– Интересное зрелище, не правда ли, – заметил Кравец. – Ответил ли вам чезарец, ваша светлость?
Тáйник по-прежнему выглядел озабоченным. Не может быть, чтоб он не знал о «Господине Павлине», и если знает – неудивительно, что в последнее время он спал с лица…
Половину Чеговины дражанцы захватили, а дальше не идут, если верны дошедшие до Стефана недавние реляции. Стоят, будто ждут чего-то, и явно не погоды для наступления – в Чеговине давно уж лето и земля высохла.
Уж не ответа ли ждут от короля Тристана?
– Наш друг прислал письмо, – кивнул Стефан, – и довольно быстро. Весьма туманно рассказывает о сложностях, что возникли с поставкой груза…
Обратиться к капо с просьбой было идеей Кравеца. Чезарец с прежней настойчивостью предлагал дружбу, однако, стоило Остланду попросить в залог этой дружбы продать им несколько «стеклянных ядер» с Илла-Триста, как тот начал юлить. На Шестиугольнике, где до недавнего времени запрещен был черный порошок, находили свои способы бороться с врагом. Хитроумнее всего были чезарцы – изготовляли прозрачные шары, которые незнающий человек принял бы за вычурные украшения. Эти «ядра» Чезария продавала и во Флорию, и в Сальватьерру; и не было резона отказывать новому союзнику в небольшой партии этого оружия.
Загвоздка была в том, что по договору Шестиугольника подобные посылки не имели право пересекать Ледено. Торговля с Остландом в общем была заказана, однако чезарцы не были бы чезарцами, если б не нашли путей. Но одно дело – переправлять вино и масло, другое – оружие…
Тáйник кивнул:
– Я бы удивился, если б ответ был другим.
– Очевидно, капо нужно время, чтоб договориться с друзьями по Шестиугольнику о том, как отвечать.
– Что ж, следует и мне выпить с нашими послами – пока еще можно пить чикийское…
Тáйник отошел, прежде чем Стефан успел расспросить его о ловле «вампира». А ведь цесарина, нарочно или нет, расстраивает единоутробному брату всю игру. Лотарь напуган Зовом и на всех дражанцев будет теперь взирать с осторожностью. В особенности если Кравец «поймает» того, кто Зов наслал.
Гуляли всю ночь; в саду деревья были увиты разноцветными лентами и увешены лампами. Под самое утро снова заметались по небу, загрохотали пушки. Пьяные и почти уснувшие гости снова оживились.
Только Лотарь становился все мрачнее и пил все больше. Угадать, что он пьян, можно было только по все более прозрачным глазам, по слегка застывшему лицу – хотя цесарь по-прежнему прекрасно держался на ногах.
Когда отгремели последние пушечные залпы и отзвучали очередные здравицы, Стефан подошел к нему.
– Ваше величество, вы устали…
Лотарь ему улыбнулся – милостиво и отстраняюще.
– Разве возможно устать на празднике, князь Белта? Выпейте и вы за мое здоровье…
Помощь пришла неожиданно – и с неожиданной стороны.
– Лотарь, князь Белта прав. Вы действительно устали, бедный мой супруг… Вы же весь день провели на ногах и в заботах. – Цесарина коснулась его предплечья. – Праздник уже заканчивается, ваши подданные не огорчатся, если вы их сейчас оставите.
Лотарь кивнул, но, когда цесарина хотела позвать слуг, чтоб помогли ему добраться до покоев, он отказался.
– Князь Белта меня проводит…
– Пожалуй, – усмехнулась цесарина, – я действительно могу доверить вас такому верному другу…
Помощи цесарю не понадобилось: после официального прощания с гостями и чуть менее официального – с цесариной он шатающейся, но уверенной походкой направился в Зеленую гостиную. Потребовал у камердинера рябиновки – тот посмотрел на Стефана и сочувственно развел руками. Белта шепотом попросил его принести цико- рия.
– Я все слышу, – сказал Лотарь, не оборачиваясь. Он стоял, держась за угол стола из золоченого дуба. – А вы становитесь хуже Донаты. Кстати, она, кажется, перестала вас ненавидеть. Проведите здесь еще лет двадцать, Белта, и она вам улыбнется.
«Она мне улыбалась», – подумал Стефан, вспомнив ее – беззащитную и лукавую.
Лотарь дергал плечом, пытаясь освободиться от белого колета. Стефан помог ему выпутаться и повесил колет на спинку стула.
– Люди волнуются, – сказал Лотарь, наконец обернувшись. Лицо его раскраснелось, золотые пряди прилипли ко лбу, он смотрелся бы мальчишкой, если б не глаза. Всего на пять лет старше Марека… На вечность старше.
– Люди хотят войны, Стефан, а ее все нет.
– Драгокраине по-прежнему нужны добровольцы, ваше величество.
– Не та война, – жестко сказал Лотарь. – Такая, как сегодняшний парад, с фанфарами и литаврами. Мои люди – победители, Стефан. И победы им нужны все новые. Матушка это понимала, она вела их вперед…
Стефан посмотрел на цесаря внимательнее. Что же он узрел сегодня на одинаково преданных лицах своих подданных? Почувствовал, что и преданность эта таит угрозу и, если не вывести вовремя солдат за Стену, они в конце концов эту Стену сокрушат?
