– Все ли дражанцы думают о свержении господаря как об освобождении?
– Если и не все, то болшинство из них. Мой единокровный брат вовлэк княжество в ненужную войну и забыл накормить солдат…
– Ваш брат, – повторил Стефан. – Вы готовы погубить его? Отринуть брата только потому, что он не вашей крови? Если мирный переворот не удастся… А ведь господарь Николае не остландец, его наверняка учили, как распознать Зов и не поддаться ему.
– Я не готова потерять брата, хоть никогда и не была ему настоящей сестрой. Но еще меньше я готова потерять сына.
Она открыла наконец коробку, поставленную на столик. Там оказались оловянные солдатики, лежащие на мягкой тряпице.
– Это, – сказала Доната, – я нашла среди подарков цесаревичу. Дотроньтесь до них, князь.
Он взял из коробки маленького знаменосца – и тут же выронил, обжегшись.
– Это не олово. – Голос цесарины стал очень спокойным. – Кто-то прислал моему сыну серебро.
Вряд ли кто-то из дарителей стал бы подделывать серебро под дешевый металл и прятать солдатиков в кустарную деревянную коробку. И это не проверка, как проверяли Стефана. Всем известно, что цесаревич не открывает подарков на публике.
Не проверка. Предупреждение.
– Вы можете предположить, кто их послал?
Цесарина передернула плечами.
– Это не луди из Ордена. Они убилы бы Лоти, если б имелы возможность, но вряд лы сталы бы… забавлаться.
Стефан ждал, глядя в стеклянные медвежьи глаза. Пан Ольховский рассказывал, что когда-то по соседству жил граф, в полнолуние обращавшийся в медведя. Он успел жениться, вырастить сыновей и построить храм, пока люди не сообразили и не пришли к имению с вилами.
Цесарина нервно вертела на пальце кольцо. Стефан шагнул к ней ближе в неосознанном желании защитить.
– Этот человек не пошел ни к моему супругу, ни к брату… пока.
– Вернее всего, он лишится жизни, если заговорит о таком без доказательств.
– Посмотрите на меня, князь Белта, – сказала она тихо. – Я была осторожна… так осторожна все эти годы. Но мы с вами знаем, что это всего лышь маскарад. Нет ничего проще, чем подойти и сорвать маску.
Ее белые щеки согрел нежный румянец, витая смоляная прядь падала на глаза.
– Еслы человек этот, кем бы он ни был, раскроет тайну цесаревича… Я верю, что Лотарь постарается его защитить. Но вряд лы это ему удастся. Я хочу, чтоб хотя бы у меня на родине Лоти мог найти убежище. Я не желаю смерти Николае, но, если придется выбирать между братом и сыном, мне лэгко будет сделать выбор.
– Я не думаю, – очень медленно сказал Стефан, – чтобы у вас или у меня действительно был какой-то выбор…
– Вы правы. – Она осторожно, будто боясь спугнуть, тронула его за предплечье. – У нас его нет.
Столько времени он боролся с этим – боролся с самим собой, с того дня, когда понял, кем рожден и кого может породить. Стал завсегдатаем в доме на Малой набережной, прослыл букой, женоненавистником, Мать знает кем еще – не зря о них с Лотарем ходили слухи. Но теперь, когда он стоял к ней так близко, тишина между ними нетерпеливо звенела. Стефана пробила дрожь от мысли, что она – такая же, что с ней – позволено…
Жена его друга.
Цесарина Остланда.
«Да вы, Белта, никак в самоубийцы записались?» – ехидно спросил Лотарь.
Стефан не отступил, это было бы совсем неприлично. Но опустил глаза и застыл. Цесарина убрала руку и отошла к окну.
– Вы согласитесь встретиться с человеком нашей крови, которому я полностью доверяю?
– С тем, с кем вы танцевали на балу?
Она не оборачивалась.
– Вы угадалы, князь.
– Я почту за честь быть ему представленным, ваше величество.
С утра мир был до звонкости напряженным – того и гляди порвется нить, удерживающая его в сравнительном порядке. Стефан сперва думал, что один чувствует эту удивительную звонкость, что это последствие ночного угощения. Но и остальные, кажется, нервничали. С утра он устроил собрание и распек своих людей:
– Господа, ведь война еще не началась, а беспорядок у вас в делах уже не мирного времени. Мне сообщили, что двум нашим курьерам не разрешили выезд за Стену, оттого что у них не имелось выездных паспортов! Что за странная безответственность, ведь приказ цесаря был достаточно ясен, как и мой циркуляр… Паспорта были созданы именно для того, чтобы каждому курьеру не приходилось ждать особого разрешения. Если такие ошибки будут повторяться, боюсь, его величеству станет непонятно, к чему вообще он держит наш кабинет…
Наконец он разогнал всех, оставив только секретаря, и допоздна просидел за донесениями из Бялой Гуры. Когда он вышел из кабинета, коридоры были пустыми и гулкими. Он с удовольствием слушал эхо собственных каблуков. Но оказалось, что не он один задержался допоздна в кабинете, забыв об увеселениях.
– Ваша светлость, голубчик, – это озабоченное выражение лица, что все надели разом, как маску, начинало раздражать, – вы очень торопитесь? Не зайдете ли в мой кабинет, мне необходимо кое-что вам сказать.
