Лгать, что ему это известно, не имело смысла, но под жадным взглядом Донаты он попытался хотя бы не выказать разочарования.
– Возможно, его величество прав, принимая посла в одиночестве. Та политика, на которой я настаиваю, домну Долхаю давно поперек горла.
Доната кивнула, будто именно такого ответа и ожидала.
– Что ж, думаю, вам нужно еще отдохнуть. Иногда, когда мне хочется побыть в одиночестве, я прихожу сюда. Здесь почти никого не бывает. Правда, иногда мне мешают голоса из кабинета супруга… тут на удивлэние хорошо все слышно. Но сейчас, я думаю, там никого нет, и вы сможете насладиться спокойствием.
Она поднялась, темные длинные рукава соскользнули на запястья, скрывая свежий порез. Улыбнулась:
– И кстати о… Юлыи… Все эти… неприятности ведь не позволылы вам сходить на обещанное свидание?
– Как, однако, быстро расходятся слухи…
– Вы семь лет при нашем дворе и до сих пор удивлаэтесь?
– В любом случае свою судьбу я упустил. Девицы ветрены, она, видно, уж обо мне забыла.
– Вы плохо знаете женщин, князь Белта. – В голосе ее, в улыбке, в нарочито пустой болтовне – напряжение. Страх. За кого она боится? – Я бы на вашем месте навестила ее еще раз. Не откладывая.
Он не собирался ждать и подслушивать; есть же, в конце концов, пределы. Князь Бялой Гуры не станет шпионить под дверями, вынюхивая тайну, в которую цесарь не пожелал его посвятить.
Отдохнуть – и уйти. И сегодня же подавать в отставку. Хватит, доигрался…
Стефан долго тер губы, смотрел на скудную обстановку маленькой гостиной: кушетка, карточный столик с двумя креслами, неминуемый инкрустированный комод и козетка в углу. На козетке лежал забытый роман, на столике – стопка карт.
Но если здесь действительно хорошо слышно, отчего за комнаткой нет надзора?
«Оттого, что нормальный человек ничего не разберет». Да только Доната не человек.
«Как и ты».
За окнами стало серо и тихо, глубокие тени наползли на кушетку и столик. Вряд ли его сегодня кто-то хватился, подумают – не выдержал зрелища, уехал домой.
Он бездумно тасовал карты, а за стеной было тихо, из всех звуков – только чаячьи крики, скоро и они смолкли. Поднялся ветер: там, на площади, он раскачивает мертвецов. Хоть теперь им будет покой, толпа разошлась.
Стефан уже собрался уходить, когда в самом деле донеслись из-за стены неясные голоса:
– …выразить вам благодарность от своего лица и от лица господаря за то, что вы согласились меня принять.
– Возможно, нам и не следовало этого делать. – Тягучий, царственный голос Лотаря. – Возможно, мы поступили слишком милостиво, выслушивая послов от неверного брата. Нам стало известно, господин посол, что ваш господарь ведет переговоры с королем Флории.
Молчание. Дражанец опешил – или делает вид.
– Вы чрезвычайно хорошо осведомлены, ваше величество. – Это домн Долхай, голос будто намазан маслом. – Но позвольте мне заверить вас, что такое… поведение нашего господаря не менее тревожно и для его подданных. Все сношения с флорийцем ведут к гибели, что ваш покорный слуга неустанно доказывает и господарю, и совету. Но наш господарь в растерянности. Он так долго ждал поддержки от Державы… Разумеется, главная цель вашего величества – сохранить мир и спокойствие подданных, и, пока Остланд за Стеной, им нечего бояться. Но что делать остальным? Не получая достаточной поддержки, наш господарь вряд ли может пренебрегать предложениями мира…
Если Долхай смеет так дерзко разговаривать с государем Остланда – значит, господарь ему это разрешил. Значит, Драгокраина может позволить себе выбирать покровителей.
– Ваш господарь сам развязал эту войну. – Голос Лотаря раскатывается так, что, возможно, слышно не только Стефану. Дражанец благоразумно молчит. – Чрезвычайно жаль, – успокоившись, проговорил Лотарь, – что именно теперь, когда мы хотели просить у нашего брата помощи, он так неосмотрительно отворачивается от нас.
– Вы же знаете, ваше величество, что в любых обстоятельствах мой господарь будет счастлив оказать вам услугу. – Очень осторожный голос дражанца.
Стефан догадался, что сейчас будет сказано, за миг до того, как услышал. И еще миг надеялся, что догадка неверна.
– Мы хотели просить вашего господаря, чтоб он помог нам сохранить порядок в Пинской Планине. Вам известно о том, что там недавно произошло. К сожалению, вмешательство наших войск привело к плачевным результатам… Там опасаются новой волны недовольства. Мы могли бы установить там больший гарнизон и нещадно карать смутьянов, но, я думаю, вы достаточно времени провели рядом с нами, чтобы знать, что такие действия нам противны…
Дражанец ответил что-то неясное, кажется – о том, что весь мир знает, как добр и справедлив остландский цесарь.
– В этих волнениях частично виноваты и ваши подданные, хотя мы и далеки от того, чтоб винить господаря. Но уж поскольку мы помогаем, как можем, нашему брату Николае в чеговинской земле, мы позволили себе надеяться, что и он захочет облегчить эту ношу…
На сей раз у Долхая, кажется, и впрямь не хватило слов.