Лотарь поднял голову, уставившись вдаль, и Стефан вспомнил совершенно такой же его жест – тогда, в парке. Понастроили они с будущим цесарем воздушных замков… Замки те, как им и пристало, растворились в воздухе.
– Вы думаете, я забыл об этом? – спросил вдруг Лотарь.
– Ваше величество… вы читаете мысли?
– Нет. – Взгляд его смягчился, подернулся ностальгией. – Но я догадываюсь, о чем вы думаете, Стефан. Я тоже помню об этом… пожалуй, процитировал бы каждое слово из наших с вами бесед. Как же я был глуп…
– Отчего же, государь?
– Я думал, что беда этой страны в абсолютной власти. Но нет, все гораздо хуже… Ее беда – в величии, каждый из нас хочет быть великим – должен быть…
Он замолчал надолго, и Стефан думал уже, что цесарь заснул, но тот сказал неожиданно трезвым голосом:
– Думаете, только у вас по дому бродят призраки? Знаете, что у нас рассказывают? Что в ночь своего праздника Освободитель соскакивает с пьедестала… и едет во дворец. И каждый из нас хоть раз слышал, как гремят копыта его лошади. Я их слышал, Стефан, – тяжелые, неумоли- мые…
Он передохнул, вытер пот со лба и с верхней губы.
– Я думал, фамильная зараза меня обошла – как бы не так. Я сидел в Левом крыле и думал, как стану великим. Как подарю свободу и своей стране, и вашей… Но как я могу сломать Стену, зная, что подданные мои разбегутся в разные стороны, как зайцы… камня на камне от Державы не оставят. Как я могу подарить им мир, если им он не нужен? Нет, им подавай величие – вы же видели сегодня. И это я обязан им дать, иначе мне слышать его до конца жизни…
Лотарь пробормотал что-то еще и заснул с откинутой головой и открытым ртом. Пришедший с цикорием камердинер покачал головой и завозился вокруг Лотаря, пытаясь поудобней устроить его на софе. Стефан тихо вышел; в коридоре ему вдруг послышались за спиной цоканье каменных копыт. Он обернулся: коридор был темен и пуст.
На следующий день Стефан добрался до кабинета только к вечеру и узнал, что курьер из Бялой Гуры прибыл. Белта тут же разорвал по всем правилам запечатанный конверт, вчитался:
Я желал бы развеять Ваше беспокойство, но могу лишь подтвердить, что оно не беспочвенно. Беженцы из Драгокраины, число коих все увеличивается, не все являются женщинами и детьми. Многие из них – здоровые мужчины, единственная причина их бегства – нежелание воевать за своего господаря. Все они нуждаются в приюте и пище. Жители Планины лишены всякого сострадания и отказывают путникам в питании и крове, более того, ведут себя враждебно. Однако должен заметить, что в какой-то мере эта враждебность оправдана. Дражанцы, не найдя средств к существованию, принимаются нищенствовать и воровать. Самые сильные собираются в банды и уходят в леса, уже полные здешних бандитов. Граф Лагошский, которому Вы изволили меня рекомендовать, не желает оказывать беженцам содействия. Прилагаю к этому письму его послание к Вашей Светлости. Не сомневаюсь, что по прочтении сего Вы поймете царящие здесь настроения.
Письмо Лагошского было коротким, ясным и угрожающим.
Я верю в Ваше благоразумие и в Вашу любовь к родине, князь Белта. Как и Вы, я всегда оставался лоялен к нашим новым властителям. Однако коль уж распростерлась над нашими землями длань цесаря, то, как верные его подданные, мы вправе ждать от этой длани защиты. Если же Его Величеству не угодно сейчас думать о Пинской Планине, мы охотно снимем с его плеч это бремя и справимся с дражанской угрозой так, как справлялись издавна…
Стефан втянул воздух сквозь зубы. В висках застучало. Он позвал секретаря и принялся диктовать ему ноту Дражанцу.
В другое время Стефан не подумал бы беспокоить цесаря, помня, каким оставил его накануне; но сейчас он без колебаний шагнул в кабинет – стражники привычно расступились. Дали позволение входить без доклада – что ж, когда как не сейчас им воспользоваться?
– Что такое, Белта? – В глазах цесаря не было тепла и вчерашней затуманенной ностальгии. Осталось раздражение невыспавшегося человека.
Стефан поклонился.
– Я прошу прощения у вашего величества за вторжение, но дело срочное.
– Настолько срочное, что не может подождать пару часов?
Цесарь был в сером с серебром халате; веки набрякшие, лицо мрачное.
– Вы вчера говорили о войне, государь. Она может начаться в любой момент, только не там, где вы предполагали.
Лотарь какое-то время сидел недвижно, будто не слыша, сам похожий на статую Освободителя. Потом протянул руку, и Стефан молча вложил в нее донесение. Письмо Лагошского он решил оставить в тайне. Тяжко, будто тоже с похмелья, с долгим эхом тикали часы на камине. Наконец Лотарь отложил бумагу, потер глаза и велел:
– Скажите, пусть принесут цикорий, Белта. И покрепче.
Отвар принесли споро, и Стефан взял свою чашку с благодарностью. Цесарь перечитывал донесение, шевеля губами, будто только выучился буквам.
– Я не могу сейчас усилить границу. Договор о принятии беженцев подписывал не я… однако у меня не хватило ума его расторгнуть… или времени. – Он широко зевнул.