Стефан вспомнил, как точно так же столкнулся в коридоре с Кравецем. Его едва не разобрал нервный смех. Не хватало только, чтоб и Голубчика назавтра недосчитались.
– Я весь внимание.
Генерал потер кукольную щеку.
– В городе аресты. Кажется, господина начальника тайной службы не убедил рассказ ваших висельников. Он теперь хочет найти сообщников.
Верно; бомбисты ничего не сказали, и теперь Клетт потащит на допросы переселенцев, тех, кто давно уехал и слышать ничего не желает о Бялой Гуре. А народ воспользуется этим, чтоб радостно погромить дома белогорцев – разве заслуживает другой участи гнездо заговорщиков?
– Господин Клетт не так давно заступил на высокий пост. А бомбисты преподнесли ему плохой подарок. Разумеется, теперь он проявляет немалое рвение…
Голубчик рассеянно покивал и продолжил:
– Вдобавок народ чрезвычайно зол на белогорцев за покушение на нашего цесаря. С народным гневом трудно совладать, когда злится чернь, могут пострадать и невинные. Я дам вам своих людей, чтоб проводили вас до дома, князь.
– На случай, если мне вздумается возвращаться длинной дорогой?
– Для вас сейчас любая дорога может стать опасной. – Генерал смотрел на него прямо. Дворцовая гвардия, которая подчинялась военному советнику, изрядно собачилась с особой цесарской охраной еще со времен цесарины. Удивляться тут нечему.
– Я с благодарностью принимаю ваше предложение, генерал. Однако вы не опасаетесь, что народный гнев может перекинуться и на других иноземцев?
– У посольского дома уже стоят солдаты, – отчеканил Голубчик. – Мы, разумеется, воюем, но не с послами же!
Что ж, если кто-то удивлялся, за что юнца произвели в генералы, – пусть посмотрит на него сейчас.
Голубчиковы гвардейцы выглядели внушительно: белые мундиры, золотые перевязи, тяжелые плюмажи. Разошедшейся черни хватит просто взглянуть на отряд.
Они должны были сопровождать его карету, но Стефан велел кучеру ехать домой самому, а у капитана попросил коня. Завтра снова будут смеяться, вспоминать провинцию: неприлично князю в Цесареграде ездить верхом, не на охоте. Стефан повел гвардейцев за собой в белогорский квартал.
Город едва виднелся на светлом, как бумага, полотне ночи – будто еле-еле обрисованный коричневой тушью. Только башни и купола были чуть лучше проштрихованы.
Стефану вспомнилась другая ночь, холоднее, чернее, когда он охотился на оборотня. В воспоминании и лес со старой церковью, и сам особняк Белта казались мелкими, тесными – по сравнению с окружившим его каменным лабиринтом. Не зря цесарина называла его провинциалом. Вот и Лотарю с его трона древняя, полная мифами земля кажется незначительной территорией…
Над белогорским кварталом не было зарева, которое Стефан втайне ожидал увидеть. Но шум раздавался ясно: крики, ругань – хоть выстрелов не слышно…
Возбужденная сбежавшаяся толпа – соседи в накидках поверх исподнего, дети, счастливые, что их не гонят в постель. И полностью одетые дюжие молодцы. Кто-то уже тащил за светлую косу перепуганную девчонку, двое других колотили беспощадными кулаками по двери ближайшего дома – авось поддастся.
– Р‐разойдись! – гаркнул капитан гардов.
– Да мы ничего плохого не делаем, ваша милость. – Развязный, тянущийся на гласных ответ показывал, что погромщики пьяны. Ленца, с которой детина отвечал, – что стража особого внимания на них не обращала.
– Мы помогаем! Сейчас этих крыс из нор повытащим, все легче брать будет…
– Разойдись, – повторил капитан, вытаскивая саблю. – Кому на виселицу захотелось?
Не хотелось никому, люди расступились. Но огонь в их глазах слишком хорошо разгорелся. Стоит уйти, и они снова примутся за дело.
Капитан подъехал к начальнику стражи.
– Отчего вы не уймете народ? Мы сопровождаем его светлость, а с тем, что вы тут затеяли, ни пройти, ни проехать…
Начальник явно робел – городской страже редко приходится сталкиваться с цесарской охраной.
– С вашего позволения, у нас приказ от самого господина Клетта!
– Да хоть от Господа Разорванного! Клетт вам поручил мещанские дома громить?
– С вашего позволения – снова начал стражник, – горожане нам помогают сдерживать бунтовщиков. А то ведь эти ублюдки разбежались. Говорят, в храм кинулись, убежища просить… Я туда уж послал наряд…
– Мне мало дела до ваших арестов, хотя если вы не можете поймать бунтовщиков, то как же плачевны дела у стражи… Но я еще раз настоятельно прошу вас утихомирить горожан. Или мне придется заняться этим самому на глазах у князя… который, без всякого сомнения, расскажет цесарю о вашей нерадивости…
Начальник стражи думал недолго.
– А ну, расходись, канальи! Охолони, сказано! По домам! Нечего тут смотреть! По домам, а ну!
Погромщики растерялись; начальник гаркнул своим подручным, и те направили коней в толпу, разгоняя «помощников» плетьми.
– Я хотел бы помолиться, – сказал Стефан капитану гардов. – Вы не обязаны меня сопровождать.