– Мой господарь, – опомнился он, – будет, разумеется, счастлив помочь Остланду. Ведь, как вы и сказали, государь, он знает эту землю как свою. И ведь в истории уже бывали такие примеры, когда в момент бунта родственники помогали друг другу…
«Родственников» посол не назвал: к чему поминать флорийца, когда он и так у ворот. Но говорил он явно о «протекторате Мариг»: король Сальватьерры когда-то отдал под «опеку» Флории одну из пограничных провинций – и, судя по летописям, чрезвычайно был рад от нее отделаться.
Сперва дражанцам позволят разместить в Планине гарнизон под предлогом беспорядков. Потом беспорядки забудутся, а гарнизон останется и будет расти. И для удобства территорию передадут под протекторат «младшему брату»…
Стефан машинально тасовал карты словно бы чужими руками.
Что ж, логично. Нет ничего лучше древней спорной территории, чтоб утихомирить соседа, начавшего поглядывать на сторону. Лотарь просчитал верно. Как бы ни была бедна Пинска Планина, рядом с ней меркнут все богатства, что мог посулить флориец.
Ничто не сравнится с территорией, «принадлежащей по праву».
Разумный жест… был бы разумным, не будь это уступкой великой Державы не самому сильному соседу. Но ведь и сосед не кто-нибудь, родная кровь.
Наша кровь, сказала бы Доната.
Это проще, чем вводить в Драгокраину войска, рискуя поссориться со сватьями и – если сватья успели договориться с флорийцем – нарваться на чужую армию.
Можно спорить, хоть с пеной у рта доказывать, что Шестиугольник не позволит Тристану торговать с Чеговиной; что у господаря куда больше причин отказать флорийцу, чем поворачиваться спиной к братской державе, что все это такая же провокация, как посулы Чезарца.
Но если бы цесарь хотел слушать своего советника, он, пожалуй, не принимал бы послов втайне от него.
«Что ты собираешься делать?»
«Я? Ползать на коленях перед Лотарем, пытаясь остановить войну».
Что ж – он и правда сделал все, чтоб ее оттянуть.
Доволен теперь?
Глава 15
Странно, вроде бы ничего не изменилось у чеговинца: те же клубы обволакивающего дыма, порой подозрительно зеленого – тут иногда курили коччу, запрещенную что в Остланде, что в Шестиугольнике. Те же танцы под бурлящую, чересчур театральную чеговинскую музыку: движения размерены, но в заученности танца то и дело проявляется сумасшедшая нотка. Те же юнцы с невымытой краской под ногтями, рассуждающие об искусстве излишне громко, чтоб заглушить собственную неловкость перед окружающим богатством. Стефан теперь, глядя на них, видел виселицу – но это не значит, что сами они стали другими. Тот же стук игральных костей: играли в неизбежного «Рошиора». Но все это торопливо, будто в последний раз, на прощание, когда карета уже ждет перед домом, а на стенах зияет пустота от снятых картин.
Кажется, о картинах Ладислас и хотел поговорить.
– Вы чрезвычайно бледны сегодня, князь, – заметил чеговинец. – У меня на родине сказали бы – как юта…
– Юта?
– Это слово пришло к нам от любящих соседей. Оно означает «летучая мышь», но дражанцы чаще называют так вампиров…
– Вы теряете хватку, граф Назари. Могли бы подобрать менее тривиальное сравнение. Весь Цесареград уверен, что я пью кровь у его величества…
– В последнее время у меня и в самом деле плохо с остроумием…
В дальней комнате, куда привел его Ладислас, по-прежнему горел камин, как и несколько месяцев назад, в зябкую весну.
– Я подумал, что не могу уехать, не показав князю мое последнее приобретение. Вы говорите, что у этого художника нет вкуса, но мне кажется, что за последнее время он весьма развился…
– Я был бы невероятно глуп, если б собрался оспаривать ваше мнение о картинах.
– Разумеется, сюжет – полное подражание классикам, неприкрытый Деллапьяце… но кто из великих мастеров не начинал с подражания? Вы вглядитесь в фи- гуры…
Стефан вгляделся. Пейзаж на картине был не чезарский – чеговинский. Торчащие из-за темного леса белые башни Инимы трудно с чем-то спутать. На переднем плане, на холме в алых маках, стоял конный отряд при полном обмундировании и с оружием. Капитан отряда глядел вниз, на залив, где теснился военный флот.
Стефан долго рассматривал полотно. Художник в самом деле постарался: латы на воинах были прорисованы до мельчайшей детали, и от разбросанных по ним солнечных бликов слепило глаза. Сюжет был явно взят из времен капо Дольче и перенесен на чеговинскую землю. Яркие штандарты отряда списаны, вернее всего, с какого-нибудь чезарского дома. Но если приглядеться, среди парящих над лесом птиц можно различить сокола…
Марек. Марек и его войско, готовое войти в Чеговину. И корабли – которые он то ли купил на отцовское наследство, то ли все-таки выпросил у покровителя.
– Не сочтите меня профаном, – сказал наконец Стефан, – но, по мне, картина годится только на то, чтоб ее бросить в камин.