Вечером Стефан спустился к реке, к тому камню. Нагнувшись к воде, долго тер ладони – ему все казалось, что земля не отмоется.
«Если бы я воспользовался даром – мог бы я дать псу вечную жизнь?
А отцу?»
Он устроился на камне, вглядываясь бездумно в темную зеленоватую воду, отороченную у берега ярко-зеленой ряской. По воде бежала легкая рябь – волнистая, будто волосы хозяйки Длуги.
Он не обратил внимания на шаги за спиной, пока не услышал:
– Друг мой, да с тебя можно писать картину! «Князь Белта у себя в имении размышляет о судьбах Бялой Гуры». Как думаешь, позвать мне художника?
Вот теперь Стефан обернулся, вскочил. Корда стоял на берегу, опершись спиной о платан, со своей обычной улыбкой – будто он и хотел бы, чтоб улыбка была насмешливой и циничной, – но не в силах сдержать искреннюю радость. Стефан одним прыжком взобрался наверх, заключил друга в объятия. Пожалуй, только Марека он сейчас больше желал бы увидеть.
– Матерь добрая, Стан, откуда? Да ты стал совсем чезарцем… Как же тебя пропустили через границу?
От Корды и пахло по-заморски. Резкого аромата анисовой воды не перебил даже неумолимый и тяжелый дух дороги. Сквозь анис пробивался запах нездешнего травяного дыма.
– По протекции. – Корда отстранился и рассматривал Стефана. – Ты, мой друг, выглядишь очень бледным. Говорят, тебя пытались убить по дороге…
– Да… много развелось разбойников. Кто же оказал тебе протекцию?
– Я приехал сюда как личный поверенный семьи Монтефьоре.
– Лучше оставь эту службу, Стан. Со дня на день чезарцев начнут хватать на улицах…
– Я попросил расчета. Потому и приехал к тебе. Надеюсь, что ты будешь меня содержать.
– Боюсь, тогда мне не хватит денег на мировую революцию…
– Ну что ты, я не так уж дорого обойдусь.
– Верно. Пожалуй, ты будешь рад три раза в день питаться у пани Гамулецкой. А она не станет брать с тебя за пиво…
– Полно, – чуть обиженно сказал Корда, – давай лучше поговорим о твоих сердечных делах. По столице ходят слухи, будто ты соблазнил ее величество и обманутый муж поскорее выставил тебя за Стену. Что из этого правда?
– То, что меня выставили.
Когда они выбрались на дорогу, Корда тронул его за рукав.
– Мне так жаль, Стефан, так жаль… Ты хотя бы успел?
– Нет, – бросил Стефан.
Стан расспрашивать не стал, сочувственно сжал его предплечье. И молчал, пока не дошли до дома.
Они сидели в гостиной, в последних лучах дневного солнца, залившего подоконник и кресла, как прогорклое масло. Ядзя принесла рябиновку. В отличие от Стефана, Корда вспомнил о гостинце и вынул из кармана ожерелье цветного стекла. По темному дереву стола рассыпались радужные блики, Ядзя счастливо заахала.
Стан набил трубку странной смесью, распространяющей по всей гостиной тревожащий, хоть и приятный запах.
– Уж не коччу ли ты приучился курить в Чезарии?
– Листья падуба, мята и лаванда. Такая же невинная смесь трав, что в твоем эликсире. Но ей-же-ей, никогда не мог понять, как ты пьешь эту гадость. Все-таки жизнь в Остланде извращает вкусы…
– Я бы мог сказать то же о Чезарии, если бы не знал, что ты остался патриотично верен пиву у Гамулецкой…
Корда оживился было при воспоминании о пани Руте, но потом сказал серьезно:
– Я провел несколько дней в столице. Все судачат о смерти князя, и все растеряны. Они думали, что кто-то из стариков возглавит восстание…
– Стариков не осталось, – сухо сказал Стефан. – Остались мы.
– О нападении тоже болтают.
– Что говорят?
Корда пожал плечами.
– Разное. Но ходят слухи, будто цесарь пожалел, что так просто отпустил старого друга, и послал за ним убийц. На белогорскую землю, чтоб остландскую не марать.
– Ну что ж, я это заслужил.
Корда понял.
– И об этом я слышал. Мол, будет князю Белте урок, как с Остландом дружбу водить… Но род Белта жалеют. Убьют тебя – и все, род прервется…
– Им нужен Марек.
Не запятнанный предательством, чудесно возвращенный к жизни Марек Белта. Стоит ему въехать в Швянт на белом коне, во главе войска – и город будет взят. И на Большом совете Мареку отдадут голоса даже те, кто Стефану не подаст руки.
Вот только Марек – понять бы где, в Чеговине или в Чезарии, – и без помощи Стефана до города не дойдет…
– Он знает?
– Я сам узнал, только добравшись до Швянта.
– Вот и хорошо.
– Такого не утаишь, Стефко. Мы пока еще не за Стеной, рано или поздно новости просочатся.
Стефан провел рукой по глазам.
– Марек будет ехать домой. К отцу… Брат мог сколько угодно дерзить ему, но все это… потешное войско, все его разъезды по Чезарии – это только ради отца, Стан.
