Вставать было все труднее. Казалось, несуществующие солнечные лучи жгут его кожу, пекут голову, иссушают будто в пустыне. Разогнувшись, Стефан позвал слугу и велел принести бычей крови.
Ее добыли быстро и принесли к безвкусному и ненужному завтраку. Стефан осушил кружку залпом на глазах у домашних и мгновенно почувствовал себя лучше – как никогда не бывало после эликсира. Кожу уже не стягивало и не жгло, жажда почти пропала, и вдруг прилили силы – будто он оправился от долгой болезни.
Хоть бы в следующий раз сдержаться, не пугать челядь…
Писем на подносе не оказалось, ни из дома, ни из Чезарии, и это тревожило больше прочего.
Подумать о произошедшем ночью ему не дали – дел в кабинете хватило на остаток дня и вечер, и почти каждое из них было неприятным. Стефан лишь понадеялся, что за ним не следили. Стефан смутно понимал, что, вздумай он явиться на Саравскую улицу не один, все, что он увидит за дверью, – подернутую паутиной старую мебель и пятна от картин на опустевших стенах. Уже сейчас тайное прибежище цесарины казалось ему сном. И все же…
В донесениях из Пинской Планины все чаще писали о схватках между беженцами и местными. Год в том краю выдался неурожайный, и драки из-за еды Стефан посчитал бы делом обычным… если б речь не шла о Пинской Планине. Полдня он просидел, сравнивая рапорты, а после позвал одного из своих помощников и велел сейчас же направляться в Бялу Гуру. Помощник люто ненавидел Бялу Гуру и все провинции – пожалуй, сильнее, чем сам князь Белта когда-то ненавидел Остланд. Но то ли из желания выслужиться, то ли просто потому, что привык исполнять любое поручение тщательно, он более всего подходил для такой миссии. Сведения его всегда были верными, а с тем, что белогорцев в донесениях он именовал варварами и бандитами, Стефан давно свыкся.
Подумав, Белта написал несколько рекомендательных писем тем семьям из местных, с которыми был хоть шапочно знаком. Варвары и бандиты будут откровеннее, чем те, чьи должности зависят от Цесареграда. Последние к прибытию столичного человека тут же заметут мусор под ковер – в этом что остландские чиновники, что соотечественники Стефана вели себя одинаково.
Помощник моргнул белесыми глазами, взял письма и тут же отбыл, даже не посетовав, что прервали его короткий отпуск на родине.
А флориец все стоит за Ледено. Стоит и неизвестно чего ждет… уж не того ли, чтоб в Драгокраине сменилась власть?
Курьер привез рапорт от остландского посла в Кирали. Ничего нового и неожиданного. На восьми страницах белой конопляной бумаги – в основном пересказ придворных слухов и сплетен, разговоров о Чеговинской кампании, описание приемов и приглашенных. Посол грешил деталями – часто именно в них и кроется важное, но к концу шестого листа на Стефана напала зевота. О Пинской Планине написано было лишь, что господарь «удручен трусостью некоторых своих подданных, которые бегут из страны, не дожидаясь опасности».
Стефан потерял строчку, на которой остановился, протер глаза и заставил себя читать дальше.
Не далее как два дня назад я встретил здесь нашего господина Павлина. А ведь я и не знал, что дела занесли его в Кирали. Впрочем, побеседовать нам все равно не удалось, поскольку наш друг чрезвычайно спешил…
Белта отложил бумаги. Господина Павлина он еще успел застать в Цесареграде – прозвище это носил один из советников цесарины, однажды обманувший ее и отечество и бежавший во Флорию. Согласно тем слухам, что сумели перелететь через Стену, разряженный господин и в Люмьере нашел свое место, сумев приблизиться к королю.
А теперь по каким-то делам оказался в Драгокраине.
Принимать его официально господарь не стал бы, побоялся бы цесаря. А неофициально… что Павлин делает в Кирали? Или король Тристан выгнал его из Флории, или… прислал. На переговоры.
Стефан заметил вдруг, что машинально загнул углы у страницы. Он помянул пса, отдал бумаги секретарю и замер в кресле. Уставился невидящим взглядом на каменную чернильницу, зеленую в черных прожилках.
Между посланником и тайной службой – свои давние связи, и без магии там не обходится. А этот рапорт, который дражанцы пропустили, не вчитавшись в строчки, – реверанс от посла, благодарность за то, что Стефан когда-то замолвил за него словечко перед Лотарем. Посол человек неглупый, понимает, что Кравец с белогорцем делиться не станет.
Воистину, если Мать желает наказать человека, она дает ему хорошую должность. При остландском дворе.
А забавно будет, право, если Дражанец, так желавший этой войны, так торопивший Лотаря, выйдет из нее первым. Флориец… вполне может решить, что лишенный союзника Остланд стоит куска Чеговины. Легко распоряжаться тем, что тебе не принадлежит.
Стефан понимал Тристана. Странный способ охоты на медведя – выманить и хорошенько приложить, так чтоб тот вернулся в берлогу и носу из нее не казал. Странный, но с остландским медведем, возможно, и сработает. И будет мир…
Лотарю о Павлине он говорить пока не стал. Это дело тáйника, ему и осведомлять государя.
– А вы сегодня куда лучше выглядите, Стефан. – заметил цесарь. – Я надеюсь, тот недуг, о котором вы говорили мне… он не слишком вас беспокоит?
