на щеках безнадежно больного перед самой смертью.
– Мой цесарь, я…
– Да идите же. Идите, пока я могу вас отпустить.
Часть втораяБунтовщик
Глава 16
После Стефан все делал в последний раз. В последний раз вышел из кабинета цесаря, почти ощутив, как взгляды гардов у дверей ввинчиваются ему в спину. И каждый шаг по мозаичному паркету был последним – больше не шагать князю Белте по дворцовым коридорам… Встреченные по пути знакомые отводили глаза. А они ведь идут на Совет, куда Стефан тоже собирался всего несколько часов назад… Будто и не было этих семи с лишним лет – как пожаловал Белта сюда опальным бунтовщиком, так и отбывает. От этой мысли стало весело.
– Князь Белта?
– Ваше высочество. Опять сбежали с уроков?
Мальчик покачал головой. Сказал неожиданно серьезно:
– Говор-рят, вы уезжаете. Это пр-равда?
Цесаревич не так давно научился выговаривать «р» и всякий раз произносил ее с нажимом.
Стефан кивнул:
– Мне действительно придется покинуть Остланд, ваше высочество.
Вырос будто сам собой посреди коридора один из новых дядек Лоти. Скорее всего, нанятый по рекомендации Клетта.
– Ваше высочество, не нужно задерживать князя Белту. Ему необходимо отбыть на родину.
Ребенок, будто и не слыша, вцепился Стефану в рукав.
– Вы скор-ро вер-рнетесь?
– Этого я не могу вам обещать.
Лоти глядел на него прямо, закусив губу. Что-то в его чертах было от Донаты, но глаза он определенно унаследовал от отца. Протянул руки к Стефану и, прежде чем воспитатель успел возразить, уже обнимал за шею. Крепко – будто знал наверняка, что больше не увидит. Стефан прижал его к себе, думая о той коробке с солдатиками. А он даже не успеет еще раз поговорить с Донатой, теперь уж до него глаз не спустят до самой границы…
– Подождите, – сказал мальчик, когда Стефан поставил его на землю. – Вот. Это… на память.
Он достал из кармана и протянул игрушечного офицера – оловянного, слава Матери, хоть и богато разукрашенного. Из того войска, что у цесаревича защищало стены Креславля. Войска Яворского.
– Благодарю вас. Это… ценный подарок. Я буду его хранить.
– Ваше высочество, достаточно. – В голосе воспитателя теперь слышалась сталь. Но цесаревич недаром был сыном Лотаря и Донаты из дома Шандора.
– Оставьте, – сказал он, не оборачиваясь. – Я могу попр-рощаться с др-ругом.
Больше Стефану, пожалуй, прощаться было не с кем. Разве что с чеговинцем – но тот и сам не сегодня завтра покинет столицу…
Платой за дружбу с цесарем была отчужденность от остальных придворных. Стефан и прибыл ко двору чужаком, но со временем его бы, возможно, полюбили – хотя бы как диковинку. Ведь были при дворе белогорцы, только в чинах пониже. Но сперва Стефан сам чурался двора – да и с ним небезопасно было бы заводить связи при цесарине, – а после ему не простили возвышения.
Цесарь завел себе игрушку – кто же станет удивляться, если завод у игрушки сломался и его величество изволил ее выбросить.
Дома Стефана встретили беспомощные взгляды слуг – что удивительно, не злорадные. Как оказалось, в особняке прошел обыск. Как тогда в кабинете Кравеца, ящики были вынуты из письменного стола, шкафы разорены, секретеры взломаны, а бумаги, сочтенные безынтересными, устилали пол.
– Вам следует покинуть город до утра, – заявил человек в форме цесарской охраны, которого Стефан не знал. – Извольте взглянуть на предписание. Вы можете собрать личное имущество. Остальное будет возвращено в казну.
Рассчитать слуг ему не помешали. Кухарка прослезилась, промокнула глаза передником и несколько раз осенила хозяина «рогаткой» – полузабытым знаком Разорванного. Стефан вспомнил, что она кормила его изо дня в день мясом с кровью, ничего не спрашивая, и щедро добавил ей к жалованью. Камердинеру достался еще один перстень. «Личное имущество» уместилось в нескольких сундуках – князь Белта уезжал налегке, как и приехал.
Томик древней поэзии, подаренный ему Лотарем, он было решил оставить. Но потянулся к нему против воли, взял в руки, перелистал.
– Говорят, автор этих стихов когда-то жил в Левом крыле дворца. Он был, как и вы, заложником.
– Как я понимаю, его присутствие здесь не спасло его народ от гибели…
– Книга ваша, Белта. Теперь это всего лишь непонятная вязь, но, кто знает, возможно, когда-нибудь ее сумеют разобрать. Не вечно вам носить мне заморские романы, я хочу сделать ответный подарок…
Ладонь Стефана скользила по хрупкому шелковистому переплету.
– Я… безмерно благодарен вам, ваше высочество. Как вы полагаете, о чем эти стихи?
Глаза Лотаря загорелись жадным блеском:
– О свободе.
Стефан вздохнул и осторожно убрал книгу в дорожную сумку. Кроме нее, он мало взял из дома: только снял со стен подаренные Ладисласом картины да забрал несколько вещиц, преподнесенных заграничными послами в то время, когда он еще верил, будто можно помирить Остланд с Шестиугольником. Но, оглянувшись в последний раз, нашел дом безличным, как меблированные комнаты, где ни один жилец не в силах оставить заметный след.
