Тот только плечами пожал: приказ, мол. Отряд потрусил за Стефаном.
Как он и ожидал, у храма Руты Заступницы мрачной цепью тянулся заслон. Никого там не было. Стефан развернулся и, пришпорив коня, поскакал вглубь улиц.
Пока он ехал, на небе стянулись тучи, стало по-ночному темно. На маленькой площади у церквушки метались факелы, в их свете блестели алым аксельбанты городской стражи. Но на сей раз рядом держались двое конных из особой охраны.
– Именем цесаря! Выходите!
В ответ страже – чуть надтреснутым голосом:
– Прошу вас, господа, разойдитесь. Та, кто дает убежище, выше любого цесаря. Это право священно.
Отец Эрванн стоял, загораживая собой вход. Мать простирала руки над своим слугой, будто защищая. Маленький храм из замшелого камня стал укрытием, крепостью. И сам отец Эрванн, казалось, вырос, раздался в плечах.
Повязать солдаты успели только двоих: человека, одетого как погорелец, у ног которого лежала темная, видно прадедовская, сабля, и юношу с залитым кровью лицом – и серебряным браслетом на запястье.
Это еще что за Анджеево воинство?
Стефан дал шпор коню, выехал на площадь.
– Господа, что происходит?
Стражники отступили от отца Эрванна. Еще двое верхом, машинально отметил Стефан, остальные пешие.
И тут же себя одернул: ты что же, драться с ними собрался?
На лицах у стражи – явная, хоть и трусливая неприязнь. Но в лицо цесарскому советнику неприязнь не выскажешь.
Пока.
– Мы пришли арестовать преступников, ваша светлость.
Факел – совсем близко, едва не опалил волосы. Стало весело и зло, будто крови глотнул. Пришлось напомнить себе, что в пяти шагах люди Голубчика. Может, генерал и хочет столкновения с Клеттом – но не такого же…
– Я не вижу здесь преступников. Я вижу распоясавшуюся чернь и стражу, атакующую храм. Нападать на дом Божий запрещено указом цесаря.
– Так ведь враги цесаря там и прячутся! – Человек, одетый в неприметное темное платье, подъехал к Стефану вытащил из-за голенища свернутый лист бумаги. – Извольте, вот приказ об аресте.
На бумаге – заботливо вычерченный список имен, разборчивая подпись Клетта. Фамилии все мещанские. Заговорщики, ей-же Матери…
– Отойдите от храма. Если не станете пугать доброго отца, он наверняка сможет уговорить преступников сдаться. Вы ведь не желаете, чтоб цесарю было доложено, что вы напали на храм?
Он и не заметил, как гвардейцы Голубчика молча выстроились за его спиной. Темный усмехнулся в усы. Стефан почти почувствовал себя лишним.
– Я бы попросил вас отпустить моего гонца. Молодой человек приехал издалека, влез в драку, защищая соотечественников… постыдное поведение, разумеется, но юность, полагаю, может его оправдать.
– Отчего это ваш посланник бросается на людей?
Стражник развязал Стацинскому руки; тот брезгливо шевельнул плечом, сбрасывая чужое прикосновение.
– Благодарю за содействие. Я сам допрошу его и приму меры.
– Как будет угодно вашей светлости, – скрипуче сказал темный, – но я нижайше просил бы вашу светлость ехать домой. Здесь нехорошо…
– Это я, – проговорил Стефан, – приказываю вам разойтись. Немедленно.
– Умоляю простить, ваша светлость, но у нас свой приказ. Заговорщиков надлежит схватить.
Стефан сжал коленями конские бока, подъехал к нему вплотную.
– Да вы забылись, – сказал он нарочито тихо. – Вы кому смеете отвечать?
«Белогорскому предателю» – ясно читалось в налитых кровью глазах.
– С цесарским советником спорить вздумали? Жарко стало в столице, на Хутора захотелось?
Надо же – как в его тон пробрались интонации Лотаря. Даже добрый отец испугался.
– Князь, прошу вас…
Стефан чуть подал назад. Вовремя – внутри разворачивалась жажда, распускалась жгущим ядовитым цветком.
– Простите, ваша светлость, – деревянно сказал темный. – Никак не желал дерзить. Всемерно… сожалею.
Он поправил воротник, кивнул стражникам. И в этот момент с небес грянуло, из расколотых молнией туч хлынуло, тут же залив площадь и в мгновение промочив накидки стражников. Те потрусили прочь – грохоча копытами, громыхая оружием, будто обещая – еще вернемся, и тут же скрылись за непросматриваемой стеной дождя.
Стефан забежал в храм вслед за добрым отцом, подхватившим под руку Стацинского. Он поежился, переступив порог: показалось вдруг, что из нефа повеяло могильным холодом, хоть внутри было надышано, горели свечи. С холодом пришло и чувство тревоги, неуместное там, куда прежде приходил он за покоем. Стефан потер виски, пытаясь прогнать головную боль, и осмотрелся.
Церковь стала похожа на полевой лазарет. В трепещущем свете блестела кровь на лицах раненых. Некоторых уложили на скамьи, и над ними теперь суетились женщины. Некоторые молились, сгрудившись у самого алтаря. У стены рыжий служка поил из кувшина перепуганных детей.
Те, кто сидел на скамьях, на полу вдоль стен, были спокойны, но лишь оттого, что еще не опомнились от удара. Молчание, нарушаемое только шепотом и невнятным гудением молитв. Четкая картинка начавшейся войны. Странно, что разразилась она именно здесь.
