром, почти прозрачная. Звуки, запахи – все слышалось и чувствовалось острей. Вечный беспощадный ветер улегся. Воздух дышал морской прохладой, Стефан не слишком торопился, наслаждаясь прогулкой.
Только когда он свернул на Саравскую, которая без полнящего ее дневного люда выглядела вымершей, тревога вернулась.
Так вышло, что он никогда не думал о собственной смерти, не боялся ее – даже когда подступала она совсем близко. Не от излишней храбрости, упаси Матушка, а оттого, что с его проклятием подспудно было связано бессмертие. Толком ничего не зная о вампирах, это Стефан знал точно – и проклятие помогало ощущать себя неуязвимым. Даже в бою, когда воеводе не удавалось удержать порученца подле себя. Даже в недавней придорожной схватке. Но теперь бессмертным он себя не чувствовал. Чувствовал – больным и слабым, саблю бы удержать…
Не спали на Саравской только воры и бездомные, но они от Белты держались подальше. Не было даже костров, что разводят бродяги по ночам. Он миновал низкую постройку, у которой днем сидела старуха. От воспоминания о ее белесом взгляде Стефана пробрала дрожь.
Остановился у знакомого крыльца. У стены клубками черной пыли лежала тень. Окна второго этажа тускло, еле различимо светились. Первый этаж был темен и беззвучен. Стефан медленно поднимался по ступенькам.
Ах, красотка, ваше сердце жалости не знает…
Обернулся – но внизу никого нет, улица по-прежнему пуста.
Словно белый чистый лед, что весной не тает…
Он взялся за дверной молоток и резко выстучал ритм.
Ах, красотка, что мне делать, я сражен судьбою…
И когда стук затих, он снова услышал, теперь уж явственно, знакомую мелодию.
Мысленно он приготовился к нападению, и, когда дверь открыла служанка в строгом чепце, самая обыкновенная и домашняя, – Стефан растерялся.
– Я к вашей госпоже, – сказал он, не сразу решившись переступить порог.