Марек с самого детства считался драчуном и горячей головой; даже став в юности дуэлянтом, Стефан не мог тягаться с братом – да и охоту к поединкам отец быстро у него отбил. И детским чутьем Стефан угадывал, что отцу – который и сам был бунтарем – дерзость и ребячества Марека дороже, чем его, Стефана, размеренное послушание. Но бунтарство брата шло от ясного подросткового чувства справедливости. Он не носил в себе осколок ночи, как Стефан, не напоминал о безвозвратно и бесславно утерянном.
– Марек считает тебя отцовским любимчиком, – тихо сказал Корда. – Я не привез тебе от него письма, мы побоялись. Сейчас не время для детских шифров.
– Ты говорил, что приехал с посольством…
– Ты полагаешь, посольские законы теперь защищают от обыска? Напротив. Но мне есть что тебе рассказать.
– Как он?
Корда замялся. Матушка, не хватало еще, чтоб с Мареком что-то случилось. Стефан всегда успокаивал себя мыслью, что хотя бы Марек, в залитой солнцем Флории, у короля Тристана за пазухой, – в безопасности. Но эти его разъезды… Чего стоит заработать лихорадку, ввязаться в драку, попасть в руки к разбойникам…
– Тьфу, тьфу, Стефко! Ничего такого. Твой брат женится, только и всего.
– На ком же?
– На Джованелле Монтефьоре. Наследнице Монтефьоре, если тебя это интересует.
Монтефьоре. Те, кто продал Мареку оружие.
Ты не знаешь, что это за люди, Стефко…
– Марек… Матерь добрая, я-то думал…
– Думал, добрый король Тристан отдаст ему дочь в жены?
Очевидно, нет. Оловянные солдатики годятся, чтоб играть в них, но игрушки остаются игрушками.
– Не печалься так, Стефан. Эта Джованелла весьма хороша собой.
– Прекрасно. Мы породнимся с торговым домом.
– У которого достаточно денег, чтобы купить весь Швянт вместе с льетенантом. Я бы на твоем месте радовался, что твой брат не будет голодать, когда ты разоришься на восстании. Не говоря уж о запонках.
– Прости?
– Ты ведь согласился меня содержать, помнишь? Тебе придется покупать мне запонки. Желательно – золотые.
– Избаловали тебя чезарцы. Сойдемся и на серебряных. – Он против воли рассмеялся. – Мать добрая, Стан, как я рад, что ты приехал.
– Я и сам рад быть дома. А теперь сделай милость – расскажи, кто на самом деле хотел тебя убить.
Стефан пожал плечами:
– Дражанцы.
Ему показалось, что в зале невыносимо душно; он подошел к окну, нетерпеливо отдернул колеблющуюся занавесь.
«Дражанец», – признался тот, кого Стефан убил.
«Кто-то, кто достаточно хорошо знает Орден», – сказал Стацинский, которому, как оказалось, в Ордене поверяли не все.
Домн Долхай вряд ли желал, чтоб к власти в Драгокраине пришли те, кого он отлавливал по кладбищам в первозданном наряде…
Если бы посол сообщил, какой крови остландская цесарина, – трудно представить, что за смута разыгралась бы в Драгокраине – и в Остланде. Если наследник вампир, то права на трон не имеет, а коли господарь Николае не приметил, что сестра у него чужой крови, так он и сам, верно, такой же…
Нет, на месте посла он и сам бы поостерегся рассказывать. А вот о Стефане шепнуть словечко дружественному Ордену – это другое дело… Посол не мог не понять, отчего такая скорая отставка, и наверняка мог предсказать, чем опальный князь будет заниматься на родине.
– Вот дела. Дражанцам ты когда успел насолить? Или господарь поверил слухам о тебе и своей сестрице?
– Не господарь, – пробормотал Стефан. Он вздохнул и рассказал Корде о дражанском после.
– Постой, Стефко. – А ведь Стан не знает о первом нападении. Никто не знает, кроме Войцеховского да незадачливого анджеевца. – Ведь цесарь сам вынул палку из колеса, какой интерес теперь тебя убивать?
«Вынуть-то вынул… да только запустил ею в муравейник».
– Домн Долхай не хочет переворота на родине.
– Какого еще… – Корда осекся. – Переворот. В Драгокраине. Чтоб цесарь в нашу сторону меньше смотрел, а смотрел на «младшего брата»…
Он хлопнул ладонью по колену.
– Ну ты и лис! А помню, все причитал, как сидит у Лотаря за пазухой и для отчизны ничего не делает…
– Какой из меня лис. Скорей уж волк, который все смотрит в лес. Так его величество изволили выразиться…
Корда замолчал – неловко, как молчат о покойном. Стефан сообразил, что пора бы попросить свечей, но не в силах был отойти от окна.
– Какие еще новости из Чезарии?
Корда отозвался живо:
– Там что ни день, то новости. Наш капо едва не расплевался с флорийцем, мол, тот не знает, как вести дела, и не позволяет другим. Но потом Тристан надавал заказов чезарским домам, и капо успокоился…
– Полагаю, заказы были не на оливковое масло…
Корда кивнул. Странная жесткость была в его глазах, и Стефан гадал: появилась ли она там недавно, или он и прежде видел такое выражение на лице друга, только забыл.
– Дом Монтефьоре тоже брал заказы?
Вместо ответа Корда нагнулся через стол к Стефану.
– Они выступают в начале осени, Стефко. Капо не станет воевать в открытую, но по городам уже собрали наемников. Говорят о флорийских легионах твоего брата – какой честью будет для несчастных изгнанников вновь ступить на родной берег и прогнать с земли захватчиков… Ты понимаешь, что это будет, Стефан?