И хотя собирались спешно, суетно, под взглядами распространившихся по дому тáйников, – настал уже глубокий вечер, когда Стефан вышел во двор. Слуги потянулись следом. Облака, нависавшие над столицей несколько дней, рассеялись, и в белесом свете прекрасно был виден двор, карета, лошади, раздувающие ноздри в ожидании.
Рядом двое конных – не тех, что следовали за ним до дома. Один из них спешился, поклонился.
– Разрешите представиться, ваша светлость, Ференц Лепа, особая цесарская охрана. Нам поручено проследить, чтобы вы благополучно добрались до дома.
– Вот как – до дома? Не до границы?
– В белогорских лесах сейчас опасно, ваша светлость.
Обращались с ним на удивление учтиво – оттого, наверное, что предстояло отвезти его не на Хутора, а в противоположную сторону.
– Я предпочел бы людей Го… генерала Редрика. Хоть, полагаю, у меня нет возможности выбирать…
Лепа разумно промолчал. Стефан забрался в карету – лошади, стоило ему подойти, зафыркали, забеспокоились, – сдвинул шторку на окне и вдруг осознал, что уезжает.
Уезжает как вор, под покровом ночи. Карета торопливо миновала набережную, над которой высился и сверкал огнями цесарский дворец; проехала мимо громады сада, где они с Лотарем выстроили немало воздушных замков; прогремела колесами по булыжникам площади, где стояла виселица. В чеговинском посольстве горели окна – там наверняка тоже собирают вещи. Когда выехали из города, сквозь смятение и обиду забился в сердце восторг – в такт перестуку копыт.
Он едет домой. Всего несколько дней – и он увидит отца. Увидит Юлию. Потреплет по холке Рудого, если пес еще жив.
Домой.
Карета подскакивала на ухабах, и в такт ей мельтешили мысли. Поехал ли в Бялу Гуру Стацинский? Или послал все поручения к псам и отправился прямо в Орден, решив, что не анджеевцу служить такому, как Белта?
Стацинский приехал не зря. Он сказал что-то важное тогда в храме, но на Стефана слишком давили стены – а теперь не получалось вспомнить что…
Тот, кто может себе позволить обратиться к Ордену…
Тот, кого в Ордене считают своим…
К Стене они прибыли через несколько дней, под самый вечер. Стефан задремал, и ему приходили странные видения, раздробленные дорожной качкой. Мерещилась Доната; она протягивала ему игрушечного знаменосца, отчего-то серебряного, но отказаться было бы невежливо; Стефан сжал солдатика в ладони, чувствуя, как руку жжет огнем. Знаменосец превратился в Стацинского, а потом – в Лотаря. Тот открыл гигантскую птичью клетку и сказал: «Летите, Белта, пока я могу вас отпустить».
Он ведь не так давно выезжал из Остланда, но вспоминалось это сейчас будто отрывок из другой жизни. Теперь на границе было куда оживленнее, у каменного подножия выросли новые казармы. Считалось, что ни один враг не может проникнуть за Стену, – но береженого цесарь бережет.
У Стены простояли долго. Нечасто начальнику пограничной стражи выпадает возможность утвердить свою власть над вельможным князем, хоть и опальным. У охраны долго проверяли паспорта, так что Лепа не выдержал и стал уже клясть пограничников на все лады. Наконец во двор перед казармой вышел заспанный магик, пошептал воротам, и те открылись.
Воздух «по ту сторону» казался как будто свежее. Всего лишь иллюзия. Но когда Стефан не выдержал и оглянулся на сомкнувшуюся Стену – он чувствовал себя не изгнанником, за которым захлопнулись двери приюта, а заключенным, выпущенным из крепости.
Ночь провели на постоялом дворе, чтоб дать лошадям отдохнуть. Стефан мог бы напроситься в гости к одному из местных хозяев – те приняли бы князя «из самого Остланда» с удовольствием. Но Белта не хотел показываться вот так – с охраной, не желал терпеть любопытства и сочувствующих взглядов, в особенности если сочувствие окажется непритворным.
Почтовая станция, где они заночевали, была чистой, хоть и небогатой. Стефан отправил домой курьера – дать знать домашним о своем приезде. Задержался в зале, пока хозяин, польщенный его вниманием, рассказывал последние слухи. Бойко арестовали; Университет в столице закрывают до следующего распоряжения. Болтают, теперь и у нас станут забирать в солдаты: все нос воротили, а теперь небось под ружье некого ставить… Говорят, в Планине дражанцы ведут себя как дома – ничему не научились. А тамошние и протестовать боятся, а то ведь будет, не дай Матушка, как в прошлый раз. А в Планине опять бомбисты того зверя, прошу извинения, полковника Хортица прибить пытались, да не вышло… И непонятно вовсе, светлый князь, куда катится наша бедная Бяла Гура, вот знающие люди говорят, война скоро, а по-вашему как будет, очень интересно бы мнение вашей светлости узнать, уж простите за нескромность…
До спальни Стефан дошел только перед рассветом, плотно задернул шторы и заснул свинцовым сном.