– Вовремя же Матушка дождя поддала, – бормотал добрый отец, – разверзлись, значит, хляби небесные…
Стефан кивнул, вытирая ладонью капли, попавшие за воротник.
– Да вы насквозь промокли, светлый князь. Не откажите пройти в мою каморку, я хоть рушник вам дам… Да и хлопца надо бы усадить, едва на ногах…
Он помог доброму отцу оттащить Стацинского в боковую каморку, на первый взгляд не содержащую ничего, кроме книг. Потом уже глаз различил кушетку, кованый сундук, таз для умывания в углу. Но книги были везде, будто по каморке пронесся странный шторм, оставив их за собой вместо песка и гальки. Стефан рассматривал их, пока отец Эрванн устраивал юношу на сундуке. Старые, запыленные свитки, составленные, верно, самим добрым отцом сборники песен в мягкой ткани. Но было и другое – легкие томики, исписанные языком Древних, который для Стефана – как почти и для всех теперь – оставался бессмысленными рунами. Были древние фолианты из тех, на которые и дышать страшно.
Отец Эрванн замер на секунду, приложив руку ко лбу, лицо его дрогнуло – и он превратился из храброго воина Матери обратно в пожилого недоумевающего человека с багровым лицом.
– Не угодно ли вам, князь, нервы успокоить посредством горячительного?
– Помилуйте, разве Добрая Мать велит пить?
– Велеть не велит. Но когда у ее слуги полон храм беженцев, а руки дрожат – думаю, Она отвернется и не заметит. Приняли бы и вы, сын мой, кружечку…
Из-за книг в тесной библиотеке он вытянул глиняный кувшинчик.
– Это, светлый князь, еловая настойка. Напиток домашний, хороший, из дому привезли.
Он разлил зеленоватую жидкость по двум серебряным кубкам. Запахло хвоей.
– Я, пожалуй, предпочту сохранить голову трезвой.
Его от одного взгляда на серебро замутило, из холода неожиданно бросило в жар, и невыносимо хотелось вон отсюда, на свежий ночной воздух, в дождь. Шея под медальоном горела и саднила, Стефан то и дело тянулся почесать под воротником и надеялся, что служитель этого не заметит.
– Как пожелаете, светлый князь. – Добрый отец осушил кубок одним глотком. – Надеюсь, вы простите меня за такое скромное убежище, – в тоне его слышалась смиренная гордость человека, которому дано меньше, чем многим, и в то же время неизмеримо больше. – Здесь мы под покровительством Матери. Лучшего приюта и искать не стоит…
Отец Эрванн, смочив тряпицу в еловой настойке, стал протирать Стацинскому ссадину на голове. Похоже, он считал настойку панацеей как от внешних недугов, так и от внутренних…
– Ваша библиотека сделала бы честь княжеской, – проговорил Стефан, оглядываясь вокруг и узнавая.
– Вот я и боялся, что они принесут огня…
– Упаси Матушка, что за мрачные у вас идеи. – Слова прозвучали пусто, потому что он вспомнил Дольну Браму.
– Извольте посмотреть, – сказал отец Эрванн с немалой гордостью, – вон там Metamorfosis de la palabra Сильвестра Сальванского, а рядом «Учения о природе» Велистрата Родненского, эту копию мне пожертвовал один добрый человек…
Насколько знал Стефан, Велистрат в Остланде был запрещен.
Отложив тряпицу, добрый отец потянулся к полке за книгой. Огоньки свечей неуютно дергались. За окном снова прогремело.
– А это моя гордость… легенды нашего края, сам я их собрал, сам переплел. Угодно будет прочесть про панночку-утопленницу или о графе-медведе – извольте…
– Знаю я о том графе. Его имение было по соседству с нами… А кто же делал иллюстрации?
Стефан раскрыл наугад врученный ему увесистый том. И не странно ли – в такую ночь говорить о книгах…
– Один брат приюта святой Брид, у нас дома, уж такой талант…
Кажется, он расписывал дальше таланты иллюстратора, но Стефан его уже не слышал. Потому что увидел на тесной полке знакомую книгу.
– Ну, ну, хлопец. – Отец Эрванн легко потряс Стацинского за плечо. Тот прикрыл глаза, голова у него начала клониться набок. – Спать-то ему и не надо… Ну, позже отоспишься.
– Не беспокойтесь, у этого юноши очень крепкая голова. Как он здесь оказался?
– Ваш друг – достойный молодой человек. Он привел нескольких постояльцев из гостиницы, полагал, что здесь им будет безопаснее… А после сцепился с городской стражей. Я бы оставил его здесь, но ведь они вернутся…
– Не вернутся, если вы отдадите им зачинщиков.
– И кого же мне выбрать в зачинщики, светлый князь?
– Мужчин. Желательно бессемейных.
– Они все равно придут. Что мне делать с остальными?
– Есть у вас чернила?
Добрый отец покивал, вытащил чернильницу, перо и лист дешевой бумаги. Стефан написал короткую записку, завернул в бумагу свой перстень и отдал священнику.
– Отправьте человека к моему секретарю. Он сделает всем выездные паспорта, пусть выезжают тотчас же, не ждут утра. Я не могу ручаться, что паспорта эти долго будут действительны…
Отец Эрванн поблагодарил и вышел, а Стефан воровато потянулся за книжкой.