– Вовсе нет, ваше величество. Беспокоит меня сейчас другое…
– Снова Пинска Планина?
– Так точно, ваше величество. Она доставила немало хлопот князьям Бялой Гуры. Теперь я боюсь, как бы и вашему величеству не пришлось с ними столкнуться.
– Не ехидничайте, – поморщился цесарь. – Что там?
– Беженцы из Драгокраины, государь. Правда, военных действий сейчас дражанцы не ведут, поэтому их вернее было бы назвать дезертирами. Бегут они, я думаю, от вербовки.
Лотарь нахмурился.
– Они доставляют неприятности?
– Порубежье не слишком богатая земля. Появление там лишних ртов уже беспокоит, а эти лишние рты, судя по рапортам, ведут себя непорядочно.
Цесарь поскреб подбородок.
– Усиливать границу сейчас не лучшая идея. Дражанец решит, что мы ему не доверяем.
– Может быть, в этой мере и нет нужды. Нельзя прогонять того, кто нуждается в помощи. Меня заботит, что мы не знаем наверняка, что там происходит. Интересно, что может сказать по этому поводу барон Кравец…
– Эти ваши прятки с Кравецем, Белта, меня уже утомили. Сначала скрываете друг от друга сведения, а после по очереди прибегаете ко мне, как к мамке.
Люди Кравеца наверняка уже начали вверх дном переворачивать дома горожан, чтоб отыскать «колдуна». Следовало бы предупредить дражанского посла. Народу нравится гнаться за вором всем скопом, и за арестами могут пойти погромы, а уж это нам совсем не нужно.
Кому «нам» – он сказать бы не смог.
– Я был весьма далек от мысли, что барон Кравец станет намеренно что-то от меня скрывать. Но не секрет, что его работа сопряжена с немалыми опасностями и жертвами, и ему может быть неприятно, что другие просто так пользуются плодами его труда…
– Я уверен, что барон с удовольствием расскажет вам все, что знает. Стефан… Насколько я успел понять, ничего страшного там не происходит, отчего вы так беспокоитесь?
Стефан не знал, как объяснить. Ни один избранный князь Бялой Гуры объяснений бы не потребовал, ему хватило бы слов «Пинска Планина» и «дражанцы», чтобы одной рукой схватиться за меч, а другой за печать.
– Предчувствие?
Стефан хотел было напомнить цесарю, что Пинска Планина сдалась последней, когда разгромили Яворского, но передумал.
– Боюсь, что так, ваше величество.
Вечером он отправился к Ладисласу и, забрав эликсир, потерянно бродил среди гостей. Прошлая ночь виделась туманно, будто в чаду от свечей. В какой-то миг ему показалось, что все было сном: и откровенность цесарины, и темная зала
Он очнулся, только когда сам Ладислас подошел к нему. Зал почти опустел, только несколько человек доигрывали в карты.
– Вы сегодня так задумчивы, ваша светлость, – заметил Ладислас. – Взгляд блуждает в заоблачных высях… или как там у поэта. Могу ли я поинтересоваться, кто она?
«Цесарина Остланда, не угодно ли».
– К сожалению, граф, женщины здесь ни при чем. Если я скажу, что меня одолевают тяжкие думы о моей оставленной родине, вы поверите?
– Ну разумеется, – не моргнув глазом, сказал посол. – Может быть, я смогу немного отвлечь вас игрой в кости?
– Я незавидный игрок, – улыбнулся Стефан.
– А завидных тут уж и не осталось.
Незамысловатую игру посол называл «Рошиор», в Остланде же она именовалась «Генерал». Выбрасывать выпало Ладисласу, он кинул на стол пять костей и сказал:
– Вы интересный человек, ваша светлость. Вы не позволяете себе порока. Не игрок, не пьете больше дозволенного, и галантным кавалером вас трудно назвать – дамы уже перестали по вам вздыхать, настолько это занятие оказалось безнадежным.
– Помилуйте, – взмолился Стефан, – вы меня так в святые запишете! И кому как не вам знать, что я любитель заморских трав.
– Держу пари, вы и в этом не позволяете себе излишеств, – сказал чеговинец. – Мне, как человеку любопытному, доставляет интерес наблюдать за слабостями других… но вы, князь, стали для меня загадкой.
Белта улыбнулся.
– Охотник наблюдает за дичью, чтоб понять, на что она ловится?
Напудренный чеговинец вздохнул.
– Князь Белта, весь Остланд знает, на что вас легче всего поймать. А меня в моем сегодняшнем положении трудно назвать охотником.
Кости почти без шума падают на темное сукно. Две пятерки, две двойки и тройка. Негусто…
А все же чеговинец неправ, Стефан играл всю предыдущую ночь – в поддавки с цесариной.
С третьей попытки вышел полный дом; чеговинец записал очки на салфетке. У него выпало четыре.
– Кажется, ваша светлость, везение сегодня на моей стороне, – покачал головой Ладислас.
И это неверно: Стефану чрезвычайно повезло, что он вышел живым из того особняка.
А у Донаты выходит странная игра. Зачем нужна была эта комедия с Чезарцем? Или белогорские заговорщики не единственные, кто ищет денег на мировую революцию? А баснословные сокровища господарей-вампиров – еще одна легенда, из тех, что любит «дядя»…