Тяжелый фолиант с бурой обложкой, на которой сияло тусклым золотом рассветное солнце, был точь-в-точь как тот, что Стефан видел дома. На хрупком титульном листе было начертано: «История вампиров, вурдалаков и прочих монстров, кровь сосущих, для опыта и научений братьев ордена Святого Анджея, врага всякой нечисти и защитника Матери нашей, написанная братьями Евгением и Криштофом».
Стефан опустился с книгой в низкое расхлябанное кресло и скоро уже не слышал встревоженного шума из нефа и успокаивающего голоса отца Эрванна. Он забыл о Стацинском, о своей тревоге и о том, что насквозь промок. Только время от времени убирал мокрые пряди со лба, чтоб вода не капала на страницы – желтые, твердые, шелушащиеся. Сколько же фолианту лет?
В сей поучительной книге описаны не только способы борьбы с вампирами, но также и все привычки и обычаи нечестивого племени, поскольку, по словам благословенного Жеральта, славного охотника Ордена нашего, лишь тогда можно успешно бороться с Врагом, когда знаешь его так, как бы и друга своего не знал. Оттого здесь мы собрали все поведанное братьями нашего приюта и теми, кто воочию узрел врагов рода человеческого, как и самими вампирами поведанное. Не для искушения собрали мы эти рассказы, но для того лишь, чтоб всякий мог изучить привычки тварей и далее действовал со знанием.
Стефан по-детски послюнявил пальцы и начал листать, охваченный нетерпением, словно сейчас мог прийти отец и отобрать книгу.
…обычай же «кровного братства», хотя и называется теперь священным, есть по сути своей зло, ибо перенят у вампиров. Сперва знать обменивалась кровью с себе подобными, как Михал с кровными братьями. Нередко бывало, что один брат носил с собой меч, куда заключена была душа другого. После же не было большей чести для вассала, чем обменяться кровью со своим хозяином-вурдалаком, оттого что, выпивая кровь господина и получая его кровь в дар, обретал он бессмертие.
Если же такому удавалось привлечь смертную женщину, то семя его давало полукровку. Такие полукровки рождаются и по сей день. Подобный вампир может расти как обычный ребенок, зла в себе не имеющий; именования и другие таинства в храме принимает он без всякого ущерба. Но порой зло в нем одерживает верх, и оттого случаются приступы и судороги, которые иначе, чем кровью, не успокоить.
Душа дитяти чиста, и злу трудно возобладать над нею. Дальше же может быть два пути, которые скромные слуги ваши имели возможность наблюдать. Или же зло берет верх, тогда дитя теряет невинность и вместо первых любовных игр начинает охоту; таких следует истреблять в первую голову, ибо жар их ведет ненасытный и смертей они причиняют бесчисленное множество. Другие же полукровки юность переживают благополучно, лишь приступы и судороги становятся чаще. Однако же момент перехода их в истинного вампира случается в возрасте, когда зачавший их враг перестал быть человеком. Полукровка хиреет, поскольку человеческая пища более не насыщает его; организму не нужно ни еды, ни воды, ни солнца, он требует одной лишь крови. Если крови ему не давать, такой полукровка умрет смертью мучительной, но все же человеческой, и после смерти зло более не будет властно над его душой, а душа за муки будет принята в чертоги Матери. Однако жажда крови сильнее разума, и редко подобное существо умирает своей смертью. Оно начинает искать пищи и сперва берет ее помалу, затем помногу, и чем больше берет он крови, тем меньше остается в нем человеческого и светлого, тем хуже терпит он солнце и все, что нашей светлой Матерью послано. Если прежде был он верующим, то перестанет ходить в храм и из дома уберет образа, оттого, что смущают они зло, живущее в нем. Такое превращение длиться может несколько лет, и тут необходимо братьям нашим вмешаться, ибо, если будет полукровка убит в это время, душа его освободится ото зла…
– Это, без сомнения, интересное чтение, ваша светлость. – Стацинский очнулся, сидел, нахохлившись, на сундуке. Бледный, в одной рубахе, намокшей по вороту. На лбу не до конца засохла струйка крови. Смотрел он сурово, с детской серьезностью сжав губы. Этакий призрак, его личное возмездие, следующее по пятам… – Вы не найдете там о себе ничего, что уже не знаете.
– На вашем месте я бы задался вопросом, откуда у доброго отца такая книга. Или ваш Орден торгует ими с лотков, как бретцелями?
Мальчишка мотнул головой и поморщился.
– Что же, отец Эрванн из ваших?
Стефан вспомнил, как тихий голос священника разносился на всю площадь, удерживая солдат. «Магов у нас осталось всего ничего», – сказал тогда пан Ольховский. Возможно, он ошибался…
– Насколько я знаю, нет. Но я, – сказал Стацинский с горечью, – как оказалось, не так много знаю об Ордене.
Он поежился, потер руки. Стефан кивнул на так и не пригубленный кубок.
– Вы говорили, что кто-то желает меня убить. Вы так и не знаете, кто это может быть?
– Я думал. – Стацинский сел на деревянную табуретку неуверенно, выставив руку вперед, как слепой. – Я потому и приехал… что думал. Кто-то просил вашу жизнь у Ордена. Только мы не наемники.
– Это я уже слышал. Вы убиваете только во славу Матери. И вы, разумеется, не знаете, кто обращался в Орден.
– Не знаю. Но это человек, который знает Старшего брата. И который не побоялся прийти к нему с такой просьбой
– Оттого ли, что он дает Ордену деньги, – или оттого, что вы на его земле?
Стацинский только покачал головой – и тут же за нее схватился.
– Сможете вы дойти до посольского дома?
– У вас есть поручение, князь?
– Верно. Передайте графу Назари, что если уж он вздумал компрометировать меня, подсылая молоденьких юношей, то вот ему мой ответ…
– Простите? – Если б зрачки мальчишки не ходили ходуном, наверное, взгляд вышел бы грозным.
– Не беспокойтесь, граф Назари поймет все правильно. Вы скажете, что я просил отправить вас с людьми из посольства, которые уезжают на родину. Боюсь, с белогорским паспортом вас задержат. В вашем возрасте естественно считать себя неуязвимым, но поверьте, если вы попадетесь Клетту, он найдет, как вас… уязвить. Постарайтесь добраться до генерала Вуйновича. Я хочу передать ему кое-что на словах. В последнее время я не слишком доверяю бумаге…
На следующий день Стефан прибыл во дворец неоправданно рано – но, как оказалось, опоздал. Его величество уехал на пикник с госпожой Миленой и сказал, что будет только вечером, на Совете. Том самом, где Стефан должен был наконец представить комиссию по Пинской Планине.
Стефан вздохнул – к вечеру цесарь будет в курсе ночных похождений своего протеже – и отправился к себе в кабинет. Секретарь был уже там, разбирал утренние письма, потирая заспанные глаза. Увидев Стефана, он поклонился и молча положил на поднос перстень.
– Я сделал, как было указано в записке, ваша светлость…
Манжеты его строгого сюртука пообтрепались. Стефан подивился, отчего тот не купит себе новый – если уж не хочет упорно разодеваться в золото и шелка, как остальные. Секретарь выглядел олицетворением канцелярской крысы; казалось, с тем же удобством он расположился бы в конторке почтового служащего или в городской управе.
Стефан отодвинул поднос.
– Это предназначалось вам в подарок…
– Ваша светлость желает одарить меня всего лишь за то, что я исполнил свой долг?
– Я… не хотел вас оскорбить, – медленно проговорил Стефан.
Перстень остался на своем месте.
Стефан правил в последний раз меморандум о Пинской Планине, когда секретарь, вернувшись из приемной, подал ему на подносе записку.
Надвигался закат, первые едко-розовые лучи уже прорезали небо; Стефан чувствовал их через задернутые занавески. Он покачал головой.
– Кто бы это ни был, я приму его завтра.
– Прошу вас, ваша светлость, это важно…
Стефан развернул записку.
Господин Клетт ждет вас у кабинета с охраной. Я могу вывести вас по черной лестнице.
И его голова полетит…
– Что ж, я как раз желал переговорить с Клеттом… Пригласите его, а сами идите. Моей милостью вы плохо спали этой ночью и заслужили отдых.
– Ваша светлость, я…
– Идите, – с нажимом повторил Стефан. – И возьмите перстень. На случай, если наш разговор с господином Клеттом… затянется, я бы хотел, чтоб у вас была память обо мне.
Несколько мгновений секретарь не сводил глаз с его лица. Потом взял перстень, сжал в кулаке, низко поклонился и вышел.
– Полагаю, вы пришли объясниться по поводу безобразных погромов, что горожане учинили с вашей подачи?
Клетт осмотрелся.
– Как у вас темно, ваша светлость…
– Я страдаю мигренью. Из-за вас мне ночью пришлось уговаривать стражу не нападать на храм – на дом Божий, ради всего святого…
– Это досадное упущение… хотя не понимаю, каким бы образом я смог повлиять на городскую стражу, это не мое ведомство. Но мне бы хотелось сегодня говорить с вами о другом… Это деликатный вопрос, возможно, удобнее будет обсудить его у меня в кабинете?
От слуг и секретаря он мог еще отговориться головной болью, но от тáйника так не отделаешься. Если Стефану повезет, Клетт отведет его в глухой кабинет без окон.
Но из того кабинета можно не выйти вовсе.
Приказа об аресте у тáйника явно не было, иначе с ареста он бы и начал – громкого, со всеми церемониями, так, чтоб на весь дворец было слышно. Но лицо светилось нетерпением, как после исчезновения Кравеца. Что же он мог отыскать, раз теперь едва не подскакивает на месте, как собака, завидев вдалеке хозяина?
– Что ж, – Стефан поднялся из кресла, – если вам будет так угодно, Клетт.
В коридоре его ждали. Четыре человека. Видно, посчитали, что совсем он стал бумажным червем и большего не стоит…
Представилось на секунду: вот он выхватывает саблю и расшвыривает Клеттову охрану, кого-то закалывает, остальные пятятся, опешив, не привыкли к такому во дворце. Он выбивает у Клетта оружие, хватает его за волосы и рвет горло…